Тайна Апокалипсиса

***

Тайнозритель, конечно, видел показанное и созерцал его, и если, всецело заботясь об этом, не открывает его нам, то мы должны согласиться, что ему самому только именно и было «показано». Но раз и другая сторона желала открыть, нельзя здесь говорить о сокрытии или умолчании, а необходимо принять за аксиому, что таковы по природе своей разумеемые тайны, в которых ничего больше показать и точнее разъяснить невозможно. И слово Божие прямо утверждает, что в глубине своей «Премудрость Божия», прежде веков предназначенная к славе нашей, – есть тайна (1 Кор. 2, 7), сокровенная от веков (Еф. 3, 9) и родов (Кол. 1, 26) и до своего конкретного обнаружения утаенная от премудрых и разумных (Лк. 10, 21).  

***

Все это относится к области тех вещей, «ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Необходимо, что в этой сфере, – пока не встанем лицом к лицу пред самыми событиями, – мы и знаем теперь отчасти, и видим яко зерцалом в гадании – как бы сквозь тусклое стекло (1 Кор. 13, 12). Это не есть нечто сокрытое или секретное, но пока не доступное для нашего прямого усмотрения.

***

Из этих наипростейших истин вытекают не менее неотразимые выводы.
Первый главный и догматически-принципиальный – тот, что автор не искал подробного раскрытия и общепонятного истолкования. Он только приподнимает завесу и лишь показывает для созерцания постепенно сменяющиеся картины, наблюдает их и отмечает свои впечатления, но обычно не комментирует их. В таком случае и нам св. Иоанн предоставляет возможность наглядного созерцания, а вовсе не рационального уразумения, обеспеченного авторскими описаниями и научениями. Отсюда и для нас обязателен методологический принцип, что мы не должны искать в Апокалипсисе того, что там не имеется и чего не может быть в отношении автора.

***

Сам созерцатель больше восхищался и потрясался, недоумевал, спрашивал о непонятном смысле виденного и не всегда слышал ясный ответ или же получал новые таинственные вещания. Он не мог предлагать свыше того, что приобрел, и лучше, чем постигал.

***

К сожалению, научная мысль шла в обратном направлении, стараясь внести солнечный свет яркого познания в гадательные видения нашего тусклого зрения. Это одинаково относится ко всем истолковательным и критическим опытам. В них наиболее привлекательны «исторические» теории, которые применяют апокалиптические видения и образы к историческим событиям и лицам и которые блещут своею фактическою конкретностью, доходящею иногда до самых мелочей в родственном нам настоящем или в ближайшем будущем нашем, предполагая в Апокалипсисе «строго хронологический порядок».

***

То же самое верно и для всех попыток усмотреть в Апокалипсисе живые отражения первоначальных судеб Церкви апостольского века, – гонений начинающихся, распространяющихся и свирепеющих, – и прозрений постепенного умиротворения и окончательного воссияния света Христова в торжествующем христианстве.


***

[Работа по изучению Апокалипсиса] не может быть бесполезной и напрасной уже потому, что должна поставить каждого изучающего в положение самого апостола, «зрителя небесных откровений», а что важнее и драгоценнее этого приобретения? Да и какой мыслим еще успех выше того, чтобы видеть и понимать вместе и согласно с непосредственным созерцателем? Тут – безусловный предел наших желаний и исканий. И если нам по-человечески хочется большего понимания, и Апокалипсис его не дает, – значит, сего не было и фактически, и апокалиптические картины этого не содержат, преследуя совсем другую цель. Их задача в том, чтобы показать «невидимое как бы видимое, – желаемое и ожидаемое, как бы настоящее»[1]. Реалистическая наглядность убеждает в реальности воспроизведения неведомых нам вещей и порождает живую веру в них. Поскольку же последняя возникает из недр самого восприемлющего существа, то наша душа и сердце органически проникаются соответственными чувствами и внутренними настроениями, чтобы не просто ожидать грядущего, но и быть наивозможно готовыми к нему и всегда сладостно взывать: «Ей, гряди. Господи Иисусе!» (Откр. 22, 20). Это все, что потребно для нашего нормального плодотворного бытия созданий Божиих, до тех пор, пока мы увидим непосредственно и познаем, подобно как сами познаны (1 Кор. 13, 12) Богом во Христе и в Духе Святом. Мы идем теперь по скорбному «острому» и темному пути, где перед нами зияет только мрачная пустота могилы и ни впереди, ни вверху нет ясной звездочки; но мы убеждены, что, руководясь сиянием веры, несомненно достигнем тех обителей, в коих пылает Свет присносущный и животворящий во веки.

В этом божественный смысл небесных видений Апокалипсиса, и от них зависит исключительное значение всей книги.

***

Задача Апокалиптика заключалась в том, чтобы созерцать показываемое и записать виденное (Откр. 1, 2, 11, 19) относительно того, «чему надлежит быть вскоре» (Откр. 1, 1; 22, 6), как будто удостоверяется исторический прогноз, но констатируемая «скорость» вовсе не абсолютная и соизмеряется тем, что «время близко» (Откр. 1, 3; 22, 10), а последнее обнимает весь неограниченный период всецелого осуществления судеб Божиих в мире (cp.: 1 Кор. 7, 29) и ускорялось в первохристианском сознании напряженными ожиданиями Второго Пришествия.

***

Мы видим в Апокалипсисе две главнейшие части, из коих первая – послания семи Церквам – конкретно описывает и принципиально анализирует христианскую современность, вторая открывает для нее неизбежное грядущее. Для одной указано семь пунктов приложения, другая должна показать ближайшее последующее и окончательное в истории воинствующей Церкви Божией, а обе они изображают судьбы царства Христова на земле.

