Форум
Криминальные слои обычно тонко чувствуют малейшие изменения политической конъюнктуры и при возможности стараются воспользоваться ими. Посмотрим, как с криминалом обстояли дела в годы Гражданской войны в России.
К чести Белого движения стоит сразу сказать, что криминальных элементов на руководящих должностях в рядах белогвардейцев не наблюдалось. Даже автономные и полубандитские отряды, фактически не подчинявшиеся руководителям белых, возглавлялись все же офицерами типа Анненкова и Унгерна, в дореволюционные времена попадавшими под трибунал за нарушение дисциплины, но не являвшимися профессиональными преступниками.
Большевики же исходили из постулата, что преступность вызывает режим эксплуатации и угнетения, а раз эксплуатации человека человеком в советском государстве нет и не будет — значит и преступности не будет. Никогда еще большевики так не ошибались. Впрочем, всеобщую амнистию, которая распахнула двери тюрем, объявило Временное правительство на волне революционного энтузиазма, параллельно с этим расформировав полицию. Разумеется, сразу же города оказались наводнены толпами воров и карманников, а налетчики начали объединяться в банды. В революционной неразберихе то и дело происходили аресты и обыски на основании «революционной законности», и налетчикам не представляло труда проникать в чужие дома под предлогом обысков и похищать имущество под видом реквизиций.
Уровень преступности вырос настолько, что однажды лихие налетчики грабанули прямо посреди улицы самого товарища Ленина! Впрочем, грабители сглупили и не поняли, что перед ними тот самый Ленин и, забрав у него кошелек, отпустили Ильича на все четыре стороны — вместо того, чтобы взять в заложники и потребовать выкуп.
Но не все профессиональные преступники после выхода из тюрем вернулись к прежнему промыслу. Многие увидели в новой власти мощную силу, присоединиться к которой было куда выгоднее, чем тырить кошельки на вокзалах.
Сначала Япончик вступил в еврейскую самооборону. Драться и стрелять ему понравилось, но хотелось большего, и вскоре Мойше-Яков примкнул к бандитам-анархистам, с которыми совершал налеты на богатых предпринимателей. Банда просуществовала недолго, после группового убийства полицейского всех арестовали и приговорили к смертной казни. Япончик, будучи несовершеннолетним, отделался 12 годами. В тюрьме он просидел следующие 10 лет и был освобожден Временным правительством.
Япончик сразу же вернулся к излюбленному промыслу, но теперь он был уже не 15-летним сопляком, а товарищем авторитетным, сполна познавшим тюремные университеты жизни. Он организовал «Еврейскую революционную дружину самообороны», которая, «обороняясь», грабила «буржуев и офицеров». От своего имени Япончик даже выпускал прокламации. К 1918 году он стал королем воров Одессы, на его счету были десятки налетов. Кроме того, «Еврейская революционная дружина» занималась не только налетами, но и рэкетом, «крышуя» местных предпринимателей. Штаб-квартира банды располагалась в публичном доме.
К 1919 году Одессы Япончику стало маловато, и он решил предложить свои услуги большевикам, надеясь пограбить со своим отрядом на новых территориях. Япончик и до этого сотрудничал с большевиками, по льготным ценам продавая им оружие, которого у бандитов имелось в достатке. Большевики уголовную помощь приняли, из одесских бандитов был сформирован 54-й советский революционный полк имени Ленина. Полк входил в дивизию, которой командовал Ион Якира — 22-летний пламенный еврей из Кишинева, вступивший в РСДРП только в 1917 году и сделавший за два года головокружительную карьеру.
В честь отбытия на фронт для борьбы с войсками Петлюры был устроен банкет и некое подобие военного парада. Якира позднее так описывал открывшуюся ему картину:
«Полк выстроился на площади для смотра. Это было уморительное зрелище. Синие, голубые и красные галифе, лакированные сапоги и модные туфли, офицерские кителя и гражданские пиджаки, сюртуки, фуражки, кепки, папахи… Люди увешаны патронташами, пулеметными лентами, за поясами торчат кинжалы, на портупеях болтаются шашки, ниже колен свисают револьверы… Пестрая толпа ухмыляется, переговаривается, гремит оружием…».
Якира с самого начала сомневался в боеспособности полка. Для верности туда назначили комиссаром Сашу Фельдмана — хилого анархиста, который единственный согласился на должность в бандитском отряде (большевики не захотели комиссарить в таких условиях).
Якира оказался прав. Провожавшие самих себя на фронт бандиты так упились, что не смогли вовремя уехать. Кроме того, проспавшись и поняв, что они реально едут на войну, многие просто разбежались. К моменту прибытия на фронт отряд Япончика насчитывал только треть личного состава от первоначального числа. Уже во втором бою отряд был разгромлен силами петлюровцев. Оставшиеся в живых вместе с Япончиком бежали с поля боя и захватили идущий в Одессу поезд, намереваясь вернуться домой. На перехват поезда большевики направили карательный отряд. Обстоятельства смерти Япончика туманны: по одним данным, он был арестован и застрелен при попытке к бегству, по другим — оказал вооруженное сопротивление и был убит в перестрелке. Имеется также версия, что Япончик был просто застрелен без всяких разговоров и арестов. Немногие оставшиеся в живых «ветераны» отряда позднее убили комиссара Фельдмана, посчитав его виновным в гибели Япончика.
К началу революции 1905 года он уже несколько раз успел побывать в тюрьмах за мелкие кражи. Не явившись по повестке в армию, Котовский, однако, был разыскан, арестован и направлен на военную службу в Житомир. Оттуда он сбежал, по пути сколотив банду из лихих людей. Банда занималась грабежами и поджогами усадеб. Склонный к театральным эффектам, Котовский приезжал в села в нарядном одеянии и верхом на коне разбрасывал среди крестьян специально заготовленную мелочь. Довольно быстро Котовского арестовали, но он бежал. Будучи вторично пойманным, Котовский получил 12 лет каторги. Будучи вполне законопослушным заключенным и активно сотрудничая с администрацией, он дослужился до десятника на строительстве дороги. Отбыв семь лет наказания, Котовский снова бежал — по некоторым данным, убив двух охранников. Сотрудничая с администрацией, он рассчитывал на амнистию, однако амнистия 1913-го была объявлена только «политическим», тогда как Котовский проходил как уголовный.
Оказавшись на свободе, Котовский снова сколотил банду налетчиков; после одного из крупных ограблений на него была устроена облава, от которой будущий большевик не смог уйти. Котовского приговорили к смертной казни, однако судил его военно-окружной суд, и приговор должен был быть утвержден командующим фронтом Брусиловым. Котовский, осознав безвыходность положения, начал писать покаянные письма с просьбой отправить его на фронт, искупать свои грехи, «За Царя и Отечество». Хорошо понимая, что письмо к Брусилову не окажет никакого действия, он решил написать его жене, произведя на нее неизгладимое впечатление. Письмо было следующего содержания:
«Я решаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству с этой мольбой только в силу следующего: ступив на путь преступления в силу несчастно сложившейся своей жизни, но, обладая душой мягкой, доброй и гуманной, способной также на высшие и лучшие побуждения человеческой души, я, совершая преступления, никогда не произвел ни над кем физического насилия, не пролил ни одной капли крови, не совершил ни одного убийства. Я высоко ценил человеческую жизнь и с любовью относился к ней, как к высшему благу, данному человеку Богом.
К женщине и ее чести я относился всегда как к святыне, и женщины при совершении мною преступлений были неприкосновенны. Производя психическое насилие, я и здесь старался, чтобы оно было наименее ощутительно и не оставляло после себя следа. Материальные средства, добытые преступным путем, я отдавал на раненых, на нужды войны, пострадавшим от войны и бедным людям. Преступления я совершал, не будучи в душе преступником, не имея в душе ни одного из элементов, характерных преступной натуре.
И вот теперь, поставленный своими преступлениями перед лицом позорной смерти, потрясенный сознанием, что, уходя из этой жизни, оставляю после себя такой ужасный нравственный багаж, такую позорную память, и, испытывая страстную, жгучую потребность и жажду исправить и загладить содеянное зло и черпая нравственную силу для нового возрождения и исправления в этой потребности и жажде души, чувствуя в себе силы, которые помогут мне снова возродиться и стать снова в полном и абсолютном смысле честным человеком и полезным для своего Великого Отечества, которое я так всегда горячо, страстно и беззаветно любил, я осмеливаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству и коленопреклоненно умоляю — заступитесь за меня и спасите мне жизнь, и это Ваше заступничество и милость будут до самой последней минуты моей жизни гореть ярким светом в моей душе, и будет этот свет руководящим, главным принципом всей моей последующей жизни. Я желал бы, чтобы Вы, Ваше Высокопревосходительство, могли бы заглянуть в душу писавшего это письмо, во все ее тайники, и Вы тогда увидели бы пред собой не злодея, не прирожденного и профессионального преступника, а случайно павшего человека, который, сознав свою виновность, с душой, переполненной тоской и непередаваемыми переживаниями от угрызений совести, пишет Вам эти строки мольбы.
Я знаю, что как отверженный я лишен права чести умереть от благородной пули, но как потомок военных, как искренний и глубокий патриот, стремившийся попасть в ряды нашей героической армии, чтобы умереть смертью храбрых, смертью чести, но не имевший возможность это сделать в силу своего нелегального положения, умоляю об этой высшей милости, и последним моим возгласом при уходе из этой жизни будет возглас: «Да здравствует армия!»«.
Расчет Котовского оказался абсолютно верным, он прекрасно понимал, кому пишет. Женой Брусилова была Наталья Желиховская — дочь известной писательницы про шаманов, магов, йогов и экстрасенсорику, племянница самой мадам Блаватской. Под влиянием жены Брусилов и сам заинтересовался экстрасенсорной тарабарщиной. В общем, ей ничего не стоило убедить супруга не подписывать приказ на казнь невинной христианской души, томимой в царских застенках.
Брусилов отменил смертный приговор Котовскому, а через несколько месяцев случилась Февральская революция и Котовский вышел из тюрьмы. Как и прежде, с присущей ему театральностью. В день освобождения он явился в Одесский театр, где продал на аукционе свои кандалы.
Вскоре Котовский действительно уехал на фронт. Незадолго до Октября он даже был произведен в прапорщики и получил от Керенского, который к нему благоволил, Георгиевский крест. После революции Котовский сначала примкнул к левым эсерам, и только в конце Гражданской войны вступил в большевики. К моменту своей смерти Котовский являлся командиром кавалерийского корпуса. Убит он был в 1925 году. По официальной версии, убийцей стал бывший адъютант Япончика Мейер Зайдер. Версия эта довольно сомнительная. До революции Зайдер держал в Одессе публичный дом и, к слову, не только водил знакомство с Котовским. Последний был его прямым должником, поскольку некоторое время скрывался в том самом публичном доме. После войны Зайдер обратился к Котовскому, который устроил его начальником охраны сахарного завода. Причем до убийства Зайдер проработал там целых три года, но вдруг зажегся идеей благодетеля убить. На суде Зайдер лепетал какую-то бессмыслицу, не сумев объяснить свои мотивы.
Кроме того, советский суд проявил неожиданную снисходительность к убийце народного героя. Зайдера приговорили к 10 годам заключения, освободив уже через 2,5 года. Вскоре его убили «ветераны Котовского», причем тех даже не стали судить.
«Оказавшись в ссылке, кавказцы объединились в обособленные этнические группы, занимавшиеся различными видами преступной деятельности. Выгодно отличаясь от своих коллег по преступному ремеслу тесными этническими связями, непонятными для большинства сибиряков письменностью и языком, выходцы с Кавказа долгое время оставались наименее изученными звеном криминального сообщества Восточной Сибири.
Выделяясь замкнутостью по отношению к другим представителям уголовного мира, кавказцы превосходили их жестокостью и организованностью своих действий. Не допуская в свою мир чужаков, они безжалостно и цинично расправлялись со всеми, кто пытался проникнуть в их среду».
Фотография заключенных Александровского централа в Иркутской губернии, сделанная в начале XX века, лучше всего подтверждает вышеописанное.
Оказавшись в Иркутске, Каландаришвили начал вести жизнь, полную карнавализма. Он вступил в профсоюз актеров и даже играл роли в местном театре. Кроме того, революционный грузин при живой жене нашел себе любовницу, которую выдавал за свою сестру. Не забывал он и о преступном промысле, быстро наладив связи с местным криминальным миром и занимаясь мошенничеством, фальшивомонетчеством и тому подобными вещами.
«В конце 1912 г. Каландаришвили, по рекомендации афериста Силована Алексеевича Чехидзе, знакомится с ювелиром ссыльнопоселенцем Эдуардом Мартиновичем Медне и, убедившись в профессиональных качествах последнего, делает заказ на изготовление клише для чеканки золотых и серебряных монет в машине, сконструированной Г. Козиковым.
В начале 1913 г. Нестор Александрович, по совету крупного кавказского грабителя Бидо Секании, встречается с „человеком, способным на разные дела по получению денег путем подделки документов“ — ссыльнопоселенцем Сергеем Васильевичем Беловым, которому и предлагает „заняться делом получения путем подлогов крупных денежных сумм, устроив штук 10 почтовых переводов по 50000 руб., и принять участие в подделке фальшивых монет, указывая при этом, что монеты будут выпускаться достоинством и чеканом не хуже правительственных, и что благодаря низкой пробе каждый серебряный рубль обойдется не более 38 коп“.
Немаловажное значение для первоначальной организации производства фальшивой монеты имело финансирование. Осознавая важность этой проблемы, Нестор Александрович обратился к своим ссыльным землякам с предложением о долевом участии в делах преступного предприятия. И получил … живой отклик.
После предварительных консультаций деньги на покупку и изготовление машин для подделки монет предоставили Адольф Нахманович Цейтлин — 2000 руб., братья Самсон и Федор Родонаи — 200 руб., Ермолай Давидович Бебурия — 200 руб. (обещал достать еще 1000 руб.), Амаяк Марашьянц — 350 руб. и Платон Дгебуладзе — 1200 руб.»
Кроме того, Каландаришвили организовал заказное убийство местного предпринимателя, однако его подручные-грузины сплоховали и смогли только ранить жертву. Каландаришвили арестовали, но за недоказанностью обвинений отпустили. Его подручные отказывались давать показания, а кто соглашался — не доживал до встречи со следствием.
После Октябрьской революции Каландаришвили снова взялся за старое. Он организовал Иркутский кавалерийский дивизион анархистов. Основу «анархистов» составляли его кавказские земляки, имелись и уголовники других национальностей, бывшие пленные венгры, австрийцы и крупный китайский отряд, у которого наличествовал свой китайский командир. Отряд активно занимался экспроприациями у буржуазных угнетателей и даже выдвинулся в Забайкалье воевать с Семеновым, но был полностью разгромлен. Весь интернационал разбежался. Сам Каландаришвили вернулся в Иркутск, где купил большой дом и жил там под видом священника.
Белые наступали по всей Сибири, и большевики остро нуждались в людях. Они предложили Каландаришвили сотрудничать — тот дал согласие. С небольшим отрядом революционный грузин ушел в партизаны: взрывать поезда и устраивать диверсии. Его отряд также напал на иркутский Александровский централ и отбил несколько сотен заключенных, которые присоединились к борьбе за права трудящихся.
Позднее большевики создали Дальневосточную республику — буферную территорию с официально декларируемой демократией и капиталистическим устройством. Сделано это было из опасений войны с Японией. Более того, официально республика являлась независимой и признанной РСФСР в таком качестве. Однако контролировалась она большевиками. Отряд Каландаришвили влился в армию ДВР и принял участие в боях с отрядами Семенова, в которых Каландаришвили был ранен, после чего отряд покинул.
Следующая работа Нестора стала еще более экзотичной. В качестве члена партии большевиков он был назначен командующим Корейской революционной армией, созданной в Иркутске. К тому моменту в рядах красных в Сибири и на Дальнем Востоке сражалось порядка 10 тысяч корейцев и их решили свести вместе и экспортировать в Корею разжигать пламя революции. Однако корейцы, по всей видимости, не очень хотели революции в Корее, часть отрядов разбежалась, оставшиеся начали враждовать друг с другом, вспыхнул мятеж и корейцев от греха подальше разогнали.
Вскоре закончилась и жизнь Каландаришвили. В начале 1922 года его отправили подавлять восстание в Якутии. По дороге «дедушка сибирских партизан» попал в засаду и погиб.
По другой версии, Френкель родился в Одессе, учился в Германии, после чего вернулся на родину и работал в нескольких компаниях. После знакомства с Япончиком прибился к его отряду, но выжил и вернулся в Одессу. С началом НЭПа Френкель создал банду, промышлявшую грабежами, налетами и вымогательством. Позднее организовал контрабандный поток через Одессу, которая всегда славилась подобными вещами, а также занялся скупкой золота.
В 1924 году Френкель вместе с подельниками был приговорен ОГПУ к смертной казни, но позднее ему изменили наказание на 10 лет лагерей, хотя остальным смертный приговор оставили без изменений. Отбывал свой срок Френкель на Соловках, где быстро сошелся с начальником лагеря, будущим начальником ГУЛАГа Эйхмансом. Френкель пообещал отдать на нужды Соловецкого лагеря 50 тыс. припрятанных рублей и поклялся верно служить делу строительства социалистического отечества. По легенде, он также написал Эйхмансу, что в лагерях совершенно неправильно и нерационально используют труд заключенных. И попросил возможность продемонстрировать свой метод, пообещав за 24 часа на морозе возвести баню. Френкелю позволили провести эксперимент, тот отобрал самых крепких заключенных и объявил им, что если они не успеют построить баню за 24 часа, их всех расстреляют. Заключенные поверили, и баню построили даже раньше срока. Эйхманс понял, что этот жуликоватый еврей хорошо понимает советскую систему и приблизил его к себе, сократив ему срок. Уже в 1927 году Френкель оказался на свободе. Более того, он сразу же был назначен начальником производственного отдела Соловецкого лагеря. Когда в 1930 Эйхманс ушел на повышение, возглавив всю систему лагерей, то забрал Френкеля с собой: тот стал начальником производственного отдела ГУЛАГа. После начала строительства Беломорканала Френкель был назначен куратором проекта и занимал должность начальника строительных работ. Позднее он курировал строительство БАМ.
С одной стороны, коммерциализация порядков в лагерях привела к тому, что над заключенными стало гораздо меньше расправ со стороны конвоиров, которые в былые времена нередко забавлялись подобными вещами. Теперь каждый заключенный считался ценной рабочей лошадью, за забой которой можно было и в саботажники угодить. С другой стороны, это привело к увеличению смертности среди заключенных, поскольку нормы пайка им высчитывались с привязкой к выполнению плана работ. Далеко не каждый заключенный, особенно политический, среди которых имелось множество людей почтенного возраста, мог похвастаться здоровьем, позволявшим выполнять план.
Казалось бы, Френкеля должны были прихлопнуть в годы репрессий — вместе с другими НКВДшниками и начальством ГУЛАГа. На некоторое время он попал под арест, но вскоре был отпущен и даже повышен в звании. На пенсию Френкель уходил генерал-лейтенантом инженерно-технической службы, с тремя орденами Ленина в копилке. Благополучно пережил послевоенные репрессии и спокойно умер в 1960 году в возрасте 77 лет.
До этого к жене Мещерского уже дважды приходили посредники от чекистов: та давала им деньги, но чекисты исчезали. В третий раз жена решила обратиться к знакомому Якулову, который до революции слыл знаменитейшим политическим адвокатом и обладал серьезнейшими связями — начиная от Николая Николаевича и заканчивая лидерами большевиков, ряд которых он в свое время защищал в суде (например, Фрунзе). Более того, Якулов был хорошим другом адвоката Волкенштейна, у которого в свое время начинал работать помощником сам Ленин. Якулов обратился к своему хорошему знакомому Илье Цивцивадзе, служившему на тот момент заместителем председателя Московского ревтрибунала — конкурирующего с ВЧК расстрельного органа.
Цивцивадзе решил щелкнуть по носу Дзержинского, который больше всего на свете не любил, когда из его избы выносили сор. На посредника устроили облаву и выяснили, что он действовал от имени Косырева. Того потащили в суд, обвинителем выступил сам Крыленко. На заседание приходил и Дзержинский, заступаясь за ценного сотрудника ВЧК и уверяя, что дело организовано врагами ВЧК, которые недовольны работой Чрезвычайных комиссий. Оказалось, что Косырев является профессиональным преступником и убийцей, а не политическим заключенным; что он устраивает шикарные кутежи в голодное время; что его дом наводнен всевозможными реквизированными украшениями и другими дорогими изделиями. В итоге Косырева расстреляли как вредителя делу революции.
В НКВД он был известен как специалист по убийствам. В частности, именно Церетели принимал участие в убийстве советского полпреда в Китае, бывшего чекиста Бовкун-Луганца вместе с женой. Полпреда под охраной повезли на курорт, по пути пробили головы молотками и инсценировали автокатастрофу в горах, сбросив вместе с машиной в пропасть. Официально было объявлено о трагической и преждевременной гибели Бовкун-Луганца, ему даже устроили похороны государственного масштаба.
Везение Церетели предсказуемо закончилась с падением Берии. В 1955 году он был арестован, и, несмотря на то, что уже находился на пенсии, расстрелян как близкий соратник Берии.
За два года Петров-Комаров убил по меньшей мере 33 человека, причем помогала ему жена. Дело Петрова-Комарова стало очень громким, на суд в качестве обозревателя приезжал сам Булгаков. Героя-красноармейца признали алкогольным дегенератом, но все же вменяемым, и приговорили вместе с женой к смерти, несмотря на очевидные заслуги в борьбе с белогвардейской реакцией.
В этом тексте специально не рассматривались истории как рядовых экспроприаторов и налетчиков, действовавших по заданию или под прикрытием своих партий, так и организаторов «эксов». Поэтому мы вынуждены пройти мимо биографий Симона Тер-Петросяна (Камо), братьев Кадомцевых, Котэ Цинцадзе, Константина Мячина-Яковлева-Стояновича, Иосифа Джугашвили-Сталина и других видных участников и организаторов налетов, которые совершались либо по заданию партии, либо под партийной «крышей».
Разумеется, большевики оказались гораздо привлекательнее для бывших уголовников, чем Белое движение. Однако у большевиков имелась жесткая иерархия, поэтому значительно большей популярностью у преступников пользовались анархистские банды, которые под предлогом анархизма занимались «грабежом награбленного». Большая же часть дореволюционных преступников предпочла не примыкать ни к одной из воюющих сторон и заниматься привычным ремеслом, воспользовавшись удобным моментом хаоса Революции и Гражданской войны.
Текст: premium, Евгений Политдруг
К чести Белого движения стоит сразу сказать, что криминальных элементов на руководящих должностях в рядах белогвардейцев не наблюдалось. Даже автономные и полубандитские отряды, фактически не подчинявшиеся руководителям белых, возглавлялись все же офицерами типа Анненкова и Унгерна, в дореволюционные времена попадавшими под трибунал за нарушение дисциплины, но не являвшимися профессиональными преступниками.
Большевики же исходили из постулата, что преступность вызывает режим эксплуатации и угнетения, а раз эксплуатации человека человеком в советском государстве нет и не будет — значит и преступности не будет. Никогда еще большевики так не ошибались. Впрочем, всеобщую амнистию, которая распахнула двери тюрем, объявило Временное правительство на волне революционного энтузиазма, параллельно с этим расформировав полицию. Разумеется, сразу же города оказались наводнены толпами воров и карманников, а налетчики начали объединяться в банды. В революционной неразберихе то и дело происходили аресты и обыски на основании «революционной законности», и налетчикам не представляло труда проникать в чужие дома под предлогом обысков и похищать имущество под видом реквизиций.
Уровень преступности вырос настолько, что однажды лихие налетчики грабанули прямо посреди улицы самого товарища Ленина! Впрочем, грабители сглупили и не поняли, что перед ними тот самый Ленин и, забрав у него кошелек, отпустили Ильича на все четыре стороны — вместо того, чтобы взять в заложники и потребовать выкуп.
Но не все профессиональные преступники после выхода из тюрем вернулись к прежнему промыслу. Многие увидели в новой власти мощную силу, присоединиться к которой было куда выгоднее, чем тырить кошельки на вокзалах.
Мишка Япончик (Мойше-Яков Винницкий)
Самым знаменитым вором, поступившим на службу к советской власти, стал Мойше-Яков Винницкий, более известный как Мишка Япончик — «король Одессы», выведенный Бабелем в качестве Бени Крика в «Одесских рассказах». В юности Япончик, как всякий добропорядочный еврейский юноша, учился в хедере; но потом наступил 1905 год и все завертелось.Сначала Япончик вступил в еврейскую самооборону. Драться и стрелять ему понравилось, но хотелось большего, и вскоре Мойше-Яков примкнул к бандитам-анархистам, с которыми совершал налеты на богатых предпринимателей. Банда просуществовала недолго, после группового убийства полицейского всех арестовали и приговорили к смертной казни. Япончик, будучи несовершеннолетним, отделался 12 годами. В тюрьме он просидел следующие 10 лет и был освобожден Временным правительством.
Япончик сразу же вернулся к излюбленному промыслу, но теперь он был уже не 15-летним сопляком, а товарищем авторитетным, сполна познавшим тюремные университеты жизни. Он организовал «Еврейскую революционную дружину самообороны», которая, «обороняясь», грабила «буржуев и офицеров». От своего имени Япончик даже выпускал прокламации. К 1918 году он стал королем воров Одессы, на его счету были десятки налетов. Кроме того, «Еврейская революционная дружина» занималась не только налетами, но и рэкетом, «крышуя» местных предпринимателей. Штаб-квартира банды располагалась в публичном доме.
К 1919 году Одессы Япончику стало маловато, и он решил предложить свои услуги большевикам, надеясь пограбить со своим отрядом на новых территориях. Япончик и до этого сотрудничал с большевиками, по льготным ценам продавая им оружие, которого у бандитов имелось в достатке. Большевики уголовную помощь приняли, из одесских бандитов был сформирован 54-й советский революционный полк имени Ленина. Полк входил в дивизию, которой командовал Ион Якира — 22-летний пламенный еврей из Кишинева, вступивший в РСДРП только в 1917 году и сделавший за два года головокружительную карьеру.
В честь отбытия на фронт для борьбы с войсками Петлюры был устроен банкет и некое подобие военного парада. Якира позднее так описывал открывшуюся ему картину:
«Полк выстроился на площади для смотра. Это было уморительное зрелище. Синие, голубые и красные галифе, лакированные сапоги и модные туфли, офицерские кителя и гражданские пиджаки, сюртуки, фуражки, кепки, папахи… Люди увешаны патронташами, пулеметными лентами, за поясами торчат кинжалы, на портупеях болтаются шашки, ниже колен свисают револьверы… Пестрая толпа ухмыляется, переговаривается, гремит оружием…».
Якира с самого начала сомневался в боеспособности полка. Для верности туда назначили комиссаром Сашу Фельдмана — хилого анархиста, который единственный согласился на должность в бандитском отряде (большевики не захотели комиссарить в таких условиях).
Якира оказался прав. Провожавшие самих себя на фронт бандиты так упились, что не смогли вовремя уехать. Кроме того, проспавшись и поняв, что они реально едут на войну, многие просто разбежались. К моменту прибытия на фронт отряд Япончика насчитывал только треть личного состава от первоначального числа. Уже во втором бою отряд был разгромлен силами петлюровцев. Оставшиеся в живых вместе с Япончиком бежали с поля боя и захватили идущий в Одессу поезд, намереваясь вернуться домой. На перехват поезда большевики направили карательный отряд. Обстоятельства смерти Япончика туманны: по одним данным, он был арестован и застрелен при попытке к бегству, по другим — оказал вооруженное сопротивление и был убит в перестрелке. Имеется также версия, что Япончик был просто застрелен без всяких разговоров и арестов. Немногие оставшиеся в живых «ветераны» отряда позднее убили комиссара Фельдмана, посчитав его виновным в гибели Япончика.
Григорий Котовский
Другим видным представителем уголовного мира на южных окраинах бывшей империи стал Григорий Котовский, культовый персонаж советского агитпропа. По официальной биографии Котовский являлся выходцем из шляхетского рода, но осиротел и его воспитанием занимался крестный отец — богатый помещик Манук-бей. Крестный отец собирался отправить Котовского на учебу в Германию, но умер раньше срока, и Котовский начал учиться жизни на улице.К началу революции 1905 года он уже несколько раз успел побывать в тюрьмах за мелкие кражи. Не явившись по повестке в армию, Котовский, однако, был разыскан, арестован и направлен на военную службу в Житомир. Оттуда он сбежал, по пути сколотив банду из лихих людей. Банда занималась грабежами и поджогами усадеб. Склонный к театральным эффектам, Котовский приезжал в села в нарядном одеянии и верхом на коне разбрасывал среди крестьян специально заготовленную мелочь. Довольно быстро Котовского арестовали, но он бежал. Будучи вторично пойманным, Котовский получил 12 лет каторги. Будучи вполне законопослушным заключенным и активно сотрудничая с администрацией, он дослужился до десятника на строительстве дороги. Отбыв семь лет наказания, Котовский снова бежал — по некоторым данным, убив двух охранников. Сотрудничая с администрацией, он рассчитывал на амнистию, однако амнистия 1913-го была объявлена только «политическим», тогда как Котовский проходил как уголовный.
Оказавшись на свободе, Котовский снова сколотил банду налетчиков; после одного из крупных ограблений на него была устроена облава, от которой будущий большевик не смог уйти. Котовского приговорили к смертной казни, однако судил его военно-окружной суд, и приговор должен был быть утвержден командующим фронтом Брусиловым. Котовский, осознав безвыходность положения, начал писать покаянные письма с просьбой отправить его на фронт, искупать свои грехи, «За Царя и Отечество». Хорошо понимая, что письмо к Брусилову не окажет никакого действия, он решил написать его жене, произведя на нее неизгладимое впечатление. Письмо было следующего содержания:
«Я решаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству с этой мольбой только в силу следующего: ступив на путь преступления в силу несчастно сложившейся своей жизни, но, обладая душой мягкой, доброй и гуманной, способной также на высшие и лучшие побуждения человеческой души, я, совершая преступления, никогда не произвел ни над кем физического насилия, не пролил ни одной капли крови, не совершил ни одного убийства. Я высоко ценил человеческую жизнь и с любовью относился к ней, как к высшему благу, данному человеку Богом.
К женщине и ее чести я относился всегда как к святыне, и женщины при совершении мною преступлений были неприкосновенны. Производя психическое насилие, я и здесь старался, чтобы оно было наименее ощутительно и не оставляло после себя следа. Материальные средства, добытые преступным путем, я отдавал на раненых, на нужды войны, пострадавшим от войны и бедным людям. Преступления я совершал, не будучи в душе преступником, не имея в душе ни одного из элементов, характерных преступной натуре.
И вот теперь, поставленный своими преступлениями перед лицом позорной смерти, потрясенный сознанием, что, уходя из этой жизни, оставляю после себя такой ужасный нравственный багаж, такую позорную память, и, испытывая страстную, жгучую потребность и жажду исправить и загладить содеянное зло и черпая нравственную силу для нового возрождения и исправления в этой потребности и жажде души, чувствуя в себе силы, которые помогут мне снова возродиться и стать снова в полном и абсолютном смысле честным человеком и полезным для своего Великого Отечества, которое я так всегда горячо, страстно и беззаветно любил, я осмеливаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству и коленопреклоненно умоляю — заступитесь за меня и спасите мне жизнь, и это Ваше заступничество и милость будут до самой последней минуты моей жизни гореть ярким светом в моей душе, и будет этот свет руководящим, главным принципом всей моей последующей жизни. Я желал бы, чтобы Вы, Ваше Высокопревосходительство, могли бы заглянуть в душу писавшего это письмо, во все ее тайники, и Вы тогда увидели бы пред собой не злодея, не прирожденного и профессионального преступника, а случайно павшего человека, который, сознав свою виновность, с душой, переполненной тоской и непередаваемыми переживаниями от угрызений совести, пишет Вам эти строки мольбы.
Я знаю, что как отверженный я лишен права чести умереть от благородной пули, но как потомок военных, как искренний и глубокий патриот, стремившийся попасть в ряды нашей героической армии, чтобы умереть смертью храбрых, смертью чести, но не имевший возможность это сделать в силу своего нелегального положения, умоляю об этой высшей милости, и последним моим возгласом при уходе из этой жизни будет возглас: «Да здравствует армия!»«.
Расчет Котовского оказался абсолютно верным, он прекрасно понимал, кому пишет. Женой Брусилова была Наталья Желиховская — дочь известной писательницы про шаманов, магов, йогов и экстрасенсорику, племянница самой мадам Блаватской. Под влиянием жены Брусилов и сам заинтересовался экстрасенсорной тарабарщиной. В общем, ей ничего не стоило убедить супруга не подписывать приказ на казнь невинной христианской души, томимой в царских застенках.
Брусилов отменил смертный приговор Котовскому, а через несколько месяцев случилась Февральская революция и Котовский вышел из тюрьмы. Как и прежде, с присущей ему театральностью. В день освобождения он явился в Одесский театр, где продал на аукционе свои кандалы.
Вскоре Котовский действительно уехал на фронт. Незадолго до Октября он даже был произведен в прапорщики и получил от Керенского, который к нему благоволил, Георгиевский крест. После революции Котовский сначала примкнул к левым эсерам, и только в конце Гражданской войны вступил в большевики. К моменту своей смерти Котовский являлся командиром кавалерийского корпуса. Убит он был в 1925 году. По официальной версии, убийцей стал бывший адъютант Япончика Мейер Зайдер. Версия эта довольно сомнительная. До революции Зайдер держал в Одессе публичный дом и, к слову, не только водил знакомство с Котовским. Последний был его прямым должником, поскольку некоторое время скрывался в том самом публичном доме. После войны Зайдер обратился к Котовскому, который устроил его начальником охраны сахарного завода. Причем до убийства Зайдер проработал там целых три года, но вдруг зажегся идеей благодетеля убить. На суде Зайдер лепетал какую-то бессмыслицу, не сумев объяснить свои мотивы.
Кроме того, советский суд проявил неожиданную снисходительность к убийце народного героя. Зайдера приговорили к 10 годам заключения, освободив уже через 2,5 года. Вскоре его убили «ветераны Котовского», причем тех даже не стали судить.
Нестор Каландаришвили
Еще одним знаменитым уголовником был «дедушка сибирских партизан» Нестор Каландаришвили. Этот товарищ шамильбасаевского вида некогда учился в тифлисской семинарии, но это ему быстро наскучило. На некоторое время Каландаришвили связался с эсерами, но затем порвал с ними. В годы революции 1905 года грузинский дедушка сколотил свой отряд, занимавшийся грабежами магазинов. Однажды они даже совершили налет на жандармерию. После этого за Каландаришвили, который уже попадал в тюрьму и бежал, активно взялись власти, и темпераментный грузин был вынужден переместиться в Иркутск. Сам он впоследствии говорил, что Иркутск являлся только промежуточной остановкой на пути в Японию, куда Каландаришвили якобы хотел эмигрировать. Но на самом деле он выбрал этот город не случайно. Начиная со второй четверти XIX века Иркутская губерния стала местом ссылки для кавказских преступников. Со временем они подмяли под себя весь криминальный мир в регионе и «командовали парадом». На местных краеведческих сайтах сообщается следующее:«Оказавшись в ссылке, кавказцы объединились в обособленные этнические группы, занимавшиеся различными видами преступной деятельности. Выгодно отличаясь от своих коллег по преступному ремеслу тесными этническими связями, непонятными для большинства сибиряков письменностью и языком, выходцы с Кавказа долгое время оставались наименее изученными звеном криминального сообщества Восточной Сибири.
Выделяясь замкнутостью по отношению к другим представителям уголовного мира, кавказцы превосходили их жестокостью и организованностью своих действий. Не допуская в свою мир чужаков, они безжалостно и цинично расправлялись со всеми, кто пытался проникнуть в их среду».
