Синодальный период. Вред или польза? Нужен ли он был?

Для ретивых сразу оговорюсь - автор к.б.н. и т.с, патриархиец-кирилловец и Член Синодальной Библейско-Богословской

комиссии и Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви.




http://www.rus-obr.ru/idea/3545
Пётр Великий: православный царь или антихрист? (Часть I)
Автор: прот. Андрей Новиков в ср, 08/07/2009 - 12:25.
Вопрос этот сегодня относится не к области умозрительных интересов узкого круга исследователей все более уходящего в прошлое периода истории Русской Церкви и Русского государства. В дни празднования 300-летнего юбилея Полтавской битвы, когда украинские русофобы и поборники расчленения Русской Церкви, в том числе, прикрывающиеся формальной принадлежностью к УПЦ МП, рисуют Петра ненавистником Православия, душителем Церкви, превратившим ее в «игрушку в руках государства», безбожником и прямо — антихристом, очень важно ответить на этот существенный вопрос: кто же стоял во главе Русской армии 300 лет назад на Полтавских полях — враг Церкви Христовой или православный император Третьего Рима? Максимально негативный, просто бесовский облик Петра Великого создается антицерковными и антиимперскими силами на Украине с целью убедить неискушенного читателя в том, что измена Мазепы такому исчадью ада и разрушителю Церкви, каким был Петр, якобы намного более заслуживший анафему, чем гетман-предатель, не только не является грехом, но, наоборот, должна быть воспета как попытка освободить православную Украину из-под власти антихриста. Такая «антипетровская» пропаганда ведется также с целью доказать, что Полтавская победа войск Петра была не праздником, а ужасным бедствием для Украины, как в гражданском, так и в церковном отношении.
К сожалению, в этом украинским националистам помогают некоторые труды наших церковных исследователей, которым присущ односторонне отрицательный взгляд на Петра Первого. Поэтому в канун великого Полтавского юбилея нам необходимо взглянуть на венценосного вождя русского воинства без предубеждения, не обходя действительно заслуживающие критики аспекты его деятельности, но и защитив от напраслины, и объективно взглянув на то доброе, что было в начинаниях Петра и в нем самом.
Прежде всего, то, с чем мы не можем согласиться. Это и отмена патриаршества, и перегиб симфонии в пользу государства, и «всешутейшие соборы» бурной юности Петровой, и неразборчивость в заимствовании западных форм.
Вместе с тем геополитика Петра, его образовательные и миссионерские проекты, борьба с суевериями и фанатичным апокалиптизмом, модернизация страны, самопожертвование и многое другое являются заслугой Петра не только перед государством Российским, но и перед Церковью Православной. В некотором смысле, показательным для отношения к Петру и его политике может стать отношение Церкви к политике византийского императора Ираклия. Несмотря на то, что Ираклий являлся одним из творцов ереси монофелитства, Вселенская Церковь даже в своем богослужении воспевает его геополитический подвиг — восстановление границ империи, окончательную победу над персами, увенчавшуюся вторым Воздвижением Честного Креста Господня... Петр же, в отличие от Ираклия, никакой ереси не основывал, а вот для спасения Православной империи и Православной Церкви от порабощения внешним врагом сделал, пожалуй, побольше, чем его великий византийский предшественник.

Остановимся подробно на отмене Петром патриаршества. Произведенная императором реформа церковного управления, какими бы мотивами она ни была вызвана, нанесла вред как Церкви, так и церковно-государственным отношениям, в том числе, и самой империи. (а во далее будет описано не о вреде а о пользе - прим. Мышкин) Об этом написано достаточно много. Вместе с тем, не снимая вины с Петра, в целях объективности необходимо указать на то, что не один только Петр несет ответственность за происшедшее. Вспомним, в каком состоянии Петр принял страну, в каком положении начал он войну со Швецией.

Не до конца еще оправившаяся от Смутного времени, находящаяся во внешней изоляции допетровская Россия была крайне слаба как в военном, так и в экономическом, и в геополитическом отношении. Хотя царствование первых Романовых принесло явно положительные результаты, времени на такую же постепенную эволюцию у единственного независимого православного государства, у государства, призванного быть Катехоном, оплотом Православия во всем мире, при Петре просто не было.
Фактически на тот момент Россия не имела ни регулярной армии, ни регулярного, ни нерегулярного флота, ни системы их эффективного формирования. Не было четкого и прозрачного для контроля центра административного устройства, надлежащей инфраструктуры и связи между областями государства, полностью отсутствовали целые отрасли промышленности. Положение Третьего Рима к исходу XVII века было таково, что для самого его существования все еще представляла смертельную опасность Польша, перемирия с которой давались ценой неимоверного всегосударственного подвига. В то время как для великих государств Европы она была уже, практически, маломощным «мальчиком для битья», что наглядно проявилось в ходе Северной войны, разлагающимся образованием, несущим в себе уже четко выраженные следы самораспада, лишь зафиксированные последовавшими в конце следующего столетия разделами Польши.
И в таком-то состоянии Россия вступает в войну со Швецией — одним из сильнейших на тот момент государств Европы, с превосходными армией и флотом, со Швецией, пребывавшей в зените своей силы и славы после победы во всеевропейской Тридцатилетней войне в середине XVII века. Кроме того, Западная Европа вступала в эпоху тотальной колонизации всего остального мира, и именно в царствование Петра Великого перед Россией стал жесткий выбор — либо стать великой империей, Византией не только во внутреннем, но и во внешнем смысле, либо превратиться в колонию католической и протестантской Европы. И ответ на все эти вызовы, от которых зависело само физическое выживание Русского государства, русского народа, да и Русской Церкви (а мы знаем, как в результате нашествий варваров и иноверцев исчезали или до крайности умалялись целые поместные Церкви), предстояло дать царствовавшему тогда российскому государю, т.е. Петру Первому. В течение всего нескольких лет необходимо было решить весь комплекс задач, от которых зависела жизнь или смерть единственной в мире православной державы и на решение которых в обычных условиях требуются даже не десятилетия, а столетия. Этим и была вызвана та иногда действительно страшная ломка, которой подверг Петр весь строй русской жизни, и которая, увы, имела не только положительные, но и крайне плохие последствия для будущего как Церкви, так и империи.

Эта двойственность реформ великого преобразователя, направленных на спасение России и независимой православной цивилизации как таковой, была гениально описана великим подвижником и духовным писателем Русской Зарубежной Церкви архимандритом Константином (Зайцевым), кстати, безгранично любившим именно Московскую Русь. «Ко времени Петра, — пишет о. Константин в своем «Чуде Русской истории», — мобилизация сил личности и общества во имя организации "мира сего", во зле лежащего, довела наступательную активность Запада до меры, ранее не представимой. Россия, поскольку не хотела стать легкой жертвой такой Европы, должна была стать на путь такой же мобилизации и своих сил... Реформы Петра были актом самосохранения не от унижения, а от уничтожения европейской агрессией: глубокий смысл заключался в перенесении мощей святого благоверного князя Александра Невского в Невскую столицу. Поучительно в этом отношении ознакомление с церковной службой установленного по этому поводу праздника (30 августа), когда одновременно праздновалась и победа над шведами. Но как, под этим углом зрения, благоприятно ни оценивать дело Петра, оно в целом не могло не ранить церковной совести русской и не сеять внутренней смуты. Да, сохранена была Россия, но немалой ценой. Продолжала она быть православным царством, но лишь в разрозненных его элементах, объединяемых православным царем: не в прежней монолитной целостности».[1]
Помимо внешней опасности, духовная жизнь русского народа, да и русского духовенства при воцарении Петра была далека от той идиллии, которую рисуют иногда исследователи, слишком идеализирующие допетровскую Русь — идеализирующие, конечно, не по злонамеренности, но по вполне объяснимой любви к тому идеалу, к которому эта Русь была устремлена. Рассуждая о крайностях в критике священномучеником Иларионом (Троицким) синодального периода, широко известный современный церковный историк протоиерей Валентин Асмус пишет: «Древнерусская жизнь вовсе не являла того идеала, который виделся архиепископу  Илариону. Св. Димитрий Ростовский свидетельствует, что в Великой России не только простолюдины, но и "иерейстии жены и дети мнози никогдаже причащаются... иерейстии сыны приходят ставитися на места отцев своих, которых егда спрашиваем: давно ли причащалися? мнозии поистинне сказуют, яко не помнят, когда причащалися". И.Т.Посошков (1670–1726) сообщает, что "не состаревся, деревенские мужики на исповедь не хаживали; и тако инии, и не дожив до старости, и умирали". Это вызывало немалую озабоченность уже царя Алексея Михайловича. В грамоте, посланной в Свияжск в 1650 году, он сетует, что "в городах и селах и деревнях христиане живут без отцов духовных, многие и помирают без покаяния, а о том нимало не радеют, чтоб им исповедать грехи своя и Телу и Крови Господней причащатися". В другой грамоте тот же царь свидетельствует о новгородцах, что многие из них, "разных чинов люди... николи не имели духовных отцов" и только перед смертью задумывались о причащении. Эти и другие столь же прискорбные факты приводятся в книге С.Смирнова "Древне-русский духовник", М. 1913, из которой я и заимствовал эти цитаты (с.197–198). Введение Петром обязательной для всех ежегодной исповеди было не снижением, как часто говорят несведущие критики, но, напротив, повышением уровня элементарных требований к каждому члену Церкви. И то же самое придется сказать о многих других сторонах реформы при внимательном и непредвзятом исследовании».[2]
Среди монашества и духовенства, даже среди некоторых высокопоставленных представителей иерархии процветала тяга к различным лжеюродивым, лжепророкам, кликушам, были распространены обрядоверие, суеверия и тяга к ложным чудесам (например, сам Петр боролся с почитанием ложных святых и псевдомощей, «публично раскрывал разные религиозные обманы, обнаруживал подделки в плачущих иконах»[3]). Одновременно с этим Православие отождествлялось лишь с определенной субкультурой, любые иные культурные формы, будь то форма одежды, длина волос или музыкальные предпочтения легко объявлялись со стороны таких «ультраправославных» еретическими, равно как и любая попытка даже простой технической модернизации страны. Сила и особа роль Русского Православия виделась не в миссии всем народам, а в самоизоляции. Так, епископ Игнатий, возглавлявший важнейшую в миссионерском отношении Тамбовскую кафедру, проводил время не в обращении в Православие иноверцев, а в чтении и даже благоговейном целовании тетрадок сумасшедшего лжепророка Талицкого, возвещавшего наступление последних времен, приход антихриста в лице царя и т.п. бредни. Подобные соблазны возникают и сегодня, проявляясь в форме, например, диомидовщины и кодобойства, в психологии «пензенской пещеры», непримиримую и благотворную для Церкви борьбу с которыми ныне здравствующий Святейший Патриарх Кирилл начал в масштабах всей Русской Церкви еще будучи митрополитом. (здесь соглашусь только отчасти - прим. Мышкин)
Эта изоляционистская психология большой части русского общества и многих представителей церковной иерархии того времени отталкивала Петра от великорусского духовенства, от идеалов Московской Руси, и потому в равной степени несет ответственность за церковную реформу. По сути, это была все та же старообрядческая психология, с которой столкнулись в свое время патриарх Никон и царь Алексей Михайлович и суть которой прекрасно подметил Карташев: «Доморощенная Москва, загородившая свое Православие китайскими стенами, не пускала своих царей на вселенское поприще... Коренная русская среда, московская и провинциальная, не увлекалась никакими мировыми горизонтами и мечтой о кресте на куполе Святой Софии, резко отрицательно отнеслась к вновь пришедшим ученым чужакам».[4]
Плачевным при воцарении Петра было и состояние духовного образования. Единственная во всей Великороссии Академия Лихудов находилась в запустении, сами Лихуды по наущению греческого патриарха Досифея были отстранены безвольным московским патриархом Адрианом от Академии. Петр был вынужден привлекать образованных малороссиян из Киево-Могилянской академии — на них смотрели как на еретиков.  Глух был Адриан к неоднократным обращениям к нему Петра с просьбой срочно переломить ситуацию, учредить духовные школы, искоренить невежество в среде духовенства. Известна последняя на эту тему беседа Петра с Адрианом, в которой царь говорил патриарху: «Священники  ставятся  малограмотные, надобно их прежде учить, а потом уже  ставить в этот чин. Надобно озаботиться, чтоб и православные христиане, и иноверцы познали Бога и закон Его: послал бы для этого хотя несколько десятков человек в Киев в  школы.  И здесь, в Москве, есть школа, можно бы и здесь было об этом порадеть; но мало учатся, потому что никто не смотрит за школою как надобно. Многие желают детей своих учить свободным наукам и отдают их здесь  иноземцам; другие в домах своих держат учителей иностранных, которые на славянском нашем языке не умеют правильно говорить. Кроме того, иноверцы и малых детей ересям своим учат, отчего детям вред, и Церкви может быть ущерб великий, и языку нашему повреждение, тогда как в нашей бы школе, при искусном обучении, всякому добру учились».[5]
Увы, Петр не был услышан. «Царские слова были сказаны понапрасну, — пишет Соловьев, — мог ли заботиться о школе и приготовлять священников к их званию человек, не  имеющий сам образования»?[6] Патриарху Адриану было не до образования духовенства. Свою энергию патриарх сосредоточил на борьбе с новыми платьями и брадобритием, которое он приравнял к ереси и за которое грозил анафемой (впоследствии святитель Димитрий Ростовский вынужден был написать сочинение в опровержение суеверного страха перед потерей бороды).
Патриарх Адриан не понимал всей важности модернизации России и необходимости просвещения, не видел страшной угрозы уже самому ее существованию, исходящей от внешних врагов, с которой в прежнем своем состоянии Россия справиться не могла. Но Петр видел и понимал. И этот конфликт двух восприятий стал одной из важнейших причин отмены патриаршества. «Приходится признать, что ропот великорусского духовенства против реформ, в области церковной означавших прежде всего просвещение, был ропотом прежде всего против просвещения, представлявшегося непосильным бременем. Этот ропот доходил до государственных преступлений вроде активного участия некоторых духовных лиц в измене царевича Алексея Петровича, сбежавшего к австрийскому кайзеру, и явился главной причиной синодальной реформы».[7]
(Продолжение следует)
 
[1] Константин (Зайцев), архим. Чудо Русской истории. М., 2000, с. 240–241.
[2] Асмус В., прот. Архиепископ Иларион и православное богословие // http://proroza.narod.ru/Asmus-1.htm 
[3] Знаменский П. В. История Русской Церкви. М., 1996, с. 449)
[4] Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Том II. СПб., 2004, с. 124.
[5] Тальберг Н. История Русской Церкви. Том 2. Джорданвилль, 1959, с. 531.
[6] Соловьев С. М. История России с древнейших времен // http://www.kulichki.com/moshkow/HISTORY/SOLOVIEV/chtenie.txt_Piece40.08
[7] Асмус В., прот. Цит. соч.

Конечно, вина, которую разделяют патриарх Адриан и высшая иерархия Русской Церкви той эпохи, нисколько не оправдывает ломки церковного управления, устроенной Петром. В конце концов, мы знаем выдающихся византийских императоров, проводивших самые решительные преобразования Империи иногда вопреки патриархам, но без отмены патриаршества как канонического института. Но в контексте нашего исследования будет важным обратить внимание на то, что основной побудительной причиной к синодальной реформе была не злая воля Петра Великого, не ненависть его к Русской Церкви (которой не было), а трагизм всей той эпохи, не сумевшей поставить рядом с личностью императора Петра личность патриарха, равного по силе, талантам, обладающего такой же вселенской широтой видения, умеющего отстоять главное, не уходя в мелочную борьбу со второстепенным.
Возьму на себя смелость сказать: к сожалению, рядом с Петром не оказалось патриарха, подобного патриарху Кириллу.
Не только история Русской Церкви, вся история России могла бы пойти иначе. Но, увы, история не знает сослагательного наклонения.
Последнее, что хотелось бы сказать о синодальной реформе. Не соглашаясь с ней, как заменой патриаршества, все же, мы не имеем права называть синодальный строй антиканоничным, как хотят представить некоторые недоброжелатели Русской Церкви, в своих целях пытающиеся обвинить ее в том, что 200 лет существовала она на беззаконных основаниях, что превратилась в простую служанку «царизма», в инструмент обслуживания чисто светских интересов Российской империи. Святейший синод, во власти равнопатриаршей, был признан восточными патриархами как «брат во Христе». Хотя членами Синода император и признавался «крайним судией» (сама формулировка — очень неудачная), это означало, конечно, не догматическую или каноническую власть императора в Церкви, а его главенство во внешних административных вопросах церковной жизни, что, безусловно, тоже нельзя считать нормальным, но не еретичным (все-таки и святой Константин Великий именовал себя «епископом внешних дел Церкви»). Поэтому положение императора всероссийского в Православной Церкви в синодальный период нельзя уподоблять, например, принципу главенства королевы в англиканской церкви. В ту же синодальную эпоху невозможно себе было представить выполнения Церковью приказа императора венчать лиц «нетрадиционной ориентации». Когда протестантские епископы пытались склонить Петра к протестантизму (во время «Великого посольства»), тот, не задумываясь, отправил их по всем догматическим вопросам вести беседу с православными священниками. Сам император был связан необходимостью соблюдения верности Православной Церкви уже при вступлении на престол. Можно вспомнить исторические примеры, как некоторые обер-прокуроры Святейшего синода пытались проводить реформы в Церкви и сколь плачевно заканчивалось это для их карьеры. Как совершенно справедливо заметил некогда святитель Филарет (Дроздов), «Духовную коллегию, которую у протестанта перенял Петр, Провидение Божие и Церковный Дух обратили в Святейший синод».[1] И благословляла Русская Церковь наших императоров, как некогда и московских великих князей и царей, на их победы, на защиту православной империи, на освобождение православных народов не потому, что была «послушной исполнительницей» их воли, а потому что сама вдохновляла государей бесстрашно нести возложенную на них Богом миссию Катехона.

Можно критиковать Петра и за отношение к монастырским вотчинам и за снятие колоколов для переплава на пушки. Но следует еще раз вспомнить, что шла страшная война как за выживание России, так и за сохранение Церкви Русской. Государство быстро оскудело в средствах, а у монастырей были большие имения по всей России, которые реально помогли отстоять последний земной оплот Православия и превратить его в империю, превзошедшую по мощи Второй Рим. Кстати, вскоре по окончании Северной войны Петр по настоянию Синода вернул распоряжение церковными вотчинами церковной власти. Что же касается снятия колоколов, то опять же надо вспомнить, на сколь низком уровне обстояло в то время в России дело с добычей и выплавкой металлов, и что ждало Русскую Церковь, в том числе и монастыри, в случае победы шведов. Далеко ходить не надо — достаточно взглянуть на разорение святых храмов и резню, устроенную шведами в Малороссии при содействии Мазепы. Приди на Русь шведское владычество, не колокола снимались бы, а колокольни вместе с храмами осквернялись бы и уничтожались. Страшная судьба ожидала нашу Церковь и Родину по замыслу Карла XII: Россию бы лишили независимости, разделили на несколько зависимых от Швеции княжеств, посадив на московский престол поляка. Какая религия стала бы господствующей в таком случае, можно легко увидеть на примере еще недавно изнывавшей под игом унии бесправной православной Украины в составе Польши. (какой же это вред??? - прим. Мышкин) Поэтому победа Петра Великого и русской армии под Полтавой стала не только торжеством государственным, но и Торжеством Православия. И не случайно Святая Церковь до сего дня содержит в своих богослужебных книгах «Службу благодарственную Богу в Троице Святой славимому, о великой Богом дарованной победе над шведским королем Каролом ХІІ и воинством его, содеянной под Полтавою, в лето от воплощения Господня 1709-е, месяца июня, в 27-й день».

Не только победа над шведами, но и вся геополитика Петра носит осознание им своей особой миссии, как православного императора, защитника православных христиан. Сам император писал патриарху Адриану из Нидерландов: «Мы... благодатию Божиею и вашими молитвами, при добром состоянии живы, последуя слову Божию, бывшему к праотцу Адаму, трудимся, чиним не от нужды, но доброго ради приобретения морского пути, дабы, искусясь совершенно, могли возратяся против врагов имени Иисуса Христа победителями, а христиан тамо будущих, свободителями благодатию его быть».[2] И компании Петра против Турции, и победы над Персией стали важнейшими шагами на пути к грядущему освобождению православных восточных народов из-под мусульманского ига. (вот такой вод вред??? - прим. Мышкин)

Петру I Церковь наша обязана началом систематического духовного образования во всероссийском масштабе. Единственная существовавшая до начала реформ Петра в Великороссии Московская академия, основанная братьями Лихудами, после почти полного упадка при патриархе Адриане, возрождена в силе Петром, вызвавшим для просвещения России духовным образованием ученых из Киевской духовной академии. В 1721 году основывается славная Санкт-Петербургская духовная академия. Духовные школы основаны в Чернигове, Ростове, Тобольске. Важнейшим этапом становления русского духовного образования стало предписание Духовного регламента, изданного при Петре Великом, иметь духовную школу при каждой епархии. Духовное образование и просвещение были особой заботой императора. Он издавал указы, под которыми можно подписаться и сегодня — о запрещении рукоположения лиц, не имеющих духовного образования, об усилении проповедничества, об издании катехизаторских книг. (вот такой вод вред Церкви??? - прим. Мышкин)

Православное миссионерство в Русской Православной Церкви приобретает большие масштабы при Петре. В годы его правления резко оживилось дело обращения в православие иноверцев в Казанской епархии, направлена особая духовная миссия в Калмыкию, в Тобольской епархии было крещено до 40 тысяч инородцев и построено для них 37 храмов, православная миссия проникла в Забайкалье и на Камчатку, в миссионерских целях учреждена Иркутская епархия. Начинается при Петре восстановление православной веры и на западе империи. Возрождается Карельская епархия, основываются православные храмы в новоприсоединенных Эстляндии и Лифляндии, включенных Петром в состав великороссийских епархий. До Петра в Западной Европе существовал лишь один русский православный храм — в Стокгольме. С началом тесных связей с Европой, с установлением постоянных дипломатических миссий в западных странах возникают новые православные храмы в европейских столицах: в 1716 году начались богослужения в храме при русском посольстве в Лондоне, около 1718 года — в Берлине, и в 1720 году — в Париже. Русская Миссия в Китае также обязана своим появлением Петру Великому.(а здесь где вред Церкви??????? - прим. Мышкин)

Позволявший себе подчас грубые выходки, оскорблявшие религиозные чувства духовенства и простых русских людей, Петр умел по-настоящему, глубоко каяться — и в этом можно видеть проявление подлинной русскости его характера.

«Греша непристойными забавами, затрагивавшими духовный и царский чины, — рассуждает Н. Д. Тальберг, — царь Петр был верующим и церковным. Он любил петь на клиросе и читать Апостола, в частности в воздвигнутом им Свято-Троицком храме в только что создавшемся С.-Петербурге. В 1693 году он писал царице Наталии Кирилловне: "изволила ты писать, что передала меня в паству Матери Божией. И такова пастыря имеючи, почто печаловать? Тоя бо молитвами и предстательством не точию я один, но и мир весь сохраняет Господь". Читал он в Великую Субботу паремии в Соловецком монастыре. Духовником его некоторое время был подвижник, прозорливец иеромонах Иов, основатель Голгофо-Распятского скита в Соловецкой обители. В последней иконостас в Свято-Преображенском храме воздвигнут был по его повелению в 1697 году. По его же распоряжению при нем построена была в 1702 году церковь на Заячьем острове в Соловецком монастыре. В 1694 году царь был застигнут сильной бурей в Белом море и молился о спасении. Судно его добралось до Унской губы. Там находился Пертоминский монастырь, возникший на месте погребения праведных иноков соловецких, Вассиана и Ионы, утонувших вблизи в 1561 или 1566 году. Они чудесно помогали обращавшимся к их предстательству. Петр и свое спасение объяснил тем же. Он просил архиепископа Холмогорского Афанасия об обретении их мощей, что и было исполнено. Установлено было им местное празднование. Им возобновлен был Новгородский Перекомский монастырь. Валаамская обитель после разорения ее шведами 100 лет пребывала в запустении, восстановлена была царем. Новую столицу свою он отдал под небесное покровительство преподобного Исаакия Далматского, в день памяти которого родился. Им перенесены были в Санкт-Петербург из Владимира мощи благоверного великого князя Александра Невского. "А икона Успения?" — с волнением спросил он, получив известие о сильном пожаре в Киево-Печерской лавре. "Ну, так Лавра цела", — с радостью воскликнул царь, узнав, что святыня уцелела. Находившийся в часовне в Петербурге чудотворный образ Спасителя брался всегда Петром с собою в походы. Проникнуты религиозностью его приказы до и после Полтавской битвы. Им была пожертвована рака к мощам преподобного Ефрема Новоторжского. В Усть-Желтиковом монастыре, где одно время пребывал в заключении царевич Алексей Петрович, строго покаравший его отец построил потом церковь во имя Святителя Алексия. Церковь Сампсоньевская и Пантелеймоновская в Санкт-Петербурге были воздвигнуты Петром в память победы под Полтавой и при Гангуте. Петропавловский собор в столице основан в день рождения Петра. В Воронеже в Успенском соборе, в котором царь пел на клиросе, хранится крест и Евангелие, им подаренные. Наказал он дубинкой посланного им учиться за границей В.Н.Татищева, будущего историка, по возвращении вздумавшего вольнодумничать. После наставления, ударив его дубинкой, Петр сказал: "Не соблазняй верующих честных душ; не заводи вольнодумства, пагубного благоустройству; — не на тот конец старался я тебя выучить, чтобы ты был врагом общества и Церкви"».[3] (и здесь где вред Церкви7 - прим. Мышкин)