***

Относительно тайны христианского миропромышления все закончено и гарантировано: будут большие и постоянные беды, однако вполне несомненно абсолютное христианское верховенство в достойном завершении смутной и бурной мировой истории.

***

Что мы находим в этой драме апокалиптических видений и к чему она приводит?
В начале книги, в семи посланиях, лишь частью апокалиптических по изложению (напр., о сторонниках Валаама и Николаитов, о жене Иезавели, о ходящих в белых одеждах), а в большинстве – пророчески-дидактических, формулируется основной зиждительный принцип христианский, – что вера, благодатно соединяющая людей со Христом, непременно обязана выражаться в пламенной любви и всесовершенной преданности Господу Спасителю, приводящему нас к Богу как Своих братьев и Его детей, и должна сохраняться в первоначальной чистоте и возвышенности до самого жизненного конца, хотя бы на земле приходилось нести за нее крест исповедничества или мученичества. Эта живая любовь, наполненная верой, реально, всей жизнью, органически связывает нас со Христом, и вместе с Ним непременно приведет в Царствие Божие. Следовательно, эта любовь веры есть залог будущего в настоящем.

***

Очами чистой веры христианин должен и может предвидеть конечный исход, но ему нужно соблюсти пророческую зоркость, приобретаемую неизменным возрастанием любви, которая постепенно достигает наглядности прямого созерцания. С этой стороны Апокалипсис есть венец Нового Завета, завещающий и освещающий все богооткровенное промышление его последним и высшим проявлением, без которого наше познание апостольского века было бы несовершенным, а будущее – сколько страшным, столько же и темным, просветляемым у Апокалиптика лишь духом Откровения. В этой книге истинное пророчество, являющееся ключом всего Писания. В ней рисуется два плана в космической трагедии: вверху – непрерывное и жестокое столкновение основоположительных факторов мироздания и миробытия; внизу – соучастие или отражение среди людей. Они никоим образом не могут оставаться индифферентными наблюдателями, потому что дело касается их конечной судьбы и решается в определенном смысле лишь собственными заслугами в этом роковом ратоборстве. Пусть у них пребудет вера, но среди катастрофических ужасов она должна проявить всю свою живительную энергию первой любви, которой мы «перешли от смерти в живот» (ср.: Ин. 5, 24) и достигнем эсхатологического предела в вечном спасении, чтобы эта вера не была лишь формой без соответственного содержания, но всегда находилась в органическом единении со Христом, Искупителем и Спасителем нашим.

С одной стороны – небесная брань за чистую истину пребывания всех с Богом, с другой – земная борьба ради любви к Богу. И обе они условливающе связаны между собой, ибо без второй первая могла бы окончиться во мгновение, а без первой вторая сразу была бы безнадежна. Отсюда взаимное переплетение обоих планов, из коих небесный часто уходит фактически дальше земного, едва постигающего и догоняющего своего небесного верховного союзника, который и по исполнении является для него будущим, взыскуемым через повторные и даже многократные напоминания и видения по требованиям божественно-спасительной педагогии. Однако принципиальные линии проходят яркими чертами через весь этот космический хаос, в котором мы уже замешаны, хотя, «имея уши, не слышим» (Мк. 8, 18) и тяжко воспринимаем (Мф. 13, 15; Деян. 7, 51) по духу усыпления нашего (Рим. 11, 8).

***

Прежде всего нам рисуется Господь Вседержитель и Творец всяческих, Которому, нормально, все подчиняется по бытию и спасению с непрестанным славословием (гл. 4). Но видение книги с семью печатями показывает, что если искупление людей Агнцем безусловно, то земная судьба их по пути к вечности покрыта густым покровом (гл. 5). В здешнем бытии ожидают человечество тяжелые испытания (гл. 6), но Господь хранит Своих избранников (гл. 7), преданные молитвы которых вызывают мировые потрясения (гл. 8) и навлекают на греховный бунтующий мир жестокие казни (гл. 8–9) вплоть до всеобщего исчезновения всего нечестивого и недостойного (гл. 10). Сами люди выходят со свидетельством своей веры и упования, но своими силами гарантируют лишь принципиально светлые возможности, а фактически побеждаются или погибают (гл. 11) настолько, что самый святой род спасаемых подвергается смертельной опасности (гл. 12) уже от вмешательства высших демонических сил, которые покоряют, соблазняют и увлекают до совершенного подчинения (гл. 13). Однако это было лишь временным торжеством для испытания всецелой преданности людей и не может изменить результатов последней божественной жатвы (гл. 14) и окончательного господства правды Божией в самом человечестве (гл. 15). Надо только оставаться верными своему исповеданию и непреклонными до мученичества при всех сатанинских нападениях (гл. 16), ибо мироправящий Владыка неба и земли сокрушит сатанинское зло в самом центре (гл. 17), до такой степени наглядно и ярко, что весь мир должен видеть этот заслуженный ужас и поучаться подобными бедствиями (гл. 18), что спасение бывает единственно во Христе, со Христом и от Христа (гл. 19) по соучастию с Ним и по Его праведному суду (гл. 20), когда всем святым Божиим, как чадам Господним, будет даровано вечное и славное блаженство (гл. 21–22).

По всему видно, что христианская жизнь связана с большими трудностями и преткновениями, но она не может быть иною в мире возобладавшего зла и обязывает лишь к тому, чтобы подвигами любви по вере Христовой приобщить его и совсем покинуть для небесных чертогов, уготованных Христом в доме Отца Своего. Потребуется жестокая борьба, но зато все победившие получат не просто отличие, а заслуженный дар. И поскольку первое – во всецелом мировом перерождении немыслимо, а второе – вполне несомненно, то каждый верующий, сохраняя свою чистую любовь, должен всегда стремиться к блаженному концу и непрестанно взывать со всею Церковью: