Форум
Буддийские жертвоприношения
Субстратом, который «подморозил» Тибет, задержав его духовное развитие в добиблейской эпохе, был буддизм. Дело в том, что в буддизме нет идеи Бога. Ни Единого Личного Бога Творца нельзя помыслить по правилам буддийской философии, ни даже Мирового Брахмана, Вселенского Духа. Всё, что есть, есть поток частиц, все порождено психизмом. Всё есть проявление психической энергии, и поэтому всем можно пользоваться – если только отдавать себе отчет в том, что ты используешь эти силы во благо буддийской общины.
В Тибет буддизм махаяны пришел в VII в. (миссионерами выступили непальская и китайская принцессы – жены тибетского царя Сронцзангамбо). В IX в. он проник из кругов аристократии и ученых кругов в народ в форме ламаизма, основанного Падмасамбхавой [1] (который сам был адептом тантрического буддизма).
Народы Тибета тогда еще не вышли из стадии шаманизма. Их культ состоял в общении с духами – в том числе и вполне и откровенно злыми. По логике религиозного развития через какое-то время тибетские народы могли бы принять идею Единого Божества и встать на общечеловеческий путь развития… Но к ним пришли буддийские проповедники и сказали, что Бога нет. Но есть духи (с точки зрения буддийской философии – в принципе есть любые формы бытия, если кто-то их последовательно и постоянно мыслит и передает им свою энергию). В самом деле – любой буддист знает, что на проповеди Будды слетались даже боги. А Бог не пришел. Значит – Его нет. Шаманский культ был подкреплен буддийской философией.
Дело в том, что собственно буддийская проповедь в Тибете оказалась неудачной. Индийский миссионер философ Шантиракшита потерпел поражение в диспуте с языческими жрецами религии бон, и, вернувшись в Индию, он посоветовал поехать в Тибет Падмасамбхаве – магу-тантристу. Там, где оказалась бессильна философия (а она и не могла быть сильна в полемике с теми, кто о философии и логике не знал ничего), должны были помочь чудеса.
Итак, явившись в Тибет, Падмасамбхава начал строить монастырь Самье. Однако, как рассказывает миф, демоны противились стройке. Вступив с ними в оккультную борьбу, Падмасамбхава покорил их и превратил в слуг, которые и закончили строительство [2]. В связи с этим и родилась излюбленная поговорка Е. Рерих: «Джины (демоны) строят храм» [3]. Кроме того, основатель ламаизма, победив дьявольские силы, выдвинул и более долгосрочное условие для освобождения демонов. Отныне они были обязаны защищать буддийское правоверие. Вообще, с точки зрения тантризма, неэкономно уклоняться от общения с темными духами и энергиями – надо научиться не отметать их, а использовать в своих целях. Любая энергия может сгодиться в оккультном хозяйстве [4].
Опираясь на это предание и на это тантрическое учение, заискивание именно перед этими жестокими и кровожадными гениями заняло первенствующее место в народном культе. В буддийских монастырях Монголии и Тибета ежедневное утреннее служение начинается с принесения кровавой жертвы «хранителю веры Чжамсарану и другим лютым божествам и гениям», «божественным палачам и смертоносцам врагов веры и добродетели».
Вот описание этих служб в книге русского этнографа А.М. Позднеева, переизданной в 1993 г. в Калмыкии самими буддистами: «Приносящие балин хувараки перед началом служения долженствуют прежде всего созерцать Чжамсарана и представить себе все пространство мира пустым. В пространстве этой пустоты они должны представить себе безграничное море из человеческой и лошадиной крови, в котором треугольником волнуются волны; в самой середине этих волн – четырехугольную медную гору и на вершине ее – солнце, человеческий и конский труп, а на них Чжамсарана. «Лицо у него красное; в правой руке, испускающей пламя, он держит медный меч, упираясь им в небо; этим мечом он посекает жизнь нарушивших обеты. В левой руке он держит сердце и почки врагов веры; под левой мышкой прижал он кожаное красное знамя. Рот страшно открыт, четыре острых клыка обнажены; имеет три глаза и страшно гневный вид. Он коронован пятью человеческими черепами. Стоит он среди пламенеющего огня премудрости».
Мысленно принеся этому и армии иных демонов чашу крови, их призывают уничтожать врагов, а особенно тех, кто ограничивает распространение веры и святости буддийской. Вот вопль, к ним обращенный: “Призываю основавшего свое вечное местопребывание в юго-западной стране трупов владыку жизни, великих красных палачей и шимнусов, не отступающих от повелений Чжамсарана, приидите по силе обещания… Чтобы порадовать Чжамсарана и его сподвижников, чествую их великим морем разной крови. Ом-ма-хум… Все враждебные и силы, и препятствия, согласно своим строгим и жестоким законам, сделайте прахом… Открывший рот и обнаживший клыки, имеющий три глаза на своем страшном лице, завязавший в косу свою темно-желтые волосы, возложивший на себя корону из черепов и четки, величественный богатырь, одаренный лицом, на которое невозможно смотреть, тебя восхваляю я! Стоящую по правой стороне от тебя Ухин-тэнгри, которая держит в своих руках меч и гвоздь, имеет синеватое тело и красноватое лицо, восхваляю я!.. Царь хранителей-якшасов, мать красноликая, владыка жизни, свирепые восемь меченосцев и вы, страшные палачи, умножьте вашу энергию! Греховным, воздвигающим преграды ламству, всем держащимся еретического учения покажите вашу силу и спасите, о спасительные. Ниспослав свыше шимнусов, действующих ножами, схватите врагов сетью, пришпильте их гвоздями, перерубите мечами, прострелите стрелами, пронзите копьями, высосите у них сердце! Но, заставив их покончить свое настоящее злое существование, спасите их души! Прекратите жизнь этих злобных врагов! Плоть, кровь и кости их вкушайте устами вашими! Примите эту жертву плоти и крови ненавистных врагов! Направьте меня на путь добродетели, но накажите врагов явными знамениями! Уничтожьте врагов ламства и веры вообще, ибо только таким путем вы сохраните веру и священное учение!”» [5].
Итак, если издалека кажется, что все религии равны, стоит рассмотреть их поближе. И задаться вопросом, можно ли, например, в одном ряду поставить рублевского Спаса и маски ламаистских божеств? Можно ли наряду с молитвой христианина, во время возношения утренних молитв, прочитать и молитву тибетского монаха?
[spoiler="Читаль далее"]Впрочем, для ответа на последний вопрос надо привести и тексты. Утреннюю молитву ламаиста мы слышали. Для удобства сопоставления возьмем молитву православного христианина, обращенную не к Богу, но к Ангелу Хранителю: «Святый Ангеле, предстояй окаянной моей души и страстной моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни живота моего, и аще что согреших в прешедшую нощь сию, покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякаго искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь».
Как справедливо отмечает Л. Юзефович, «Архангела Михаила, Архистратига Небесных Сил, при всей его воинственности трудно представить в диадеме из отрубленных голов, сжимающим в зубах окровавленные внутренности противников христианства. Пусть даже подобные физиологические детали были символами борьбы духовной, сам этот метафорический язык, принципиально отличный от христианского, должен был волновать Унгерна» [6].
Впрочем, в тибетской «Шамбале» доходило и до практики. «Мне, пробывшему тогда полтора десятка лет среди монголов, казался странным разговор со служителем, буддийским ламой, представителем движения «Щади все живое», – разговор о возможности существования человеческих жертвоприношений» [7]… И однако, в невероятном пришлось удостовериться. Человеческие жертвоприношения дожили у северных буддистов до ХХ в.
Вот, например, одно из деяний знаменитого Тушегун-ламы (или Джа-ламы), считавшего себя воплощением Махакалы, Великого чернобога, «почти полвека будоражившего степь, вселявшего ужас в кочевников и признанного при жизни святым» [8]. В августе 1912 г. после боя в китайской крепости Кобдо монголы захватили 35 китайских торговцев (не солдат, заметьте, – купцов). Над ними было решено исполнить древний тантристский ритуал «освящения знамен». «Созывая народ в гудящие раковины, ламы вынесли обтянутые человеческой кожей дамары – барабаны, музыкальные инструменты из полых человеческих костей, горшочки с кровью для демонов. Ламы высокого и низкого рангов одинаково с трудом пробирались сквозь толпу… Проворно донага раздели жертвы. Руки и ноги им заломили за спину, голову откинули назад, привязывая косицу к связанным рукам и ногам так, чтобы торчала вперед грудь жертвы. Громче забормотали молитвы и заклинания ламы, поспешнее становилось жуткое пение. Вперед вышел Джа-лама, как все ламы, с непокрытой головой, в красной мантии. Пробормотав слова молитвы, он встал на колени перед первым из связанных китайцев, взял в левую руку короткий серпообразный жертвенный нож. Мгновенно левой рукой вонзив нож в грудь, Джа-лама вырвал правой всё трепещущее сердце. Хлынувшей кровью хайлар-монголы написали на полотнище «формулы заклинаний», которые гарантировали бы монголам помощь докшитов, оценивших их победу. Потом Джа-лама положил окровавленное сердце в приготовленную габалу – чашу, которая на самом деле была оправленной в серебро верхней частью человеческого черепа. И снова крик новой жертвы, пока наконец все пять знамен не были расписаны кровью сердец. Коротким ударом ножа в череп вскрывали его ламы, опуская тут же теплые мозги в габалу к мертвым сердцам
Настал черед следующих пяти жертв, в том числе пленного сарта. К нему первому подошел Джа-лама. Пронзительное «аллах-иль-аллах» разнеслось по долине, когда он шилообразной человеческой костью вскрыл сарту артерии и стал выпускать хлынувшую кровь в габалу. Сарт умирал как истинный мусульманин: он бормотал предсмертную молитву, обратив взор в сторону родных мест, пока не упал на траву. Его четверым товарищам было не лучше: медленно истекали они кровью. Джа-лама обрызгал ею, кровью умиравших врагов, стоявших поблизости и дрожавших от страха цириков . Бездыханных жертв бросали в костер» [9]. Когда чиновник князя подоспел к месту жертвоприношения и попытался остановить его, утверждая, что по «желтой вере» таких ритуалов не положено, ему возразили: «“Джа-богдо-лама исполняет тантра-приношение по стародавнему обычаю, как передают негласные, тайные предания. Его приказ для нас – главный! Так велит поступать с врагами религии Махакала”». И в самом деле, что значит слово князя перед авторитетом святого! И он даже больше, чем святой: «Махакала первоначально был одним из образов Шивы как разрушителя мира» [10].
Махакалу «ламы-иконописцы обязаны были изображать всегда с мечом или ножом, на фоне очищающего огня, с широко раскрытым ртом, готовым впиться в сердце врага «желтой веры», выпить его неостывшую кровь. Этот докшит (по-тибетски) и дхармапала (на санскрите) не просто побеждает Зло, но испытывает блаженство при виде мук носителя этого Зла» [11]. Это отнюдь не образ демонических сил, не облик зла. Нет, это облик покровителя «желтой веры», облик тех сил, что защищают тибетский буддизм. Его и подобных ему духов в ламаизме называют «Восемь ужасных» (Махакала, Цаган-Махакала, Эрлик-Хан, Охин-Тэнгри, Дурбэн-Нигурту, Намсарай, Чжамсаран, Памба) [12].
Махакала – демон, сам не способный достичь «нирваны», но, покоренный Падмасамбхавой и иными буддийскими подвижниками, он «обречен вечно сражаться с теми, кто препятствует распространению буддизма, причиняет зло людям или мешает им совершать священные обряды» [13].
Далай-ламы (по признанию нынешнего Далай-ламы XIV) с детства связаны с чернобогом Махакалой: «Вскоре после моего рождения на крыше нашего дома поселилась пара ворон. Это представляет особый интерес, поскольку подобные вещи происходили и после рождения первого, седьмого, восьмого и двенадцатого Далай-лам. Позднее, когда Далай-лама Первый вырос и достиг высот в своей духовной практике, он во время медитации установил прямой контакт с божеством-защитником Махакалой. И тогда Махакала сказал ему: «Тот, кто, подобно тебе, утверждает учение буддизма, нуждается в защитнике вроде меня». Так что, как мы видим, между Махакалой, воронами и Далай-ламами определенно существует связь» [14]. Кроме того, нынешний лауреат Нобелевской премии мира не прочь поработать с демонами и «божественными палачами»: «Для того, чтобы иметь дело с так называемыми гневными защитниками, мы сами должны достичь определенного уровня внутреннего развития. Когда человек достигает некоторых результатов или стабильности в своей йогической практике, особенно в йоге божеств, и развивает в себе гордость этого божества, то он обретает способность использовать различных защитников и различные божества. Вот это правильный путь… Я проводил посвящения Калачакры. При этом я всегда мысленно представлял различных защитников тибетского народа, тибетского сообщества… Эти божества могут оказывать влияние на события, происходящие в мире» [15].
Далай-лама не досказал лишь то, что для того, чтобы повлиять на сами «гневные божества» и понудить их «оказывать влияние на события, происходящие в мире», нужно прибегнуть к тайным тантрическим обрядам. То, что совершал Джа-лама, не вакханалия сумасшедшего; совершенное им жертвоприношение «доступно лишь тем немногим, согласно тантризму, кто овладел обетами алмазной колесницы Ваджры» [16].
Джа-лама – не сумасшедший извращенец. Ю. Рерих пишет, что Джа-лама – «знаток тайн своей религии», который «изучал трудные для понимания трактаты по буддийской метафизике… обладал глубокими познаниями в области буддийской метафизики и тайн тантрических учений и пользовался большим авторитетом среди высших монгольских лам» [17].
То, что Джа-лама делал редко, вполне постоянно «прообразовывалось» обычными ламаистскими обрядами. Например, в юрте у Джа-ламы висел «тулум» – кожа, содранная в 1913 г. с пленного киргиза без разрезов, мешком, искусно просоленная и просушенная. Это не боевой трофей, но необходимая молитвенная принадлежность. «Есть такие моления лам, когда требуется расстелить на полу перед собой кожу Мангуса, воплощения зла; другое дело, что за неимением ее расстилают кусок белой ткани, символизирующей «тулум» Мангуса. Поскольку Джа-лама начал строить большой монастырь, кожа врага была нужна ему для будущих хуралов, молебствий» [18].
«Тулум», сопровождавший Джа-ламу в его странствиях, интересен еще вот чем. Каждый народ, каждый город старается, помимо почитания Единого Небесного Отца (если они еще о Нем помнят), обрести более «близкого» духовного покровителя. Москва своим покровителем чтит вмч. Георгия Победоносца, а Петербург – блгв. вел. кн. Александра Невского. В античности Афина Паллада считалась покровительницей Афин, а Артемида – Эфеса… Кого же ламаисты считают покровителем своей священной столицы – Лхасы? Богиню Лхамо. Она всегда изображается скачущей по морю крови на муле, покрытом страшной попоной – «тулумом», сделанным из кожи ее сына, которого она сама убила за измену «желтой вере» [19]…
Обряды Джа-ламы были не настолько «эзотеричны», чтобы никто другой их не практиковал. Когда один из сподвижников Джа-ламы Максаржав в 1921 г. совершил переворот, он не просто уничтожил белый гарнизон (отряд атамана Казанцева – часть унгерновской дивизии). Сердце есаула Ванданова (бурята-буддиста) было съедено. «При появлении в лагере Ванданова чеджин-лама сразу же впал в транс, воплотившееся в него божество требовало себе в жертву трепещущее сердце Ванданова. Ванданова расстреляли, а вынутое сердце было поднесено беснующемуся чеджину, который в экстазе его съел. Позднее он говорил, что во время транса действует божество, а не он, оно и съело сердце Ванданова» [20].
Ванданов был принесен в жертву при совершении все того же ритуала «освящения знамен». Но знамя на этот раз было уже – красное, большевистское. И командир красных монголов Максаржав вскоре был награжден советским орденом Красного Знамени…
Вскоре в плен к «красномонголам» (термин А. Бурдукова) попал фельдфебель Филимонов из Бийска. И на этот раз сердце пленного было принесено в жертву красному знамени и съедено. Совершал обряд все тот же бывший при Максаржаве чеджин (чойджин)-лама [21]. «Интересно, что в современных случаях человеческих жертвоприношений инициаторами являются представители высшего ламства – Джа-лама и чеджин» [22].
Так что речь идет не об эксцессе. Речь идет о традиции. Естественно, «эзотерической»… В северном буддизме в обиходе «храмовые духовые инструменты из человеческих костей и из этого же материала изготовленные зерна ламских четок… Габала изготавливалась из черепа девственника, умершего естественной смертью и не убившего ни одного живого существа. В нее наливалась кровь жертвенных животных для призывания грозных дхармапала» [23]. В медицине охотно использовались человеческие органы, методы целительства способны были приводить в оторопь, а медицинская этика официально не рекомендовала оказывать помощь любому больному: «Если больной причинял вред вере, был известен как недруг властей и монашеского братства, то такого больного завещается оставить, хотя бы и были средства для его врачевания, так как такое врачевание поведет только ко злу и людским нареканиям» [24].
Когда людям рассказываешь о таких страничках буддийских верований и практик, реакция следует вполне стандартная: «Да не может такого быть. Ведь всем известно, что буддизм самая миролюбивая религия на земле! Это или выдумка, или вы все понимаете неверно: это всего лишь аллегории, метафоры!» Ну во-первых, мы видели, что эти метафоры легко могут превращаться в практику даже у весьма образованных лам. А во-вторых, простые верующие уж тем более склонны все это воспринимать весьма конкретно. О том, что между подобными медитациями и колдовской практикой и жертвоприношениями не было слишком большого разрыва, я заключаю из такого, например, свидетельства: «Проклятия произносились над питьевой водой; этот ритуал – начу – вошел даже в тибетские буддийские обряды. Другое распространенное проклятие заключалось в зарывании в землю «имени» и изображения врага и в обращении к божествам с призывом убить врага» [25].
Но люди до такой степени затерроризированы идеей обязательного «мира между религиями», настолько пленены пропагандой их «равноценности» (при предполагаемом превосходстве буддизма над христианством), что даже Инесса Ломакина, в книге которой о Джа-ламе столько страшных страниц, считает необходимым делать реверансы в адрес «мудрости ламаизма». «Молодая женщина – член буддийской общины Санкт-Петербурга, прочтя часть рукописи, спросила меня: «К чему все эти ужасы, эти жертвоприношения? Буддист не сорвет травинку, благословляя все растущее и живущее на земле. Или Вы против возрождения ламаизма?» Нет-нет, не против; любая вера сейчас, наверное, во благо. Только ламаизм – вера особая, вобравшая мудрость Степи» [26]. Конечно, вырывать сердца из груди живых людей – это идет «во благо» человека. «Карма» убитого от этого становится лучше…
Нет, это не шутка. «В буддийском каноне есть сочинения, например, «Ньяятрайяпрадипа», которые разрешают в некоторых случаях убийство человека. Если кто-то ведет жизнь, полную злых дел, приносящих много несчастий, то такую жизнь можно пресечь, потому что тогда эта злая личность, погрязшая в грехах и заблуждениях, быстрее возродится вновь. Гневные тантрические божества существуют еще и потому, что должны защищать учение Шакьямуни всеми возможными способами. Богиня Лхамо, явившись во сне Палдже Дордже в своем гневном образе, повелела убить грешного цэнпо во имя исполнения долга по защите буддизма» [27].
Для Унгерна и Джа-ламы «кровь на лепестках буддийского лотоса казалась чем-то вполне ему соприродным и естественным» [28]. Когда Бурдуков поинтересовался у Джа-ламы, как, будучи буддийским монахом, он может носить оружие, сражаться и убивать, Джа-лама ответил: «Эта истина («Щади все живое») для тех, кто стремится к совершенству, но не для совершенных. Как человек, взошедший на гору, должен спуститься вниз, так и совершенные должны стремиться вниз, в мир, – служить на благо других, принимать на себя грехи других. Если совершенный знает, что какой-то человек может погубить тысячу себе подобных и причинить бедствие народу, такого человека он может убить, чтобы спасти тысячу и избавить от бедствия народ. Убийством он очистит душу грешника, приняв его грехи на себя» [29]. Так что буддизм в состоянии предложить оправдания для преступлений, совершаемых своими адептами.
Но, несмотря на это, с поразительной навязчивостью в современной (как оккультной, так и светской) пропаганде веротерпимость и миролюбие буддизма противопоставляются «кровожадности» христиан. Постоянно мелькают заявления типа: «Буддисты – единственные из всех верующих, которые за 2,5 тысячи лет никогда не были причиной кровопролития. Буддисты никогда не начинали войн, тем более братоубийственных, гражданских. Они не насаждали (в отличие от христиан) свою религию огнем и мечом» [30]. «Единственная в мире религия, которая не запятнала себя кровью, – буддизм» [31].
Что ж, сначала насчет «огня». В 1258 г. монгольский хан Хубилай созвал собор, на котором выступили представители даосистов и буддистов. Согласно буддийской версии, на этом соборе не было философских дискуссий. Все решила магия: «Только один лама хранил молчание. Наконец он, насмешливо улыбнувшись, сказал: «Великий император! Прикажи каждому из нас продемонстрировать мощь своих богов, совершив чудо, а потом суди, чей Бог лучше». Хубилай-хан, последовав совету, приказал ламам показать, на что способны их боги, но сконфуженные ламы только молчали, расписавшись в собственном бессилии. «Тогда сам покажи могущество твоих богов», – сказал император ламе, поставившему такое условие. Лама, не говоря ни слова, посмотрел на императора долгим взором, затем перевел взгляд на всех собравшихся и простер перед собой руки. В ту же минуту золотой кубок императора оторвался от стола и поплыл к губам властелина. Сделав глоток, император почувствовал сладостный вкус напитка. Все стояли как громом пораженные, а император произнес: «Твой бог станет и моим богом; ему будут молиться все мои подданные. Но расскажи, какой ты веры?» – “Учение мудрейшего Будды – моя вера”» [32]. В итоге – «результатом этого собора было осуждение даосистов, причем книги их были сожжены» [33].
Упоминаниями о сожжениях книг оппонентов пестрит религиозная история буддийского Тибета: «Знание чудодейственных заклинаний помогло Падмасамбхаве победить духов, демонов и драконов, обитавших в Тибете. В долине Тхоикхар был организован диспут, на котором Падмасамбхава и Шантиракшита победили служителей религии бон, и она была запрещена. Цэнпо запретил жертвоприношения животных и бонские рукописи…. Начались преследования ярых приверженцев бон. Книги их заточили в пещеру Брагмаре, часть сожгли, а часть утопили… Рукописи бон были уничтожены» [34].
Теперь – о мече… Здесь также стоит модное мнение сопоставить с суждением историка: «Большинство западных буддологов подчеркивает «мирный» характер учения буддизма по сравнению с исламом и христианством, словно забывая о том, что многие правители древнего и средневекового Востока именовались в буддизме «чакравартинами», «бодхисаттвами», «буддхараджами», хотя некоторые из них отличались крайней жестокостью и известны истреблениями целых народов, например, Ашока, Чингисхан и др. Причем в истории зафиксировано множество случаев, когда агрессия оправдывалась религиозными целями: войны на острове Шри-Ланка за обладание зубом Будды, поход бирманского царя Ануруддхи на государство Тхатон якобы ради получения палийского закона и т.д.
Э.О. Берзин отмечает, что «борьба за разрушение государств старого типа и создание государств нового типа, как это всегда бывало в средневековье, велась под религиозными лозунгами. Так, на поверхности событий мы видим борьбу буддизма хинаяны против буддизма махаяны в Таиланде, Кампучии, Лаосе, борьбу старых анимистических культов против буддизма хинаяны в Бирме, борьбу конфуцианства против буддизма махаяны во Вьетнаме, наконец, борьбу синкретической религии буддизм-индуизм против жрецов каждой из этих религий в отдельности в Индонезии». Необходимость и справедливость захватнической политики правителей, которые покровительствовали «сангхе» и «дхарме», идеологи буддизма оправдывают ссылками на эдикты Ашоки, являющиеся канонизированной экзегетикой буддизма тхеравады, и на канонизированный трактат «Милиндапаньха», а в целом рассматривают природу этих войн через концепцию «чакравартина». Следует отметить, что политика «дхармавиджаи» (досл. «завоевание с помощью дхармы») известна в странах южного буддизма как часть концепции «чакравартина», согласно которой правитель обязан распространять «дхарму» на соседние страны, т.е. завоевательные походы – это его долг» [35].
В Китае «императоры, благоволившие к буддизму, как правило, подвергают гонению даосизм, и наоборот» [36].
В Тибете «с приходом буддизма древняя религия бон преследовалась и вытеснялась в отдаленные пограничные районы» [37]. Придя во второй половине VIII в. к власти в Тибете, буддисты оттесняют от престола своих религиозных и политических оппонентов, которые «были, по одним данным, убиты, по другим – заживо замурованы в гробницу, по третьим, объясняющим наличие двух первых версий, – переведены в разряд «живых мертвых»… На смену человеческим жертвоприношениям пришел институт «живых мертвых», людей, отказавшихся от жизни в обществе и обязанных доживать свои дни у могилы. «Живым мертвым», поселенным возле погребального комплекса, запрещалось видеть живых людей и разговаривать с ними. «Живые мертвые» принимали жертвы, приносимые покойному, а сами ели ту пищу и носили те одежды, которые периодически приносили им живые родственники. Приближаясь к могиле, родственники «живых мертвых» трубили в рог, и по их сигналу «живые мертвые» должны были немедленно скрыться. Оставив в условленном месте запас пищи и одежды, родственники удалялись, извещая «живых мертвых» о своем уходе новыми сигналами рога» [38].
Впрочем, и спустя сто лет положение буддизма не было прочным: буддийских монахов осмеивали и преследовали. Ралпачан вынужден был издать указ, гласивший: «Тот, кто будет с ненавистью указывать пальцем на моих монахов и будет злобно смотреть на них, тому выколют глаз, отрубят палец» [39].
Аналогичный закон был издан и в XVI в.: «Любой, кто оскорбит монаха или ламу, будет сурово наказан. Если мы узнаем, что кто-то тайно хранит статуэтки с изображениями умерших, мы разрушим дом того, кто скрывал их. Вместо них люди могут держать в своих домах изображения Ешей Гонпо» [40]. И вообще во всю историю Тибета «наказания за преступления против религии были жестоки: содержание в темнице и битье плетьми, отсечение рук, ног, смертная казнь» [41].
Так что были и насилия буддистов над иноверцами.
Были – вопреки рерихианскому мифу – и гражданские войны между самими буддистами. Буддийские секты самого Тибета, бывало, выясняли отношения между собой не на философских диспутах, а с оружием в руках. В 794 г. в монастыре Самьяй прошел диспут между двумя буддийскими сектами. «Закончился диспут совсем не мирно. Хашанг и некоторые представители его школы были забиты камнями, а несколько позже китайские буддисты и их приверженцы убили Камалашилу» [42]. Позднее «благочестивые обители обладали также и целыми боевыми дружинами монахов… В ту далекую эпоху (в XVI в.) религиозные секты Тибета, которые можно сравнить с католическими монашескими орденами, вели беспрестанные войны за власть над страной. Основным соперником «желтошапочников» Гелугпы были «красношапочники» Кармапы. В самый кульминационный момент войны между «красными» и «желтыми» последние решили привлечь на свою сторону племена джунгар, хошутов и торгоутов. Главой их племенного союза считался Турул-байхур, более известный как Гуши-хан. В 1642 г. его армия разгромила боевые отряды Кармапы, а вождь союзников передал верховную власть над Тибетом Далай-ламе V – Агван-Ловсан-Чжямцо, прозванному “Пятым Великим”» [43].
В ходе этих войн «ряд монастырей секты Гелугпа были силой превращены в монастыри секты Кармапа» [44]. И напротив, «в 1648 г. ряд монастырей враждебных сект были насильно преобразованы в монастыри секты Гелугпа» [45].
Чтобы убедиться, что речь идет о чисто религиозной войне, развязанной с религиозными целями, приведу описание тех же событий в изложении Блаватской: «Лама Дукпа-шаб-тунг с армией монахов захватил Бутан, где объявил себя ламой Рим-поче, но вскоре был разбит тибетской армией с помощью китайских войск «желтых шапок». Он был вынужден принять определенные условия, одно из которых давало ему полномочия духовной власти над «красными шапками» Бутана при том условии, что он согласится на свое перерождение в Лхасе и объявит, что таков будет закон навсегда. Так все последующие ламы Рим-поче рождались в Лхасе. По второму пункту предлагаемых условий ламы Рим-поче должны были препятствовать публичным демонстрациям обрядов колдовства и заклинаний; по третьему – ежегодно должна была вноситься определенная сумма денег на содержание ламаистского монастыря» [46].
А вот и сам термин, который европейские буддофилы так боятся приблизить к предмету своей идеализации: «Три посла Гелугпы прибыли к джунгарам, чтобы побудить их начать религиозную войну с врагами веры» [47].
А вот уже не война, а прямая инквизиция – казнь безоружных инаковерующих: «1640-е гг. … Установление правления Далай-ламы V над Тибетом с помощью монгольского оружия не прошло гладко. В Гьянцзе вспыхнуло восстание, руководимое сектой Кармапа. Затем восстало Конгпо. Восстания были жестоко подавлены объединенными усилиями монгольских отрядов Гуши-хана и войск правительства Далай-ламы. Содержавшиеся до этого в тюрьмах Лхасы лидеры Кармапы были казнены» [48].
Пытки, кстати, буддисты могли применять весьма изощренные: «В 1864 г. регент Тибета при Далай-ламе XII приказал у входа в свою канцелярию всегда держать свежеснятую шкуру быка или яка. Провинившихся немедленно после установления вины заворачивали в еще сырую шкуру, которая, высыхая под солнцем, стальным панцирем, как обручем, стягивала жертву, причиняя ей страшные мучения, после чего ослушника бросали в воду, где он и тонул» [49].
Упомянув о новых восстаниях против власти «желтошапочной» секты Гелугпы и Далай-ламы V в 1670-е гг., которые были потоплены в крови тибетскими и монгольскими войсками, историки заключают: «Как можно видеть, буддисты воевали, отнюдь не пугаясь крови и жестокостей, сражаясь при этом не только во славу буддизма вообще, но и за право существования отдельных буддийских сект, которые часто любыми средствами стремились захватить и удержать власть» [50].
И поныне буддийские монахи готовы кулаками отстаивать свои притязания. Вот информационное сообщение, прошедшее по Общественному Российскому Телевидению (ОРТ) от 12.10 1999 г.: «В Сеуле прошли массовые беспорядки с участием монахов главного буддийского храма Южной Кореи – обители Шо-Гё. Тяжело ранены более десяти человек. Во время штурма храма «святые отцы» пустили в ход дубинки и складные лестницы. Охрана отбивалась с помощью брандспойтов. К кровавым столкновениям в Сеуле привели амбиции владыки «Просветленных Реформаторов» – так называют себя сторонники ордена Шо-Гё. В нарушение устава его владыка третий раз подряд самовольно занял этот пост и забаррикадировался в храме. Решающее слово в религиозном споре осталось за полицией – власти вывели на улицы сотни блюстителей порядка».
А в буддийско-синтоистской Японии уже лилась кровь христиан. До начала гонений в стране насчитывалось около 300 000 христиан. И это было сочтено угрозой для национальной безопасности Японии и для благополучия буддийских монастырей. Христианство было объявлено вне закона. В 1623 г. было казнено 27 христиан. В 1618–1621 гг. – убито 50 христиан-японцев. Следующий, 1622, год вошел в историю Японской церкви как «год великомучеников»: 30 христиан было обезглавлено и еще 25 сожжено заживо (из них – девять иностранных католических священников). Казнили всех, включая 90-летних старух и годовалых детей. И так продолжалось два с половиной века. Когда во второй половине XIX в. христианство было все же объявлено разрешенной религией, христиан в Японии осталось 100 000 (при этом историк отмечает, что мало кто из христиан отрекался – большинство предпочитало смерть) [51]. Философское освящение этим гонениям было дано трактатом «О вреде христианства», написанным буддийским монахом Судэном [52].
Технология этих гонений описывается архим. Сергием (Страгородским) – будущим Патриархом Московским и всея Руси, в 1890–1893 гг. несшим послушание православного миссионера в Японии: «Первые христиане окрещены были поспешно и без подробного обучения, а священников <после начала гонений на католичество. – А.К.> не было. Но все они понимали завет своих отцов и хранили веру, хотя и знали ее крайне плохо, с трудом отличая Богоматерь от Кваннон. Иконы открыто держать нельзя было: их заделывали в штукатурку стены, и на эту стену молились. Иногда христианские изображения делали на манер буддийских. Например, в японском буддизме богиня Кваннон иногда изображается в виде женщины с ребенком на руках. Нигде, кроме Японии, такого изображения нет, но и в Японии его происхождение загадочно. Некоторые и думают, что это на самом деле изображение Богоматери, бывшее в ходу среди тайных христиан, а потом перешедшее и к язычникам… Потомки казненных христиан до семи поколений объявлены были подозрительными и находились под надзором полиции (говорят, что некоторые были под надзором до самого падения … правительства в шестидесятых годах XIX столетия).
Каждый год они должны были приходить в известный буддийский храм и здесь давать письменное отречение от христианства. А чтобы не было каких-либо ложных показаний, подозреваемых заставляли тут же попирать ногами христианскую икону. До сих пор сохранились такие иконы, литые из меди. Они очень стерты ногами попиравших, но особенно стерты, прямо ямами, их края, выступавшие вокруг иконы в виде рамы. Не имея решимости открыто отказаться от попирания своей святыни, христиане становились на края и избегали, таким образом, касаться самой иконы. К стыду европейцев нужно сказать, что эту лукавую меру подсказали японскому правительству протестанты-голландцы» [53]. Всего в XVII–XVIII вв. в Японии было замучено и убито до 280 000 христиан… [54]
В Корее христианам пришлось испытать не меньше: «Вся предыдущая история Корейской церкви, история в некоторых отношениях примерная, написана кровавыми буквами. История эта громко заявляет о том, какою массою крови и ужасных бедствий, гонений приобрели и отстаивали корейцы свое верование, и не только отстаивали, но и отстаивают, ибо пролитие крови христиан-корейцев и гонения на них не прекращаются до наших дней, и еще недавно (1900 г.) на острове Квельпарт и на островах юго-западного побережья Кореи произошли неслыханные по жестокости избиения христиан озверевшей грубой чернью, науськанной злонамеренными людьми из-за угла. Христианство в Корее появилось около 1784 г. Первыми проповедниками веры были сами же корейцы, принявшие учение от некоего И-сен-хунн, сына корейского посланника в Китае, который, будучи с отцом своим в Пекине, принял веру от местных католических миссионеров и, прибыв на родину, начал проповедовать учение Христово среди своих сверстников. С течением времени, когда число верующих увеличилось, к ним стали проникать из того же Китая французские миссионеры. Пробирались они тайно, в платье простых кули (чернорабочих). Такая таинственность вызвана была тем, что Корея того времени являлась страной, въезд в которую иностранцам был запрещен под страхом смертной казни. Всякий осмеливавшийся проникнуть в страну жестоко карался, особенно миссионеры, пытавшиеся насаждать чуждую для этого замкнутого народа веру. Однако, несмотря на все строгости запретов, христианство не только проникло туда, но и на
Субстратом, который «подморозил» Тибет, задержав его духовное развитие в добиблейской эпохе, был буддизм. Дело в том, что в буддизме нет идеи Бога. Ни Единого Личного Бога Творца нельзя помыслить по правилам буддийской философии, ни даже Мирового Брахмана, Вселенского Духа. Всё, что есть, есть поток частиц, все порождено психизмом. Всё есть проявление психической энергии, и поэтому всем можно пользоваться – если только отдавать себе отчет в том, что ты используешь эти силы во благо буддийской общины.
В Тибет буддизм махаяны пришел в VII в. (миссионерами выступили непальская и китайская принцессы – жены тибетского царя Сронцзангамбо). В IX в. он проник из кругов аристократии и ученых кругов в народ в форме ламаизма, основанного Падмасамбхавой [1] (который сам был адептом тантрического буддизма).
Народы Тибета тогда еще не вышли из стадии шаманизма. Их культ состоял в общении с духами – в том числе и вполне и откровенно злыми. По логике религиозного развития через какое-то время тибетские народы могли бы принять идею Единого Божества и встать на общечеловеческий путь развития… Но к ним пришли буддийские проповедники и сказали, что Бога нет. Но есть духи (с точки зрения буддийской философии – в принципе есть любые формы бытия, если кто-то их последовательно и постоянно мыслит и передает им свою энергию). В самом деле – любой буддист знает, что на проповеди Будды слетались даже боги. А Бог не пришел. Значит – Его нет. Шаманский культ был подкреплен буддийской философией.
Дело в том, что собственно буддийская проповедь в Тибете оказалась неудачной. Индийский миссионер философ Шантиракшита потерпел поражение в диспуте с языческими жрецами религии бон, и, вернувшись в Индию, он посоветовал поехать в Тибет Падмасамбхаве – магу-тантристу. Там, где оказалась бессильна философия (а она и не могла быть сильна в полемике с теми, кто о философии и логике не знал ничего), должны были помочь чудеса.
Итак, явившись в Тибет, Падмасамбхава начал строить монастырь Самье. Однако, как рассказывает миф, демоны противились стройке. Вступив с ними в оккультную борьбу, Падмасамбхава покорил их и превратил в слуг, которые и закончили строительство [2]. В связи с этим и родилась излюбленная поговорка Е. Рерих: «Джины (демоны) строят храм» [3]. Кроме того, основатель ламаизма, победив дьявольские силы, выдвинул и более долгосрочное условие для освобождения демонов. Отныне они были обязаны защищать буддийское правоверие. Вообще, с точки зрения тантризма, неэкономно уклоняться от общения с темными духами и энергиями – надо научиться не отметать их, а использовать в своих целях. Любая энергия может сгодиться в оккультном хозяйстве [4].
Опираясь на это предание и на это тантрическое учение, заискивание именно перед этими жестокими и кровожадными гениями заняло первенствующее место в народном культе. В буддийских монастырях Монголии и Тибета ежедневное утреннее служение начинается с принесения кровавой жертвы «хранителю веры Чжамсарану и другим лютым божествам и гениям», «божественным палачам и смертоносцам врагов веры и добродетели».
Вот описание этих служб в книге русского этнографа А.М. Позднеева, переизданной в 1993 г. в Калмыкии самими буддистами: «Приносящие балин хувараки перед началом служения долженствуют прежде всего созерцать Чжамсарана и представить себе все пространство мира пустым. В пространстве этой пустоты они должны представить себе безграничное море из человеческой и лошадиной крови, в котором треугольником волнуются волны; в самой середине этих волн – четырехугольную медную гору и на вершине ее – солнце, человеческий и конский труп, а на них Чжамсарана. «Лицо у него красное; в правой руке, испускающей пламя, он держит медный меч, упираясь им в небо; этим мечом он посекает жизнь нарушивших обеты. В левой руке он держит сердце и почки врагов веры; под левой мышкой прижал он кожаное красное знамя. Рот страшно открыт, четыре острых клыка обнажены; имеет три глаза и страшно гневный вид. Он коронован пятью человеческими черепами. Стоит он среди пламенеющего огня премудрости».
Мысленно принеся этому и армии иных демонов чашу крови, их призывают уничтожать врагов, а особенно тех, кто ограничивает распространение веры и святости буддийской. Вот вопль, к ним обращенный: “Призываю основавшего свое вечное местопребывание в юго-западной стране трупов владыку жизни, великих красных палачей и шимнусов, не отступающих от повелений Чжамсарана, приидите по силе обещания… Чтобы порадовать Чжамсарана и его сподвижников, чествую их великим морем разной крови. Ом-ма-хум… Все враждебные и силы, и препятствия, согласно своим строгим и жестоким законам, сделайте прахом… Открывший рот и обнаживший клыки, имеющий три глаза на своем страшном лице, завязавший в косу свою темно-желтые волосы, возложивший на себя корону из черепов и четки, величественный богатырь, одаренный лицом, на которое невозможно смотреть, тебя восхваляю я! Стоящую по правой стороне от тебя Ухин-тэнгри, которая держит в своих руках меч и гвоздь, имеет синеватое тело и красноватое лицо, восхваляю я!.. Царь хранителей-якшасов, мать красноликая, владыка жизни, свирепые восемь меченосцев и вы, страшные палачи, умножьте вашу энергию! Греховным, воздвигающим преграды ламству, всем держащимся еретического учения покажите вашу силу и спасите, о спасительные. Ниспослав свыше шимнусов, действующих ножами, схватите врагов сетью, пришпильте их гвоздями, перерубите мечами, прострелите стрелами, пронзите копьями, высосите у них сердце! Но, заставив их покончить свое настоящее злое существование, спасите их души! Прекратите жизнь этих злобных врагов! Плоть, кровь и кости их вкушайте устами вашими! Примите эту жертву плоти и крови ненавистных врагов! Направьте меня на путь добродетели, но накажите врагов явными знамениями! Уничтожьте врагов ламства и веры вообще, ибо только таким путем вы сохраните веру и священное учение!”» [5].
Итак, если издалека кажется, что все религии равны, стоит рассмотреть их поближе. И задаться вопросом, можно ли, например, в одном ряду поставить рублевского Спаса и маски ламаистских божеств? Можно ли наряду с молитвой христианина, во время возношения утренних молитв, прочитать и молитву тибетского монаха?
[spoiler="Читаль далее"]Впрочем, для ответа на последний вопрос надо привести и тексты. Утреннюю молитву ламаиста мы слышали. Для удобства сопоставления возьмем молитву православного христианина, обращенную не к Богу, но к Ангелу Хранителю: «Святый Ангеле, предстояй окаянной моей души и страстной моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни живота моего, и аще что согреших в прешедшую нощь сию, покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякаго искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь».
Как справедливо отмечает Л. Юзефович, «Архангела Михаила, Архистратига Небесных Сил, при всей его воинственности трудно представить в диадеме из отрубленных голов, сжимающим в зубах окровавленные внутренности противников христианства. Пусть даже подобные физиологические детали были символами борьбы духовной, сам этот метафорический язык, принципиально отличный от христианского, должен был волновать Унгерна» [6].
Впрочем, в тибетской «Шамбале» доходило и до практики. «Мне, пробывшему тогда полтора десятка лет среди монголов, казался странным разговор со служителем, буддийским ламой, представителем движения «Щади все живое», – разговор о возможности существования человеческих жертвоприношений» [7]… И однако, в невероятном пришлось удостовериться. Человеческие жертвоприношения дожили у северных буддистов до ХХ в.
Вот, например, одно из деяний знаменитого Тушегун-ламы (или Джа-ламы), считавшего себя воплощением Махакалы, Великого чернобога, «почти полвека будоражившего степь, вселявшего ужас в кочевников и признанного при жизни святым» [8]. В августе 1912 г. после боя в китайской крепости Кобдо монголы захватили 35 китайских торговцев (не солдат, заметьте, – купцов). Над ними было решено исполнить древний тантристский ритуал «освящения знамен». «Созывая народ в гудящие раковины, ламы вынесли обтянутые человеческой кожей дамары – барабаны, музыкальные инструменты из полых человеческих костей, горшочки с кровью для демонов. Ламы высокого и низкого рангов одинаково с трудом пробирались сквозь толпу… Проворно донага раздели жертвы. Руки и ноги им заломили за спину, голову откинули назад, привязывая косицу к связанным рукам и ногам так, чтобы торчала вперед грудь жертвы. Громче забормотали молитвы и заклинания ламы, поспешнее становилось жуткое пение. Вперед вышел Джа-лама, как все ламы, с непокрытой головой, в красной мантии. Пробормотав слова молитвы, он встал на колени перед первым из связанных китайцев, взял в левую руку короткий серпообразный жертвенный нож. Мгновенно левой рукой вонзив нож в грудь, Джа-лама вырвал правой всё трепещущее сердце. Хлынувшей кровью хайлар-монголы написали на полотнище «формулы заклинаний», которые гарантировали бы монголам помощь докшитов, оценивших их победу. Потом Джа-лама положил окровавленное сердце в приготовленную габалу – чашу, которая на самом деле была оправленной в серебро верхней частью человеческого черепа. И снова крик новой жертвы, пока наконец все пять знамен не были расписаны кровью сердец. Коротким ударом ножа в череп вскрывали его ламы, опуская тут же теплые мозги в габалу к мертвым сердцам
Настал черед следующих пяти жертв, в том числе пленного сарта. К нему первому подошел Джа-лама. Пронзительное «аллах-иль-аллах» разнеслось по долине, когда он шилообразной человеческой костью вскрыл сарту артерии и стал выпускать хлынувшую кровь в габалу. Сарт умирал как истинный мусульманин: он бормотал предсмертную молитву, обратив взор в сторону родных мест, пока не упал на траву. Его четверым товарищам было не лучше: медленно истекали они кровью. Джа-лама обрызгал ею, кровью умиравших врагов, стоявших поблизости и дрожавших от страха цириков . Бездыханных жертв бросали в костер» [9]. Когда чиновник князя подоспел к месту жертвоприношения и попытался остановить его, утверждая, что по «желтой вере» таких ритуалов не положено, ему возразили: «“Джа-богдо-лама исполняет тантра-приношение по стародавнему обычаю, как передают негласные, тайные предания. Его приказ для нас – главный! Так велит поступать с врагами религии Махакала”». И в самом деле, что значит слово князя перед авторитетом святого! И он даже больше, чем святой: «Махакала первоначально был одним из образов Шивы как разрушителя мира» [10].
