Раскол 17 в. О необходимости соборного покаяния архиереев РПЦ МП.

Следующее сообщение о состоянии взаимоотношений со старообрядцами и возможных путях сближения мне видимо придётся долго готовить. Могли бы сказать, miha61, как лично Вам видится: в чём именно должны покаяться мы и в чём именно старообрядцы?

footloose пишет:

Следующее сообщение о состоянии взаимоотношений со старообрядцами и возможных путях сближения мне видимо придётся долго готовить. Могли бы сказать, miha61, как лично Вам видится: в чём именно должны покаяться мы и в чём именно старообрядцы?

не понимаю, в чем я должна каяться перед староверами? не знаем мы, простые христиане, в чём каяться нам друг перед другом (староверы и нынешние православные)? я не понимаю в чём МОЁ покаяние за жестокое гонение верующих в 17 веке?? свою жизнь бы исправить покаянием...

Могли бы сказать, miha61, как лично Вам видится: в чём именно должны покаяться мы и в чём именно старообрядцы?

miha61 пишет:Трудно понять людей, приведших свой ум к расколу , еще труднее переубедить их в этом.

miha61 пишет:По моему мнению, все конфессии, кроме Православия, находятся в не истинной Церкви.

miha61 пишет:Не скажу за других, но во мне куча грехов и есть в чем каяться.

Михаил_ пишет:C 21.06.2011 я начал выкладывать сообщения об истории возникновения раскола 17 века. Были представлены явно негативные (мягко сказано) факты о "деятельности" реформаторов и их последователей. За прошедший месяц не появилось ни одного сообщения с попыткой как-то защитить или оправдать антистарообрядческую деятельность наших священнослужителей. Неужели и в самом деле нельзя ничего найти в их пользу в истории раскола? Ну хоть кто-нибудь что-нибудь найдёт? Найдёт в смысле их защиты, а не обвинений старообрядцев.

