Форум
С началом наступления русских войск в Галичине начались массовые репрессии против несогласных, в первую очередь — против русских. Попасть под каток можно было за любую мелочь: хранение русской литературы, членство в русском обществе, наличие российского образования да и просто симпатии к России. Были случаи, когда людей хватали просто за то, что они назвали себя русскими. Это был первый случай массового этноцида, когда из людей насильно вытравливали национальную идентичность. В данном случае русских заставляли записываться в украинцы (что интересно, данная практика продолжилась уже при советской власти).
Тюрьмы быстро наполнились «врагами государства» и «опасными московскими агентами», на каждом углу стояли виселицы с повешенными.
Интенсивно заработали военно-полевые суды.
Об антирусском терроре пишет исследователь данной проблемы Ю. Яворский: «Хватали всех сплошь, без разбора, кто лишь признавал себя русским и русское имя носил. У кого была найдена русская газета или книга, икона или открытка из России. Хватали кого попало: интеллигентов и крестьян, мужчин и женщин, стариков и детей, здоровых и больных. И в первую голову, конечно, ненавистных им русских попов, доблестных пастырей народа, соль Галицко-русской земли. Хватали, надругались, гнали. Таскали по этапам и тюрьмам, морили голодом и жаждой, томили в кандалах и веревках, избивали, мучили, терзали до потери чувств, до крови. И, наконец, казни и расстрелы, без счета, без края и конца. Тысячи безвинных жертв, море мученической крови и сиротских слез».
Как замечает Ю. Яворский, травля православных священников была очень сильной. Действительно, для Австрии это была потенциальная «пятая колонна», поскольку большинство православных служителей получали образование в России и зачастую они были лояльны Российскому государству.
Наиболее известный случай произошёл с отцом Максимом Сандовичем. Только что выпущенный из заключения и оправданный львовским судом, 4 августа 1914 года он был снова арестован. Вскоре арестовали и его отца и жену. Без суда и следствия он был расстрелян 6 сентября 1914 года на глазах у своей семьи. Перед смертью он произнёс следующие слова: “Да живет русский народ и святое православие!«После его семью отправили в Талергоф, где и родился его сын, который пошёл по стопам отца.
Представители русской интеллигенции также пострадали от репрессий.
С началом мобилизации 31 июля 1914 года были арестованы депутат парламента юрист Д.А. Марков, а также юрист Кирилл Сильвестрович Черлюнчакевич, бывший адвокатом на процессе Бендасюка. В эту же ночь была арестована Наталия Юлиановна Несторович, руководительница женского пансиона в Перемышле, автор газетных очерков по русской литературе. Первых двух ждал процесс по делу о государственной измене, так называемый Первый Венский, а девушку — концентрационный лагерь Талергоф.
Вслед за интеллигенцией вал репрессий пошёл уже на простых граждан. Хватали как подозреваемых всех, кого можно было заподозрить в каких-либо симпатиях к России, русской культуре: достаточно было кода-то побывать в России, быть членом читальни «Общества им. М. Качковского», читать русскую газету, а то и просто слыть «русофилом» или назвать свой родной язык «russische Sprache». Иногда, чтобы прослыть шпионом, достаточно было посмотреть на проходившие войска: так был заколот стоявший в своем саду крестьянин Григорий Вовк, в селе Бортниках жандармы арестовали и увели четырех 10-летних мальчиков за то, что они смотрели на проезжавший поезд.
С началом наступления русских войск 18 августа казни приняли массовый характер, во всех случаях предусматривалось «сокращенное судопроизводство» и публичные казни.
Корреспонденту «Утра России» Михаилу Ратову крестьянин из Городецкого уезда рассказывал о расстрелах в Городе: «Вот видите, на этих деревьях перед окнами висели заподозренные в „русофильстве“. Так прямо на деревьях вешали. Сутки повисят, снимут — и других на них же вешают… А тут за углом учителя расстреляли. Поставили к стене, а напротив 5 солдат с ружьями… Здесь, на этом месте, со связанными назад руками, подкошенный пулями свалился несчастный — по доносу шпиона. А шпионов развели австрийские власти массу. На заборах, стенах — всюду висели объявления с расценками: за учителя — столько-то, за священника — столько-то, за крестьянина цена ниже и т.д.» В том же уезде в других селах были казнены десятки крестьян.
Самое печальное то, что заклятыми врагами русских галичан стали свои же кровные братья, избравшие «украинский путь». Украинствующие заранее готовили списки «неблагонадёжных», и по их доносам массово арестовывали невинных. И.И. Терех по этому поводу пишет: «В самом начале этой войны австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенциюГаличиныи тысячи передовых крестьян по спискам, вперед заготовленным и переданным административным и военным властям украинофилами, сельскими учителями и «попиками».
Тюрьмы не могли вместить всех заключенных. На 28 августа 1914 года только во Львове сидели до 2 тысяч узников.
И поэтому было принято решение об основании концлагерей.
В сентябре 1914 года в Штирии был организован огромный концентрационный лагерь Талергоф.
«Талергоф, — пишет один из первых его узников о. Григорий Макар, — небольшая местность, перед войной никому не известная, представляет же собой довольно широкую равнину, окруженную со всех сторон высокими Альпами. Эту местность назначили австрийцы для русских галичан, заподозренных в государственной измене. Первую партию заключенных в составе 2000 человек сюда доставили 4 сентября 1914 года из Львова. Четверо суток держали людей под открытым небом, окружив узников живым кольцом жандармов и солдат». Концлагерь просуществовал около трех лет, с сентября 1914 по май 1917.По свидетельству священника Феодора Мерены, пережившего нахождение в лагере, основной контингент заключенных представляли «люди разных сословий и возрастов». Были там священники, юристы, врачи, учителя, чиновники, крестьяне, писатели, студенты, военные — все русские галичане, за исключением небольшого процента евреев, румын, цыган, поляков и мазепинцев (так в царской России называли украинствующих). Возраст заключенных был самым разным: от столетних стариков до грудных детей. Естественные потребности отправлялись по команде, а не успевших справляться прокалывали штыками…
Интернированные украинофилы находились под опекой адвоката Ганкевича, зятя известного доверенного австрийского правительства Костя Левицкого. И действительно, скоро они были освобождены и оставили лагерь.Были и пленные русские солдаты. За малейшее нарушение режима узников расстреливали. Заключенные отправлялись на принудительные работы, иногда они могли что-то заработать, но те, кто не имел денег, а заработать были не в силах, терпели страшный голод. Священник Генрих А. Полянский пишет, что с осени 1916 года вплоть до ликвидации лагеря настал в Талергофе голод, для безденежных — грозный. Все писали к своим просьбы присылать посылки, а посылки не доходили. «От голода померло в последнем году много нашего селянства; команда питала их самими юшками (похлебками), мы не могли им дать есть, ибо сами еле-еле жили…»
Санитарные условия в лагере были ужасные. Отхожие места были открытыми, туда водили по 20 человек одновременно. Бараки были переполнены, вместо положенных 200 человек в них держали по 500. Узники спали на соломе, которая редко менялась. Естественно, что в таких санитарных условиях по лагерю гуляли эпидемии. С ноября 1914 года за два месяца, по сообщению узника И. Васюты, от тифа умерли более 3 тысяч заключённых.
О лагерных условиях писал один из узников, известный русофил В.Р. Ваврик:
«Смерть в Талергофе редко бывала природной: там ее прививали ядом заразных болезней. По Талергофу триумфально прогуливалась насильственная смерть. О каком-нибудь лечении погибавших речи не было. Враждебным отношением к интернированным отличались даже врачи.
О здоровой пище и думать не приходилось: терпкий хлеб, часто сырой и липкий, изготовленный из смеси самой подлой муки, конских каштанов и тертой соломы, красное, твердое, несвежее конское мясо дважды в неделю по маленькому кусочку, покрашенная начерно вода, самые подлые помои гнилой картошки и свеклы, грязь, гнезда насекомых были причиной неугасаемой заразы, жертвами которой падали тысячи молодых, еще вполне здоровых людей из среды крестьянства и интеллигенции».
До зимы 1915 года в Талергофе не было бараков. Люди лежали на земле под открытым небом в дождь и мороз. Счастливы были те, кто имел над собою полотно, а под собою клок соломы. Стебло стиралось и смешивалось с грязью, пропитанной людским потом и слезами. Эта грязь являлась лучшей почвой и обильной пищей для неисчислимых насекомых. Вши изгрызали тела и перегрызали нательную и верхнюю одежду. Червь размножился чрезвычайно быстро и в чрезвычайных количествах. Число паразитов, питающихся соками людей, было вопиющим. Неудивительно поэтому, что немощные не в силах были бороться с ними. Священник Иоанн Мащак под датой 11 декабря 1914 года отметил, что 11 человек просто загрызли вши. Болезни и антисанитария оборачивались на каждом шагу смертью.
Нормального медицинского обслуживания заключенных не было. В начале в Талергофе не было даже больницы. Люди умирали на сырой земле. Когда же были построены больничные бараки, то лечение больных превратилось в сущее мучение. Основными лекарствами были вонючая мазь и нафталин, которым бесчеловечная медслужба просто засыпала с головы до ног. Узникам приходилось спать, задыхаясь от нафталина.
Для запугивания людей тюремные власти по всей талергофской площади повбивали столбы, на которых довольно часто висели в невыносимых мучениях и без того люто потрепанные мученики. Поводом для подвешивания на столбе были самые ничтожные провинности,например, поимка кого-либо курящим в бараке ночью. Кроме мук на столбе, были еще и железные кандалы, из-под которых капала кровь. О справедливости в Талергофе говорить не приходилось. Власти придерживались правила, что «изменников» следует бить по лицу, колоть штыками, убивать свинцовой пулей, сквернословить, попирать достоинство человека, издеваться хуже, чем над скотом, постоянно. Не было даже исключений для женщин и священников.
Издевательства разной степени изощренности были постоянным явлением. Был такой случай: священник читал молитвы из молитвослова. К нему подбежал солдат и, ударив кулаком по книге, крикнул:
— Читать запрещено!
— Сегодня у нас рождество Богородицы, — ответил спокойно священник.
— У собак и изменников нет Богородицы; у них есть только собачья мать! — заорал солдат и приказал священнику возить тачками гной, затем, на потеху еврея, позабавившись этой шуткой, он велел тому везти священника в грязной тачке к гнойной яме и сбросить его туда вместе с мусором.
Еще пример цинизма: умер крестьянин буковинец. Как известно, буковинские русины были православными. В барак, где сидели православные священники, пришли два солдата и спросили: «Есть ли здесь русские, некатолические священники?» Вышли двое пожилых заключенных. Солдаты запрягли их вместо лошадей и возили на них огромную бочку с водой. Старики, заливаясь горячим потом, падали от усталости на землю, но немцы на это не обращали внимания, били их прикладами, подгоняя вперед.
Над узниками издевались не только немцы, но и как бы свои, кровные братья. Русские, отрекшиеся от своих корней и перешедшие в «украинство», не питали жалости к русским заключенным. Одним из таких манкуртов был перемышльский офицер полиции Тимчук. Сей персонаж выражался о своем родном народе как о «Mistvieh», то есть скотине. Он был правой рукой палача Пиллера, которому доносил на заключенных. Однако в этом деле его переплюнул обер-лейтенант Чуровский, который был одним из главных вертухаев в Талергофе. Чуровский лично вешал узников, не стыдился обворовывать несчастных мучеников.
Это лишь некоторые из многочисленных примеров чудовищного обращения с узниками Талергофа.
Что же касается цифр, то здесь мнения разнятся. В официальном рапорте фельдмаршала Шлеера от 9 ноября 1914 года сообщалось, что в Талергофе в то время находились 5700 русофилов. Из публикации В. Маковского известно, что осенью того же года там было около 8000 невольников. Не вызывает сомнений, что через талергофский ад прошли не менее 20 тысяч русских галичан и буковинцев. Некоторые источники называют цифру в 30 тысяч. Только в первые полтора года погибли около 3-х тысяч заключенных. По данным Д. Маркова, 3800 человек были казнены только за первую половину 1915 года.
Лагерь был закрыт в мае 1917 года по указанию Карла I. Бараки на месте лагеря простояли до 1936 года, когда их снесли. При этом былоэксгумировано1767 трупов, которые перезахоронили вобщей могиле ближней австрийской деревни Фельдкирхен.
На Лычаковском кладбище во Львове в 1934 году был сооружен памятник жертвам Талергофа. На нем сделали надпись: «Жертвам Талергофа 1914-1918. Галицкая Русь». Подобные памятники возникли во многих населенных пунктах Галичины.
В 1924-1932 годах выпускался «Талергофский альманах», где приведены документальные свидетельства, воспоминания очевидцев и жертв геноцида. В предисловии к первому выпуску видный деятель русинского возрождения Ю. Яворский написал: «Печальная и жуткая эта книга. Потрясающая книга бытия, искуса и мук многострадальной Галицкой Руси в кошмарные дни минувшего грозного лихолетья. Прославный помянник безвинно выстраданной ею искупительной, вечерней жертвы за Единую, Святую Русь!»
В советское время данная тема была под негласным запретом. Почему? Да потому что данные события подрывают миф о Первой мировой войне как о сугубо империалистической. К тому же в данный контекст никак не вписывается советская сказка о «дружбе народов». Кроме того, сам факт наличия русских в Галиции мешал украинизации, которая интенсивно проводилась в послевоенное время на территории Западной Украины.
После войны большинство русофильских организаций во Львове были закрыты. Но, тем не менее, панихиды возле памятников проводились. По мере того как живые свидетели и современники событий Талергофа становились старше и умирали, а новое поколение галичан воспитывалось в духе атеизма и принимало вместо русской украинскую национальную идентичность, количество посетителей монумента сокращалось и встречи у него становились менее многолюдными.
В современной Украине данные события массово не освещаются. Ни в одном современном школьном учебнике по истории Украины Талергоф не упоминается. Оно и понятно, ведь нельзя будущим «свидомым» украинцам рассказывать о том, что в Галичине — эталонном образце «украинской культуры» — когда-то жили русские. Большинство молодёжи о Талергофе даже и не слышало.
В современной Украине, несмотря на жесткую национальную политику и форсированную украинизацию, панихиды по жертвам Талергофа продолжаются. Последнее богослужение прошло в сентябре 2013 года.
По благословению епископа Львовского и Галицкого Филаретапанихиду совершили протоиерей Роман Коломийчук и протоиерей Андрей Гнатюк. Отец Роман, обращаясь к собравшимся, подчеркнул, что заключенные Талергофа являются для всех православных примером стойкости в вере и верности заветам своих родителей и своего народа.
Он призвал каждого молиться Богу, чтобы до конца жизни достойно пронести свой крест, как это сделали мученики Галицкой Голгофы. К участникам мероприятия также обратился президент Федерации скаутов «Галицкая Русь» Кирилл Арбатов, который рассказал об основных вехах жизни о. Максима Сандовича и истории создания концлагерей в начале Первой мировой войны, а также зачитал фрагменты из воспоминаний узников Талергофа.
Как видно, память о геноциде русских в Галиции еще жива.
Тюрьмы быстро наполнились «врагами государства» и «опасными московскими агентами», на каждом углу стояли виселицы с повешенными.
Интенсивно заработали военно-полевые суды.
Об антирусском терроре пишет исследователь данной проблемы Ю. Яворский: «Хватали всех сплошь, без разбора, кто лишь признавал себя русским и русское имя носил. У кого была найдена русская газета или книга, икона или открытка из России. Хватали кого попало: интеллигентов и крестьян, мужчин и женщин, стариков и детей, здоровых и больных. И в первую голову, конечно, ненавистных им русских попов, доблестных пастырей народа, соль Галицко-русской земли. Хватали, надругались, гнали. Таскали по этапам и тюрьмам, морили голодом и жаждой, томили в кандалах и веревках, избивали, мучили, терзали до потери чувств, до крови. И, наконец, казни и расстрелы, без счета, без края и конца. Тысячи безвинных жертв, море мученической крови и сиротских слез».
Как замечает Ю. Яворский, травля православных священников была очень сильной. Действительно, для Австрии это была потенциальная «пятая колонна», поскольку большинство православных служителей получали образование в России и зачастую они были лояльны Российскому государству.
Наиболее известный случай произошёл с отцом Максимом Сандовичем. Только что выпущенный из заключения и оправданный львовским судом, 4 августа 1914 года он был снова арестован. Вскоре арестовали и его отца и жену. Без суда и следствия он был расстрелян 6 сентября 1914 года на глазах у своей семьи. Перед смертью он произнёс следующие слова: “Да живет русский народ и святое православие!«После его семью отправили в Талергоф, где и родился его сын, который пошёл по стопам отца.
Представители русской интеллигенции также пострадали от репрессий.
С началом мобилизации 31 июля 1914 года были арестованы депутат парламента юрист Д.А. Марков, а также юрист Кирилл Сильвестрович Черлюнчакевич, бывший адвокатом на процессе Бендасюка. В эту же ночь была арестована Наталия Юлиановна Несторович, руководительница женского пансиона в Перемышле, автор газетных очерков по русской литературе. Первых двух ждал процесс по делу о государственной измене, так называемый Первый Венский, а девушку — концентрационный лагерь Талергоф.
Вслед за интеллигенцией вал репрессий пошёл уже на простых граждан. Хватали как подозреваемых всех, кого можно было заподозрить в каких-либо симпатиях к России, русской культуре: достаточно было кода-то побывать в России, быть членом читальни «Общества им. М. Качковского», читать русскую газету, а то и просто слыть «русофилом» или назвать свой родной язык «russische Sprache». Иногда, чтобы прослыть шпионом, достаточно было посмотреть на проходившие войска: так был заколот стоявший в своем саду крестьянин Григорий Вовк, в селе Бортниках жандармы арестовали и увели четырех 10-летних мальчиков за то, что они смотрели на проезжавший поезд.
С началом наступления русских войск 18 августа казни приняли массовый характер, во всех случаях предусматривалось «сокращенное судопроизводство» и публичные казни.
Корреспонденту «Утра России» Михаилу Ратову крестьянин из Городецкого уезда рассказывал о расстрелах в Городе: «Вот видите, на этих деревьях перед окнами висели заподозренные в „русофильстве“. Так прямо на деревьях вешали. Сутки повисят, снимут — и других на них же вешают… А тут за углом учителя расстреляли. Поставили к стене, а напротив 5 солдат с ружьями… Здесь, на этом месте, со связанными назад руками, подкошенный пулями свалился несчастный — по доносу шпиона. А шпионов развели австрийские власти массу. На заборах, стенах — всюду висели объявления с расценками: за учителя — столько-то, за священника — столько-то, за крестьянина цена ниже и т.д.» В том же уезде в других селах были казнены десятки крестьян.
Самое печальное то, что заклятыми врагами русских галичан стали свои же кровные братья, избравшие «украинский путь». Украинствующие заранее готовили списки «неблагонадёжных», и по их доносам массово арестовывали невинных. И.И. Терех по этому поводу пишет: «В самом начале этой войны австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенциюГаличиныи тысячи передовых крестьян по спискам, вперед заготовленным и переданным административным и военным властям украинофилами, сельскими учителями и «попиками».
Тюрьмы не могли вместить всех заключенных. На 28 августа 1914 года только во Львове сидели до 2 тысяч узников.
И поэтому было принято решение об основании концлагерей.
В сентябре 1914 года в Штирии был организован огромный концентрационный лагерь Талергоф.
«Талергоф, — пишет один из первых его узников о. Григорий Макар, — небольшая местность, перед войной никому не известная, представляет же собой довольно широкую равнину, окруженную со всех сторон высокими Альпами. Эту местность назначили австрийцы для русских галичан, заподозренных в государственной измене. Первую партию заключенных в составе 2000 человек сюда доставили 4 сентября 1914 года из Львова. Четверо суток держали людей под открытым небом, окружив узников живым кольцом жандармов и солдат». Концлагерь просуществовал около трех лет, с сентября 1914 по май 1917.По свидетельству священника Феодора Мерены, пережившего нахождение в лагере, основной контингент заключенных представляли «люди разных сословий и возрастов». Были там священники, юристы, врачи, учителя, чиновники, крестьяне, писатели, студенты, военные — все русские галичане, за исключением небольшого процента евреев, румын, цыган, поляков и мазепинцев (так в царской России называли украинствующих). Возраст заключенных был самым разным: от столетних стариков до грудных детей. Естественные потребности отправлялись по команде, а не успевших справляться прокалывали штыками…
Интернированные украинофилы находились под опекой адвоката Ганкевича, зятя известного доверенного австрийского правительства Костя Левицкого. И действительно, скоро они были освобождены и оставили лагерь.Были и пленные русские солдаты. За малейшее нарушение режима узников расстреливали. Заключенные отправлялись на принудительные работы, иногда они могли что-то заработать, но те, кто не имел денег, а заработать были не в силах, терпели страшный голод. Священник Генрих А. Полянский пишет, что с осени 1916 года вплоть до ликвидации лагеря настал в Талергофе голод, для безденежных — грозный. Все писали к своим просьбы присылать посылки, а посылки не доходили. «От голода померло в последнем году много нашего селянства; команда питала их самими юшками (похлебками), мы не могли им дать есть, ибо сами еле-еле жили…»
Санитарные условия в лагере были ужасные. Отхожие места были открытыми, туда водили по 20 человек одновременно. Бараки были переполнены, вместо положенных 200 человек в них держали по 500. Узники спали на соломе, которая редко менялась. Естественно, что в таких санитарных условиях по лагерю гуляли эпидемии. С ноября 1914 года за два месяца, по сообщению узника И. Васюты, от тифа умерли более 3 тысяч заключённых.
О лагерных условиях писал один из узников, известный русофил В.Р. Ваврик:
«Смерть в Талергофе редко бывала природной: там ее прививали ядом заразных болезней. По Талергофу триумфально прогуливалась насильственная смерть. О каком-нибудь лечении погибавших речи не было. Враждебным отношением к интернированным отличались даже врачи.
О здоровой пище и думать не приходилось: терпкий хлеб, часто сырой и липкий, изготовленный из смеси самой подлой муки, конских каштанов и тертой соломы, красное, твердое, несвежее конское мясо дважды в неделю по маленькому кусочку, покрашенная начерно вода, самые подлые помои гнилой картошки и свеклы, грязь, гнезда насекомых были причиной неугасаемой заразы, жертвами которой падали тысячи молодых, еще вполне здоровых людей из среды крестьянства и интеллигенции».
До зимы 1915 года в Талергофе не было бараков. Люди лежали на земле под открытым небом в дождь и мороз. Счастливы были те, кто имел над собою полотно, а под собою клок соломы. Стебло стиралось и смешивалось с грязью, пропитанной людским потом и слезами. Эта грязь являлась лучшей почвой и обильной пищей для неисчислимых насекомых. Вши изгрызали тела и перегрызали нательную и верхнюю одежду. Червь размножился чрезвычайно быстро и в чрезвычайных количествах. Число паразитов, питающихся соками людей, было вопиющим. Неудивительно поэтому, что немощные не в силах были бороться с ними. Священник Иоанн Мащак под датой 11 декабря 1914 года отметил, что 11 человек просто загрызли вши. Болезни и антисанитария оборачивались на каждом шагу смертью.
Нормального медицинского обслуживания заключенных не было. В начале в Талергофе не было даже больницы. Люди умирали на сырой земле. Когда же были построены больничные бараки, то лечение больных превратилось в сущее мучение. Основными лекарствами были вонючая мазь и нафталин, которым бесчеловечная медслужба просто засыпала с головы до ног. Узникам приходилось спать, задыхаясь от нафталина.
Для запугивания людей тюремные власти по всей талергофской площади повбивали столбы, на которых довольно часто висели в невыносимых мучениях и без того люто потрепанные мученики. Поводом для подвешивания на столбе были самые ничтожные провинности,например, поимка кого-либо курящим в бараке ночью. Кроме мук на столбе, были еще и железные кандалы, из-под которых капала кровь. О справедливости в Талергофе говорить не приходилось. Власти придерживались правила, что «изменников» следует бить по лицу, колоть штыками, убивать свинцовой пулей, сквернословить, попирать достоинство человека, издеваться хуже, чем над скотом, постоянно. Не было даже исключений для женщин и священников.
Издевательства разной степени изощренности были постоянным явлением. Был такой случай: священник читал молитвы из молитвослова. К нему подбежал солдат и, ударив кулаком по книге, крикнул:
— Читать запрещено!
— Сегодня у нас рождество Богородицы, — ответил спокойно священник.
— У собак и изменников нет Богородицы; у них есть только собачья мать! — заорал солдат и приказал священнику возить тачками гной, затем, на потеху еврея, позабавившись этой шуткой, он велел тому везти священника в грязной тачке к гнойной яме и сбросить его туда вместе с мусором.
Еще пример цинизма: умер крестьянин буковинец. Как известно, буковинские русины были православными. В барак, где сидели православные священники, пришли два солдата и спросили: «Есть ли здесь русские, некатолические священники?» Вышли двое пожилых заключенных. Солдаты запрягли их вместо лошадей и возили на них огромную бочку с водой. Старики, заливаясь горячим потом, падали от усталости на землю, но немцы на это не обращали внимания, били их прикладами, подгоняя вперед.
Над узниками издевались не только немцы, но и как бы свои, кровные братья. Русские, отрекшиеся от своих корней и перешедшие в «украинство», не питали жалости к русским заключенным. Одним из таких манкуртов был перемышльский офицер полиции Тимчук. Сей персонаж выражался о своем родном народе как о «Mistvieh», то есть скотине. Он был правой рукой палача Пиллера, которому доносил на заключенных. Однако в этом деле его переплюнул обер-лейтенант Чуровский, который был одним из главных вертухаев в Талергофе. Чуровский лично вешал узников, не стыдился обворовывать несчастных мучеников.
Это лишь некоторые из многочисленных примеров чудовищного обращения с узниками Талергофа.
Что же касается цифр, то здесь мнения разнятся. В официальном рапорте фельдмаршала Шлеера от 9 ноября 1914 года сообщалось, что в Талергофе в то время находились 5700 русофилов. Из публикации В. Маковского известно, что осенью того же года там было около 8000 невольников. Не вызывает сомнений, что через талергофский ад прошли не менее 20 тысяч русских галичан и буковинцев. Некоторые источники называют цифру в 30 тысяч. Только в первые полтора года погибли около 3-х тысяч заключенных. По данным Д. Маркова, 3800 человек были казнены только за первую половину 1915 года.
Лагерь был закрыт в мае 1917 года по указанию Карла I. Бараки на месте лагеря простояли до 1936 года, когда их снесли. При этом былоэксгумировано1767 трупов, которые перезахоронили вобщей могиле ближней австрийской деревни Фельдкирхен.
На Лычаковском кладбище во Львове в 1934 году был сооружен памятник жертвам Талергофа. На нем сделали надпись: «Жертвам Талергофа 1914-1918. Галицкая Русь». Подобные памятники возникли во многих населенных пунктах Галичины.
В 1924-1932 годах выпускался «Талергофский альманах», где приведены документальные свидетельства, воспоминания очевидцев и жертв геноцида. В предисловии к первому выпуску видный деятель русинского возрождения Ю. Яворский написал: «Печальная и жуткая эта книга. Потрясающая книга бытия, искуса и мук многострадальной Галицкой Руси в кошмарные дни минувшего грозного лихолетья. Прославный помянник безвинно выстраданной ею искупительной, вечерней жертвы за Единую, Святую Русь!»
Обложка альманаха
В 1928 и 1934 годах во Львове были проведены Талергофские съезды. Последний собрал более 15 тысяч участников.В советское время данная тема была под негласным запретом. Почему? Да потому что данные события подрывают миф о Первой мировой войне как о сугубо империалистической. К тому же в данный контекст никак не вписывается советская сказка о «дружбе народов». Кроме того, сам факт наличия русских в Галиции мешал украинизации, которая интенсивно проводилась в послевоенное время на территории Западной Украины.
После войны большинство русофильских организаций во Львове были закрыты. Но, тем не менее, панихиды возле памятников проводились. По мере того как живые свидетели и современники событий Талергофа становились старше и умирали, а новое поколение галичан воспитывалось в духе атеизма и принимало вместо русской украинскую национальную идентичность, количество посетителей монумента сокращалось и встречи у него становились менее многолюдными.
В современной Украине данные события массово не освещаются. Ни в одном современном школьном учебнике по истории Украины Талергоф не упоминается. Оно и понятно, ведь нельзя будущим «свидомым» украинцам рассказывать о том, что в Галичине — эталонном образце «украинской культуры» — когда-то жили русские. Большинство молодёжи о Талергофе даже и не слышало.
В современной Украине, несмотря на жесткую национальную политику и форсированную украинизацию, панихиды по жертвам Талергофа продолжаются. Последнее богослужение прошло в сентябре 2013 года.
По благословению епископа Львовского и Галицкого Филаретапанихиду совершили протоиерей Роман Коломийчук и протоиерей Андрей Гнатюк. Отец Роман, обращаясь к собравшимся, подчеркнул, что заключенные Талергофа являются для всех православных примером стойкости в вере и верности заветам своих родителей и своего народа.
Он призвал каждого молиться Богу, чтобы до конца жизни достойно пронести свой крест, как это сделали мученики Галицкой Голгофы. К участникам мероприятия также обратился президент Федерации скаутов «Галицкая Русь» Кирилл Арбатов, который рассказал об основных вехах жизни о. Максима Сандовича и истории создания концлагерей в начале Первой мировой войны, а также зачитал фрагменты из воспоминаний узников Талергофа.
Как видно, память о геноциде русских в Галиции еще жива.