Махакалу «ламы-иконописцы обязаны были изображать всегда с мечом или ножом, на фоне очищающего огня, с широко раскрытым ртом, готовым впиться в сердце врага «желтой веры», выпить его неостывшую кровь. Этот докшит (по-тибетски) и дхармапала (на санскрите) не просто побеждает Зло, но испытывает блаженство при виде мук носителя этого Зла» [11]. Это отнюдь не образ демонических сил, не облик зла. Нет, это облик покровителя «желтой веры», облик тех сил, что защищают тибетский буддизм. Его и подобных ему духов в ламаизме называют «Восемь ужасных» (Махакала, Цаган-Махакала, Эрлик-Хан, Охин-Тэнгри, Дурбэн-Нигурту, Намсарай, Чжамсаран, Памба) [12].
Махакала – демон, сам не способный достичь «нирваны», но, покоренный Падмасамбхавой и иными буддийскими подвижниками, он «обречен вечно сражаться с теми, кто препятствует распространению буддизма, причиняет зло людям или мешает им совершать священные обряды» [13].
Далай-ламы (по признанию нынешнего Далай-ламы XIV) с детства связаны с чернобогом Махакалой: «Вскоре после моего рождения на крыше нашего дома поселилась пара ворон. Это представляет особый интерес, поскольку подобные вещи происходили и после рождения первого, седьмого, восьмого и двенадцатого Далай-лам. Позднее, когда Далай-лама Первый вырос и достиг высот в своей духовной практике, он во время медитации установил прямой контакт с божеством-защитником Махакалой. И тогда Махакала сказал ему: «Тот, кто, подобно тебе, утверждает учение буддизма, нуждается в защитнике вроде меня». Так что, как мы видим, между Махакалой, воронами и Далай-ламами определенно существует связь» [14]. Кроме того, нынешний лауреат Нобелевской премии мира не прочь поработать с демонами и «божественными палачами»: «Для того, чтобы иметь дело с так называемыми гневными защитниками, мы сами должны достичь определенного уровня внутреннего развития. Когда человек достигает некоторых результатов или стабильности в своей йогической практике, особенно в йоге божеств, и развивает в себе гордость этого божества, то он обретает способность использовать различных защитников и различные божества. Вот это правильный путь… Я проводил посвящения Калачакры. При этом я всегда мысленно представлял различных защитников тибетского народа, тибетского сообщества… Эти божества могут оказывать влияние на события, происходящие в мире» [15].
Далай-лама не досказал лишь то, что для того, чтобы повлиять на сами «гневные божества» и понудить их «оказывать влияние на события, происходящие в мире», нужно прибегнуть к тайным тантрическим обрядам. То, что совершал Джа-лама, не вакханалия сумасшедшего; совершенное им жертвоприношение «доступно лишь тем немногим, согласно тантризму, кто овладел обетами алмазной колесницы Ваджры» [16].
Джа-лама – не сумасшедший извращенец. Ю. Рерих пишет, что Джа-лама – «знаток тайн своей религии», который «изучал трудные для понимания трактаты по буддийской метафизике… обладал глубокими познаниями в области буддийской метафизики и тайн тантрических учений и пользовался большим авторитетом среди высших монгольских лам» [17].
То, что Джа-лама делал редко, вполне постоянно «прообразовывалось» обычными ламаистскими обрядами. Например, в юрте у Джа-ламы висел «тулум» – кожа, содранная в 1913 г. с пленного киргиза без разрезов, мешком, искусно просоленная и просушенная. Это не боевой трофей, но необходимая молитвенная принадлежность. «Есть такие моления лам, когда требуется расстелить на полу перед собой кожу Мангуса, воплощения зла; другое дело, что за неимением ее расстилают кусок белой ткани, символизирующей «тулум» Мангуса. Поскольку Джа-лама начал строить большой монастырь, кожа врага была нужна ему для будущих хуралов, молебствий» [18].
«Тулум», сопровождавший Джа-ламу в его странствиях, интересен еще вот чем. Каждый народ, каждый город старается, помимо почитания Единого Небесного Отца (если они еще о Нем помнят), обрести более «близкого» духовного покровителя. Москва своим покровителем чтит вмч. Георгия Победоносца, а Петербург – блгв. вел. кн. Александра Невского. В античности Афина Паллада считалась покровительницей Афин, а Артемида – Эфеса… Кого же ламаисты считают покровителем своей священной столицы – Лхасы? Богиню Лхамо. Она всегда изображается скачущей по морю крови на муле, покрытом страшной попоной – «тулумом», сделанным из кожи ее сына, которого она сама убила за измену «желтой вере» [19]…
Обряды Джа-ламы были не настолько «эзотеричны», чтобы никто другой их не практиковал. Когда один из сподвижников Джа-ламы Максаржав в 1921 г. совершил переворот, он не просто уничтожил белый гарнизон (отряд атамана Казанцева – часть унгерновской дивизии). Сердце есаула Ванданова (бурята-буддиста) было съедено. «При появлении в лагере Ванданова чеджин-лама сразу же впал в транс, воплотившееся в него божество требовало себе в жертву трепещущее сердце Ванданова. Ванданова расстреляли, а вынутое сердце было поднесено беснующемуся чеджину, который в экстазе его съел. Позднее он говорил, что во время транса действует божество, а не он, оно и съело сердце Ванданова» [20].
Ванданов был принесен в жертву при совершении все того же ритуала «освящения знамен». Но знамя на этот раз было уже – красное, большевистское. И командир красных монголов Максаржав вскоре был награжден советским орденом Красного Знамени…
Вскоре в плен к «красномонголам» (термин А. Бурдукова) попал фельдфебель Филимонов из Бийска. И на этот раз сердце пленного было принесено в жертву красному знамени и съедено. Совершал обряд все тот же бывший при Максаржаве чеджин (чойджин)-лама [21]. «Интересно, что в современных случаях человеческих жертвоприношений инициаторами являются представители высшего ламства – Джа-лама и чеджин» [22].
Так что речь идет не об эксцессе. Речь идет о традиции. Естественно, «эзотерической»… В северном буддизме в обиходе «храмовые духовые инструменты из человеческих костей и из этого же материала изготовленные зерна ламских четок… Габала изготавливалась из черепа девственника, умершего естественной смертью и не убившего ни одного живого существа. В нее наливалась кровь жертвенных животных для призывания грозных дхармапала» [23]. В медицине охотно использовались человеческие органы, методы целительства способны были приводить в оторопь, а медицинская этика официально не рекомендовала оказывать помощь любому больному: «Если больной причинял вред вере, был известен как недруг властей и монашеского братства, то такого больного завещается оставить, хотя бы и были средства для его врачевания, так как такое врачевание поведет только ко злу и людским нареканиям» [24].
Когда людям рассказываешь о таких страничках буддийских верований и практик, реакция следует вполне стандартная: «Да не может такого быть. Ведь всем известно, что буддизм самая миролюбивая религия на земле! Это или выдумка, или вы все понимаете неверно: это всего лишь аллегории, метафоры!» Ну во-первых, мы видели, что эти метафоры легко могут превращаться в практику даже у весьма образованных лам. А во-вторых, простые верующие уж тем более склонны все это воспринимать весьма конкретно. О том, что между подобными медитациями и колдовской практикой и жертвоприношениями не было слишком большого разрыва, я заключаю из такого, например, свидетельства: «Проклятия произносились над питьевой водой; этот ритуал – начу – вошел даже в тибетские буддийские обряды. Другое распространенное проклятие заключалось в зарывании в землю «имени» и изображения врага и в обращении к божествам с призывом убить врага» [25].