Феодора Морозова


(в миру Феодосия Прокофьевна) — инокиня, дочь родственника супруги царя Алексея Михайловича, окольничего Соковнина, род. около 1633 г., ум. 2 ноября 1675 г. 17-ти лет от роду вышла замуж за одного из первых и богатейших бояр, Глеба Ивановича Морозова; через 12 лет, в 1662 г., овдовела. Отличаясь и ранее большой религиозностью и "добродетельным житием", со времени вдовства, которое тогда считалось как бы обречением на монашеское житие, она всецело посвятила себя подвигам благочестия. По словам раскольничьего "Жития" Морозовой, она устроила в своем доме подобие монастыря из "пятерицы" преданных расколу и изгнанных из своих монастырей инокинь и не могла "насытися" их обществом, "зело бо радовашеся, зря в нощи на правиле себе с ними Христу предстоящу и на трапезе их с собою ядущих". В лице одной старицы-раскольницы (Мелании) она избрала себе духовную наставницу, которую почитала как мать и, по-монашески, "до конца свою волю отсече", "отдадеся ей под начал". В доме ее находили приют и уход убогие и прокаженные. Днем боярыня употребляла свой досуг на приготовление рубашек для бедных, вечером же в сопровождении "домочадицы", одетая в рубище, обходила улицы, богадельни и темницы, творя везде милостыню неимущим. "Много имения расточи" на нищих, "многи же с правежу скупи". Любила благотворить церквам и монастырям и объезжать святые места. "Тщащеся всяку волю Божию делом совершити", была "жегома и разжигаема огнем божественныя любве". Когда Морозова "уведе" о никоновских новшествах, этот внутренний огонь толкнул ее на борьбу за древнее православие. Сначала скрытно, а затем и явно она становится душой московской общины раскольников, глава которых, протопоп Аввакум, был ее духовным отцом и даже некоторое время жил в ее доме. Громадные средства и высокие связи ее идут на поддержку раскольнического движения. Морозова принимает ближайшее участие в устроении внутренней жизни раскола: раскольнические "отцы"-писатели занимаются в своих писаниях важнейшими вопросами веры и жизни и разрешают их, по "ее вопрошениям" (см. сочин. Аввакума и Авраамия). "Везде", говорит "Житие", она занималась пропагандой борьбы с господствующей церковью, и "в дому своем при гостех", и на обедах у своих знакомых, и в тесной родственной обстановке. На первых порах некоторые родственники пытались повлиять на нее уговорами и просьбами, но не имели успеха. При дворе хорошо знали о настроении, речах и поступках боярыни, но пока ничего не предпринимали. Постепенно Морозова все более преисполнялась рвением. "Желая зело ангельского образа", она приняла от одного раскольничьего игумена пострижение под именем Феодоры и начала предаваться еще большим подвигам, посту, молитве и воздержанию, купно же и молчанию, и удаляться от домашних дел под предлогом болезни. Под предлогом болезни она отказалась и от присутствия в январе 1671 г. на царской свадьбе, опасаясь, что там придется принимать благословение от никонианских архиереев и целовать руку никонианского царя. "Царь... все то лето на ню за то гневался". "Близ осени" к Морозовой был прислан от царя с выговором за разные ее выходки и с убеждениями принять "новоизданные законы" боярин Троекуров и, "месяц поноровя", с тем же — князь Урусов, муж ее родной сестры, также ревностной раскольницы, Евдокии. На речи посланцев боярыня отвечала решительным отказом подчиниться настояниям царя. "Седмиц яко пять" спустя, после 14 ноября, во втором часу по закате солнца в дом Морозовой, по приказу царя и по настоянию духовных властей, явились для следствия чудовской архимандрит Иоаким и думный дьяк Иларион Иванов. Чтобы выразить презрение к пришедшим, Морозова и бывшая при ней ее сестра Евдокия легли в постели и лежа отвечали на вопросы. Результатом допроса был арест обеих ссстер, причем следователям, ввиду отказа женщин идти самим, пришлось насильно нести их на стуле. Арестованных посадили "в людские хоромы, в подклете" и "возложиша на нозе их конские железа". "По двои днию" снова пришел думный дьяк, снял с Морозовой железы и пригласил ее следовать в Чудов монастырь, где ее ожидали архимандрит Иоаким и митрополит Павел крутицкий. Она и в этот раз не хотела оказать никакого содействия своим противникам, и ее пришлось нести "на сукне". Новые увещания и прения, продолжавшиеся, по "Житию", "от второго часа нощи до десятого", кончились ничем, и подсудимую прежним способом доставили обратно. "Во утрий день" Морозову отвезли чрез Кремль на подворье Печерского монастыря, где ей было назначено пребывание под караулом стрельцов и в железах. Когда ее везли мимо Чудова монастыря под царские переходы, она, полагая, что царь смотрит на нее, "рукою десною своею, простерши, ясно изобрази сложение перст, высоце вознося, и крестом часто ограждашеся и цепию звяцаше непрестанно". На подворье заключенную часто посещал для словопрений митрополит рязанский Иларион. Здесь Морозовой пришлось узнать о смерти своего единственного малолетнего сына. Она очень убивалась, но не столько о самой смерти сына, сколько о том, что умерший перед смертью был напутствован никонианским священником. Вслед за тем стал "износиться" царский гнев: два брата боярыни были посланы в ссылку; имения, дома и все имущество ее отобраны в казну. "По времени же яко умилися царь, повеле дати Феодоре дву от рабынь ея, да послужат ей во юзах". Несчастия и кары только закаляли решимость Морозовой. В заключении, по-видимому, ее не очень стесняли, так как она постоянно сносилась со своими друзьями и даже причащалась от раскольников. Все время ее поддерживал и подогревал своими поучениями и одобрениями ее духовный отец, протопоп Аввакум. Крайнее упорство и страдания видной боярыни привлекали к себе большое внимание в Москве, в особенности со стороны женщин высшего круга, не исключая и царской семьи. Это обстоятельство, по словам "Жития", привело (в 1672 г.) патриарха Питирима к мысли о необходимости так или иначе покончить с этим шумным делом. Он якобы прямо попросил царя освободить Морозову и возвратить ей часть имущества, указывая, что "женское бо их дело", но царь предложил ему сначала непосредственно ознакомиться с этим женским делом. "Во вторый час нощи" Питирим вытребовал Феодору к себе в Чудов монастырь и в присутствии духовных и гражданских властей лично имел с нею разговор. Речи собеседницы и ее поведение (она все время не хотела стоять и висла на руках поддерживавших ее стрельцов) показались патриарху явно ненормальными, и он решил во исцеление помазать ее маслом. Но Морозова стала на ноги и воспротивилась этому, "яко борец". По окончании беседы патриарх, рассказывает "Житие", возвратился "вспять, ревый яко медведь". На другой день, в тот же ночной час, Морозову отвезли на ямской двор и там пытали; за то, что она и на пытке не прерывала свои "укоризны и обличения", ее полчаса продержали на "тряске". После пытки ее водворили по-прежнему на подворье. "Житие" сообщает, что будто бы патриарх требовал, чтобы боярыня вместе с ее сестрой и другой женщиной-раскольницей была сожжена в срубе и что даже был приготовлен и сруб, "да боляре не потянули". Оно же рассказывает о маловероятной попытке царя, сделанной якобы "по трех днех" после пытки, соблазнить Феодору обещанием возвратить ей ее богатства и почести в случае ее обращения на правый путь. Вскоре Морозову по повелению царя перевели в Новодевичий монастырь, "чтобы тамо никто ей не приносил никаковы потребы". Игуменье было приказано иметь строгий присмотр за заключенной и "влачить" ее к церковным службам. Скоро, однако, оказалось, что пребывание ее здесь в отношении свободы внешних сношений ничем не отличалось от пребывания в других местах заключения. Зрелище того, как ее насильно влекли в церковь, собирало такую массу любопытных, что монастырь бывал заставлен рыдванами и каретами. Поэтому царь приказал перевезти ее в Москву, в Хамовники, во двор старосты; отсюда в 1673 г., после попытки царевны Ирины Михайловны исходатайствовать у царя облегчение участи Феодоры, она была отправлена в Боровскую земляную тюрьму, где и скончалась, по словам "Жития", от голода. Морозова почитается старообрядцами святою. "Житие" ее является самым распространенным у них чтением. От нее дошли 3 письма к протопопу Аввакуму и одно к жене и детям последнего.

Субботин Н., "Материалы для истории раскола", тт. V и VIII. — Забелин И., "Быт

footloose пишет:Феодора Морозова

footloose пишет:…патриарх…решил во исцеление помазать ее маслом. Но Морозова стала на ноги и воспротивилась этому, "яко борец". По окончании беседы патриарх, рассказывает "Житие", возвратился "вспять, ревый яко медведь". На другой день, в тот же ночной час, Морозову отвезли на ямской двор и там пытали; за то, что она и на пытке не прерывала свои "укоризны и обличения", ее полчаса продержали на "тряске".

footloose пишет:Субботин Н., "Материалы для истории раскола"

footloose пишет:Святая Феодора, моли Бога о нас!

...Вполне здравый подход к проблеме обрядности продемонстрировал Патриарх Константинопольский Паисий, от которого в мае 1655 г. Никон получил ответ на свое послание. Кроме Паисия грамоту подписали 24 митрополита, архиепископ и 3 епископа Константинопольского Патриархата. Паисий мудро предвидел, какая беда может произойти от неумеренного рвения Никона в деле обрядовой реформы. Патриарх Паисий писал, что единство Церкви не повреждается различием в обряде, но может нарушиться только через ересь. Паисий писал: «Не следует нам и теперь думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в пунктах, которые не принадлежат к числу существенных членов веры, лишь бы он соглашался с Кафолической Церковью в важных и главных». Паисий, отвечая на запросы Никона, сообщал, что в Константинопольской Церкви принято троеперстие и именословное иерейское перстосложение. Но при этом добавлял, что «впрочем, при том же значении можно слагать персты и иначе». Патриарх Константинопольский уговаривал Никона прекратить распри на обрядовой почве ввиду их ничтожного значения в деле единства Церкви. Он лишь рекомендовал увещевать упорствующих в неприятии греческого обряда, но отнюдь не навязывать его взамен русского. К сожалению, Никон не придал словам Паисия никакого значения.