Весьма примечателен тот факт, что Петр умел выявлять людей не только ученых, но и святых. Среди иерархов, с которыми Петр имел хорошие отношения, были святители Митрофан Воронежский, Димитрий Ростовский, Иоанн Тобольский, Иннокентий Иркутский. Последние три были выдвинуты на видное место в российской иерархии самим Петром.
Большинство исследователей отмечает глубоко христианский характер кончины Петра Великого. Сама смертная болезнь его произошла по причине того, что император самоотверженно бросился в ледяную воду спасать тонущих матросов, положив душу свою за други своя. Умирает Петр в окружении архиереев, причастившись Святых Христовых Таин. На вопрос о желании приобщиться великий император отвечает: «Только о сем и помышляю». Перед кончиной издает указ о помиловании каторжников и осужденных, кроме убийц и изменников. «Легко указывать на темные штрихи характера Петра и на тягостные проявления его нрава, — пишет архим. Константин (Зайцев), — то срывы, не заслуживающие, конечно, оправдания, но объяснение известное находящие в страшном опыте его отрочества. Судить по этим срывам Петра, значит вершить суд над ним пристрастный. Пусть у него были уклоны в протестантизм; пусть на его совести лежат кощунства: он не был ни протестантом, ни безбожником. Сыном Церкви был он и им остался, кончив жизнь примиренный — верим в то! — с Богом».[4]
Святой Иоанн Кронштадсткий, упоминая Петра Великого в числе «благочестивых и православных всероссийских самодержцев», называет его «славой Петрограда». Священномученик Иоанн Восторгов, именуя Петра «Великим»,[5]  признает необходимость его преобразований: «Когда же история поставила нас в необходимость принять и новое, возникшее на Западе просвещение, опять и оно долго и исключительно держалось в церковных училищах, и служители Церкви Православной из западной Руси призваны были преобразователем России императором Петром к себе в непосредственные помощники».[6] Положителен образ Петра Великого и в богослужебных текстах нашей Церкви (службы на полтавскую викторию и перенесение мощей благоверного князя Александра Невского). Церковь Христова простила Петру его увлечения и ошибки, вычленив главный лейтмотив его жизни, о котором сам Петр восклицал: «О Петре же ведайте, что ему своя жизнь не дорога — была бы жива Россия»!
И сегодня, в канун 300-летнего торжества бессмертной Полтавской Победы, да поступим мы по завету святителя Митрофана Воронежского, явившегося спустя два столетия по своем преставлении благочестивому христианину со словами: «Если хочешь быть мне угодным, молись о упокоении души императора Петра Великого».[7]
 
[1] Цыпин В. Церковное право // http://www.lib.eparhia-saratov.ru/books/22c/cipin/eccllaw/113.html
[2] Карташев А. В. Цит. соч., с. 330.
[3] Тальберг Н. Цит. соч., с. 529-530.
[4] Константин (Зайцев), архим. Цит. соч., с. 653.
[5] Иоанн Восторгов, свщмч. Полное собрание сочинений. Т. 2. СПб., 1995, с. 442.
[6] Там же. Т. 3, с. 154.
[7] Поселянин Е. Русская Церковь и русские подвижники 18-го века. СПб., 1905, с. 28.


Ребят, конкретно, а в чем вред Синодального периода?


Только конкретно, ЧЕГО ПОТЕРЯЛА ЦЕРКОВЬ В ДУХОВНОМ И ПРОЧЕМ ПЛАНЕ ПРИ Петре I и особенно при Нbколае II (его почему-то обвиняют), а не пространно:
мол, "Соборы запрещали" - кто и когда?
"По всякому поводу нельзя было принять решение" - докажите фактами по какому поводу, где и когда запретили что-то (в особенности что-то хорошее)?


Батюшка смешон, с одной стороны поет, что нанес Петр вред (официальная позиция нынешнего Синода и патриарха), а сам показывает обратное