Но люди до такой степени затерроризированы идеей обязательного «мира между религиями», настолько пленены пропагандой их «равноценности» (при предполагаемом превосходстве буддизма над христианством), что даже Инесса Ломакина, в книге которой о Джа-ламе столько страшных страниц, считает необходимым делать реверансы в адрес «мудрости ламаизма». «Молодая женщина – член буддийской общины Санкт-Петербурга, прочтя часть рукописи, спросила меня: «К чему все эти ужасы, эти жертвоприношения? Буддист не сорвет травинку, благословляя все растущее и живущее на земле. Или Вы против возрождения ламаизма?» Нет-нет, не против; любая вера сейчас, наверное, во благо. Только ламаизм – вера особая, вобравшая мудрость Степи» [26]. Конечно, вырывать сердца из груди живых людей – это идет «во благо» человека. «Карма» убитого от этого становится лучше…
Нет, это не шутка. «В буддийском каноне есть сочинения, например, «Ньяятрайяпрадипа», которые разрешают в некоторых случаях убийство человека. Если кто-то ведет жизнь, полную злых дел, приносящих много несчастий, то такую жизнь можно пресечь, потому что тогда эта злая личность, погрязшая в грехах и заблуждениях, быстрее возродится вновь. Гневные тантрические божества существуют еще и потому, что должны защищать учение Шакьямуни всеми возможными способами. Богиня Лхамо, явившись во сне Палдже Дордже в своем гневном образе, повелела убить грешного цэнпо во имя исполнения долга по защите буддизма» [27].
Для Унгерна и Джа-ламы «кровь на лепестках буддийского лотоса казалась чем-то вполне ему соприродным и естественным» [28]. Когда Бурдуков поинтересовался у Джа-ламы, как, будучи буддийским монахом, он может носить оружие, сражаться и убивать, Джа-лама ответил: «Эта истина («Щади все живое») для тех, кто стремится к совершенству, но не для совершенных. Как человек, взошедший на гору, должен спуститься вниз, так и совершенные должны стремиться вниз, в мир, – служить на благо других, принимать на себя грехи других. Если совершенный знает, что какой-то человек может погубить тысячу себе подобных и причинить бедствие народу, такого человека он может убить, чтобы спасти тысячу и избавить от бедствия народ. Убийством он очистит душу грешника, приняв его грехи на себя» [29]. Так что буддизм в состоянии предложить оправдания для преступлений, совершаемых своими адептами.
Но, несмотря на это, с поразительной навязчивостью в современной (как оккультной, так и светской) пропаганде веротерпимость и миролюбие буддизма противопоставляются «кровожадности» христиан. Постоянно мелькают заявления типа: «Буддисты – единственные из всех верующих, которые за 2,5 тысячи лет никогда не были причиной кровопролития. Буддисты никогда не начинали войн, тем более братоубийственных, гражданских. Они не насаждали (в отличие от христиан) свою религию огнем и мечом» [30]. «Единственная в мире религия, которая не запятнала себя кровью, – буддизм» [31].
Что ж, сначала насчет «огня». В 1258 г. монгольский хан Хубилай созвал собор, на котором выступили представители даосистов и буддистов. Согласно буддийской версии, на этом соборе не было философских дискуссий. Все решила магия: «Только один лама хранил молчание. Наконец он, насмешливо улыбнувшись, сказал: «Великий император! Прикажи каждому из нас продемонстрировать мощь своих богов, совершив чудо, а потом суди, чей Бог лучше». Хубилай-хан, последовав совету, приказал ламам показать, на что способны их боги, но сконфуженные ламы только молчали, расписавшись в собственном бессилии. «Тогда сам покажи могущество твоих богов», – сказал император ламе, поставившему такое условие. Лама, не говоря ни слова, посмотрел на императора долгим взором, затем перевел взгляд на всех собравшихся и простер перед собой руки. В ту же минуту золотой кубок императора оторвался от стола и поплыл к губам властелина. Сделав глоток, император почувствовал сладостный вкус напитка. Все стояли как громом пораженные, а император произнес: «Твой бог станет и моим богом; ему будут молиться все мои подданные. Но расскажи, какой ты веры?» – “Учение мудрейшего Будды – моя вера”» [32]. В итоге – «результатом этого собора было осуждение даосистов, причем книги их были сожжены» [33].
Упоминаниями о сожжениях книг оппонентов пестрит религиозная история буддийского Тибета: «Знание чудодейственных заклинаний помогло Падмасамбхаве победить духов, демонов и драконов, обитавших в Тибете. В долине Тхоикхар был организован диспут, на котором Падмасамбхава и Шантиракшита победили служителей религии бон, и она была запрещена. Цэнпо запретил жертвоприношения животных и бонские рукописи…. Начались преследования ярых приверженцев бон. Книги их заточили в пещеру Брагмаре, часть сожгли, а часть утопили… Рукописи бон были уничтожены» [34].
Теперь – о мече… Здесь также стоит модное мнение сопоставить с суждением историка: «Большинство западных буддологов подчеркивает «мирный» характер учения буддизма по сравнению с исламом и христианством, словно забывая о том, что многие правители древнего и средневекового Востока именовались в буддизме «чакравартинами», «бодхисаттвами», «буддхараджами», хотя некоторые из них отличались крайней жестокостью и известны истреблениями целых народов, например, Ашока, Чингисхан и др. Причем в истории зафиксировано множество случаев, когда агрессия оправдывалась религиозными целями: войны на острове Шри-Ланка за обладание зубом Будды, поход бирманского царя Ануруддхи на государство Тхатон якобы ради получения палийского закона и т.д.
Э.О. Берзин отмечает, что «борьба за разрушение государств старого типа и создание государств нового типа, как это всегда бывало в средневековье, велась под религиозными лозунгами. Так, на поверхности событий мы видим борьбу буддизма хинаяны против буддизма махаяны в Таиланде, Кампучии, Лаосе, борьбу старых анимистических культов против буддизма хинаяны в Бирме, борьбу конфуцианства против буддизма махаяны во Вьетнаме, наконец, борьбу синкретической религии буддизм-индуизм против жрецов каждой из этих религий в отдельности в Индонезии». Необходимость и справедливость захватнической политики правителей, которые покровительствовали «сангхе» и «дхарме», идеологи буддизма оправдывают ссылками на эдикты Ашоки, являющиеся канонизированной экзегетикой буддизма тхеравады, и на канонизированный трактат «Милиндапаньха», а в целом рассматривают природу этих войн через концепцию «чакравартина». Следует отметить, что политика «дхармавиджаи» (досл. «завоевание с помощью дхармы») известна в странах южного буддизма как часть концепции «чакравартина», согласно которой правитель обязан распространять «дхарму» на соседние страны, т.е. завоевательные походы – это его долг» [35].
В Китае «императоры, благоволившие к буддизму, как правило, подвергают гонению даосизм, и наоборот» [36].
В Тибете «с приходом буддизма древняя религия бон преследовалась и вытеснялась в отдаленные пограничные районы» [37]. Придя во второй половине VIII в. к власти в Тибете, буддисты оттесняют от престола своих религиозных и политических оппонентов, которые «были, по одним данным, убиты, по другим – заживо замурованы в гробницу, по третьим, объясняющим наличие двух первых версий, – переведены в разряд «живых мертвых»… На смену человеческим жертвоприношениям пришел институт «живых мертвых», людей, отказавшихся от жизни в обществе и обязанных доживать свои дни у могилы. «Живым мертвым», поселенным возле погребального комплекса, запрещалось видеть живых людей и разговаривать с ними. «Живые мертвые» принимали жертвы, приносимые покойному, а сами ели ту пищу и носили те одежды, которые периодически приносили им живые родственники. Приближаясь к могиле, родственники «живых мертвых» трубили в рог, и по их сигналу «живые мертвые» должны были немедленно скрыться. Оставив в условленном месте запас пищи и одежды, родственники удалялись, извещая «живых мертвых» о своем уходе новыми сигналами рога» [38].
Впрочем, и спустя сто лет положение буддизма не было прочным: буддийских монахов осмеивали и преследовали. Ралпачан вынужден был издать указ, гласивший: «Тот, кто будет с ненавистью указывать пальцем на моих монахов и будет злобно смотреть на них, тому выколют глаз, отрубят палец» [39].
Аналогичный закон был издан и в XVI в.: «Любой, кто оскорбит монаха или ламу, будет сурово наказан. Если мы узнаем, что кто-то тайно хранит статуэтки с изображениями умерших, мы разрушим дом того, кто скрывал их. Вместо них люди могут держать в своих домах изображения Ешей Гонпо» [40]. И вообще во всю историю Тибета «наказания за преступления против религии были жестоки: содержание в темнице и битье плетьми, отсечение рук, ног, смертная казнь» [41].
Так что были и насилия буддистов над иноверцами.