Напротив, Макарий Антиохийский, человек не слишком образованный, немало способствовал тому, что Никон продолжал дело преобразований. Во время богослужения в Чудовом монастыре 12 февраля 1656 г., в день памяти св. Мелетия Антиохийского, Никон прочел проложное поучение, содержавшее не очень ясное место, на которое ссылались сторонники русского обряда в оправдание двоеперстия. Никон применил весьма эффектный внешне прием: за истолкованием он обратился к преемнику св. Мелетия по кафедре – Макарию. Антиохийский Патриарх не стал просто сообщать о греческой практике троеперстия, но прямо заявил, что крестящиеся двуперстно суть подражатели армян, то есть еретиков-монофизитов. В Неделю Торжества Православия в 1656 г. за богослужением в Успенском соборе Макарий еще более резко заявил, что православные должны креститься исключительно троеперстно, и проклял всякого, кто крестится двуперстно. По просьбе Никона восточные иерархи, бывшие тогда в Москве составили и подписали заявление, в котором повторялось все сказанное Макарием: канонизировалось троеперстие, а всякий, кто крестится двуперстно, объявлялся еретиком, подражателем армян, проклятым и отлученным. Все это Никон напечатал в изданной им книге "Скрижаль". Здесь же были напечатаны и ответы Паисия Константинопольского, но, увы, не ради его мудрого предупреждения, а исключительно как свидетельство того, что Константинопольский Патриархат служит по тому обряду, который Никоном утверждается в Русской Церкви.

Не отдавая себе отчета в том, что народ уже открыто ропщет на своего Патриарха, Никон упрямо шел напролом в деле ломки традиционного для Руси обряда. Не обращал он внимания и на то, что в соответствии с определениями Стоглавого Собора 1551 г. (которые пока еще никто не отменял) те, кто не крестится двумя перстами, в свою очередь подпадают под анафему. Никон продолжал принуждать народ покориться его, Патриарха, взгляду на обряд. В апреле 1656 г. Патриарх Никон созвал собор русских архиереев, на котором еще раз подытожил все инициативы Макария Антиохийского. Не приемлющие троеперстия отлучались собором от Церкви.

Вплоть до своего ухода с Патриаршества продолжал Никон вносить изменения в обряды по советам Макария и других восточных иерархов. Книги продолжали править по греческому образцу. Патриарх даже повелел духовенству носить платье греческого образца. Сам же Никон не только облачился в греческого покроя одежды, надел греческого типа (хотя и белого цвета) клобук, но даже завел у себя греческую кухню. Правда, греческому языку так и не выучился.

Но неожиданно грекомания Никона, связанная, главным образом, с его теократическими проектами, к концу его Патриаршества стала иссякать. Мечта Никона о главенстве в православном мире рушились из-за охлаждения между ним и царем Алексеем. На этом фоне греческий обряд просто перестает быть нужным Никону, он уже не в состоянии помочь Патриарху возвыситься. Удивительно, но последние никоновские издания вновь печатались после сличения текста со старыми греческими и древними славянскими списками. После последовавшего уже незадолго до ухода Никона его примирения с Нероновым Патриарх заявлял старцу Григорию о старых и новых богослужебных книгах: «Обои де добры, все де равно, по каким хочешь, по тем и служишь». Никон позволял Неронову сугубить аллилуиа, в то время как сам, служа с ним вместе, трегубил. Об отходе Никона от своего реформаторского замысла свидетельствуют и издания, напечатанные уже после его ухода с Патриаршества в никоновском Иверском монастыре. Издания Иверской типографии вообще целиком сделаны со старых, дореформенных образцов. На Соборе 1666-1667 гг. Никон, по сути, встал на позицию своих оппонентов-старообрядцев, когда неожиданно отозвался о греческих книгах как об испорченных еретиками. Но это утверждение уже ничего не могло изменить: дело затеянной Никоном реформы набрало колоссальные обороты и продолжалось уже без своего поверженного инициатора....