Были – вопреки рерихианскому мифу – и гражданские войны между самими буддистами. Буддийские секты самого Тибета, бывало, выясняли отношения между собой не на философских диспутах, а с оружием в руках. В 794 г. в монастыре Самьяй прошел диспут между двумя буддийскими сектами. «Закончился диспут совсем не мирно. Хашанг и некоторые представители его школы были забиты камнями, а несколько позже китайские буддисты и их приверженцы убили Камалашилу» [42]. Позднее «благочестивые обители обладали также и целыми боевыми дружинами монахов… В ту далекую эпоху (в XVI в.) религиозные секты Тибета, которые можно сравнить с католическими монашескими орденами, вели беспрестанные войны за власть над страной. Основным соперником «желтошапочников» Гелугпы были «красношапочники» Кармапы. В самый кульминационный момент войны между «красными» и «желтыми» последние решили привлечь на свою сторону племена джунгар, хошутов и торгоутов. Главой их племенного союза считался Турул-байхур, более известный как Гуши-хан. В 1642 г. его армия разгромила боевые отряды Кармапы, а вождь союзников передал верховную власть над Тибетом Далай-ламе V – Агван-Ловсан-Чжямцо, прозванному “Пятым Великим”» [43].
В ходе этих войн «ряд монастырей секты Гелугпа были силой превращены в монастыри секты Кармапа» [44]. И напротив, «в 1648 г. ряд монастырей враждебных сект были насильно преобразованы в монастыри секты Гелугпа» [45].
Чтобы убедиться, что речь идет о чисто религиозной войне, развязанной с религиозными целями, приведу описание тех же событий в изложении Блаватской: «Лама Дукпа-шаб-тунг с армией монахов захватил Бутан, где объявил себя ламой Рим-поче, но вскоре был разбит тибетской армией с помощью китайских войск «желтых шапок». Он был вынужден принять определенные условия, одно из которых давало ему полномочия духовной власти над «красными шапками» Бутана при том условии, что он согласится на свое перерождение в Лхасе и объявит, что таков будет закон навсегда. Так все последующие ламы Рим-поче рождались в Лхасе. По второму пункту предлагаемых условий ламы Рим-поче должны были препятствовать публичным демонстрациям обрядов колдовства и заклинаний; по третьему – ежегодно должна была вноситься определенная сумма денег на содержание ламаистского монастыря» [46].
А вот и сам термин, который европейские буддофилы так боятся приблизить к предмету своей идеализации: «Три посла Гелугпы прибыли к джунгарам, чтобы побудить их начать религиозную войну с врагами веры» [47].
А вот уже не война, а прямая инквизиция – казнь безоружных инаковерующих: «1640-е гг. … Установление правления Далай-ламы V над Тибетом с помощью монгольского оружия не прошло гладко. В Гьянцзе вспыхнуло восстание, руководимое сектой Кармапа. Затем восстало Конгпо. Восстания были жестоко подавлены объединенными усилиями монгольских отрядов Гуши-хана и войск правительства Далай-ламы. Содержавшиеся до этого в тюрьмах Лхасы лидеры Кармапы были казнены» [48].
Пытки, кстати, буддисты могли применять весьма изощренные: «В 1864 г. регент Тибета при Далай-ламе XII приказал у входа в свою канцелярию всегда держать свежеснятую шкуру быка или яка. Провинившихся немедленно после установления вины заворачивали в еще сырую шкуру, которая, высыхая под солнцем, стальным панцирем, как обручем, стягивала жертву, причиняя ей страшные мучения, после чего ослушника бросали в воду, где он и тонул» [49].
Упомянув о новых восстаниях против власти «желтошапочной» секты Гелугпы и Далай-ламы V в 1670-е гг., которые были потоплены в крови тибетскими и монгольскими войсками, историки заключают: «Как можно видеть, буддисты воевали, отнюдь не пугаясь крови и жестокостей, сражаясь при этом не только во славу буддизма вообще, но и за право существования отдельных буддийских сект, которые часто любыми средствами стремились захватить и удержать власть» [50].
И поныне буддийские монахи готовы кулаками отстаивать свои притязания. Вот информационное сообщение, прошедшее по Общественному Российскому Телевидению (ОРТ) от 12.10 1999 г.: «В Сеуле прошли массовые беспорядки с участием монахов главного буддийского храма Южной Кореи – обители Шо-Гё. Тяжело ранены более десяти человек. Во время штурма храма «святые отцы» пустили в ход дубинки и складные лестницы. Охрана отбивалась с помощью брандспойтов. К кровавым столкновениям в Сеуле привели амбиции владыки «Просветленных Реформаторов» – так называют себя сторонники ордена Шо-Гё. В нарушение устава его владыка третий раз подряд самовольно занял этот пост и забаррикадировался в храме. Решающее слово в религиозном споре осталось за полицией – власти вывели на улицы сотни блюстителей порядка».
А в буддийско-синтоистской Японии уже лилась кровь христиан. До начала гонений в стране насчитывалось около 300 000 христиан. И это было сочтено угрозой для национальной безопасности Японии и для благополучия буддийских монастырей. Христианство было объявлено вне закона. В 1623 г. было казнено 27 христиан. В 1618–1621 гг. – убито 50 христиан-японцев. Следующий, 1622, год вошел в историю Японской церкви как «год великомучеников»: 30 христиан было обезглавлено и еще 25 сожжено заживо (из них – девять иностранных католических священников). Казнили всех, включая 90-летних старух и годовалых детей. И так продолжалось два с половиной века. Когда во второй половине XIX в. христианство было все же объявлено разрешенной религией, христиан в Японии осталось 100 000 (при этом историк отмечает, что мало кто из христиан отрекался – большинство предпочитало смерть) [51]. Философское освящение этим гонениям было дано трактатом «О вреде христианства», написанным буддийским монахом Судэном [52].
Технология этих гонений описывается архим. Сергием (Страгородским) – будущим Патриархом Московским и всея Руси, в 1890–1893 гг. несшим послушание православного миссионера в Японии: «Первые христиане окрещены были поспешно и без подробного обучения, а священников <после начала гонений на католичество. – А.К.> не было. Но все они понимали завет своих отцов и хранили веру, хотя и знали ее крайне плохо, с трудом отличая Богоматерь от Кваннон. Иконы открыто держать нельзя было: их заделывали в штукатурку стены, и на эту стену молились. Иногда христианские изображения делали на манер буддийских. Например, в японском буддизме богиня Кваннон иногда изображается в виде женщины с ребенком на руках. Нигде, кроме Японии, такого изображения нет, но и в Японии его происхождение загадочно. Некоторые и думают, что это на самом деле изображение Богоматери, бывшее в ходу среди тайных христиан, а потом перешедшее и к язычникам… Потомки казненных христиан до семи поколений объявлены были подозрительными и находились под надзором полиции (говорят, что некоторые были под надзором до самого падения … правительства в шестидесятых годах XIX столетия).
Каждый год они должны были приходить в известный буддийский храм и здесь давать письменное отречение от христианства. А чтобы не было каких-либо ложных показаний, подозреваемых заставляли тут же попирать ногами христианскую икону. До сих пор сохранились такие иконы, литые из меди. Они очень стерты ногами попиравших, но особенно стерты, прямо ямами, их края, выступавшие вокруг иконы в виде рамы. Не имея решимости открыто отказаться от попирания своей святыни, христиане становились на края и избегали, таким образом, касаться самой иконы. К стыду европейцев нужно сказать, что эту лукавую меру подсказали японскому правительству протестанты-голландцы» [53]. Всего в XVII–XVIII вв. в Японии было замучено и убито до 280 000 христиан… [54]
В Корее христианам пришлось испытать не меньше: «Вся предыдущая история Корейской церкви, история в некоторых отношениях примерная, написана кровавыми буквами. История эта громко заявляет о том, какою массою крови и ужасных бедствий, гонений приобрели и отстаивали корейцы свое верование, и не только отстаивали, но и отстаивают, ибо пролитие крови христиан-корейцев и гонения на них не прекращаются до наших дней, и еще недавно (1900 г.) на острове Квельпарт и на островах юго-западного побережья Кореи произошли неслыханные по жестокости избиения христиан озверевшей грубой чернью, науськанной злонамеренными людьми из-за угла. Христианство в Корее появилось около 1784 г. Первыми проповедниками веры были сами же корейцы, принявшие учение от некоего И-сен-хунн, сына корейского посланника в Китае, который, будучи с отцом своим в Пекине, принял веру от местных католических миссионеров и, прибыв на родину, начал проповедовать учение Христово среди своих сверстников. С течением времени, когда число верующих увеличилось, к ним стали проникать из того же Китая французские миссионеры. Пробирались они тайно, в платье простых кули (чернорабочих). Такая таинственность вызвана была тем, что Корея того времени являлась страной, въезд в которую иностранцам был запрещен под страхом смертной казни. Всякий осмеливавшийся проникнуть в страну жестоко карался, особенно миссионеры, пытавшиеся насаждать чуждую для этого замкнутого народа веру. Однако, несмотря на все строгости запретов, христианство не только проникло туда, но и на
Последний раз редактировалось: Admin (18.09.13 13:36), всего редактировалось 3 раз(а)