Фотография заключенных Александровского централа в Иркутской губернии, сделанная в начале XX века, лучше всего подтверждает вышеописанное.
Оказавшись в Иркутске, Каландаришвили начал вести жизнь, полную карнавализма. Он вступил в профсоюз актеров и даже играл роли в местном театре. Кроме того, революционный грузин при живой жене нашел себе любовницу, которую выдавал за свою сестру. Не забывал он и о преступном промысле, быстро наладив связи с местным криминальным миром и занимаясь мошенничеством, фальшивомонетчеством и тому подобными вещами.
«В конце 1912 г. Каландаришвили, по рекомендации афериста Силована Алексеевича Чехидзе, знакомится с ювелиром ссыльнопоселенцем Эдуардом Мартиновичем Медне и, убедившись в профессиональных качествах последнего, делает заказ на изготовление клише для чеканки золотых и серебряных монет в машине, сконструированной Г. Козиковым.
В начале 1913 г. Нестор Александрович, по совету крупного кавказского грабителя Бидо Секании, встречается с „человеком, способным на разные дела по получению денег путем подделки документов“ — ссыльнопоселенцем Сергеем Васильевичем Беловым, которому и предлагает „заняться делом получения путем подлогов крупных денежных сумм, устроив штук 10 почтовых переводов по 50000 руб., и принять участие в подделке фальшивых монет, указывая при этом, что монеты будут выпускаться достоинством и чеканом не хуже правительственных, и что благодаря низкой пробе каждый серебряный рубль обойдется не более 38 коп“.
Немаловажное значение для первоначальной организации производства фальшивой монеты имело финансирование. Осознавая важность этой проблемы, Нестор Александрович обратился к своим ссыльным землякам с предложением о долевом участии в делах преступного предприятия. И получил … живой отклик.
После предварительных консультаций деньги на покупку и изготовление машин для подделки монет предоставили Адольф Нахманович Цейтлин — 2000 руб., братья Самсон и Федор Родонаи — 200 руб., Ермолай Давидович Бебурия — 200 руб. (обещал достать еще 1000 руб.), Амаяк Марашьянц — 350 руб. и Платон Дгебуладзе — 1200 руб.»
Кроме того, Каландаришвили организовал заказное убийство местного предпринимателя, однако его подручные-грузины сплоховали и смогли только ранить жертву. Каландаришвили арестовали, но за недоказанностью обвинений отпустили. Его подручные отказывались давать показания, а кто соглашался — не доживал до встречи со следствием.
После Октябрьской революции Каландаришвили снова взялся за старое. Он организовал Иркутский кавалерийский дивизион анархистов. Основу «анархистов» составляли его кавказские земляки, имелись и уголовники других национальностей, бывшие пленные венгры, австрийцы и крупный китайский отряд, у которого наличествовал свой китайский командир. Отряд активно занимался экспроприациями у буржуазных угнетателей и даже выдвинулся в Забайкалье воевать с Семеновым, но был полностью разгромлен. Весь интернационал разбежался. Сам Каландаришвили вернулся в Иркутск, где купил большой дом и жил там под видом священника.
Белые наступали по всей Сибири, и большевики остро нуждались в людях. Они предложили Каландаришвили сотрудничать — тот дал согласие. С небольшим отрядом революционный грузин ушел в партизаны: взрывать поезда и устраивать диверсии. Его отряд также напал на иркутский Александровский централ и отбил несколько сотен заключенных, которые присоединились к борьбе за права трудящихся.
Позднее большевики создали Дальневосточную республику — буферную территорию с официально декларируемой демократией и капиталистическим устройством. Сделано это было из опасений войны с Японией. Более того, официально республика являлась независимой и признанной РСФСР в таком качестве. Однако контролировалась она большевиками. Отряд Каландаришвили влился в армию ДВР и принял участие в боях с отрядами Семенова, в которых Каландаришвили был ранен, после чего отряд покинул.
Следующая работа Нестора стала еще более экзотичной. В качестве члена партии большевиков он был назначен командующим Корейской революционной армией, созданной в Иркутске. К тому моменту в рядах красных в Сибири и на Дальнем Востоке сражалось порядка 10 тысяч корейцев и их решили свести вместе и экспортировать в Корею разжигать пламя революции. Однако корейцы, по всей видимости, не очень хотели революции в Корее, часть отрядов разбежалась, оставшиеся начали враждовать друг с другом, вспыхнул мятеж и корейцев от греха подальше разогнали.
Вскоре закончилась и жизнь Каландаришвили. В начале 1922 года его отправили подавлять восстание в Якутии. По дороге «дедушка сибирских партизан» попал в засаду и погиб.
Нафталий Френкель
Самым высоко взлетевшим в советской стране уголовником, безусловно, стал Нафталий Френкель. Происхождение его туманно. По версии Солженицына, Френкель родился в Константинополе, а разбогател на торговле лесом в Мариуполе, не чураясь и криминальных методов. Незадолго до революции он перевел все капиталы в Турцию, куда уехал и сам. Позднее связался с чекистами и вернулся в Россию.По другой версии, Френкель родился в Одессе, учился в Германии, после чего вернулся на родину и работал в нескольких компаниях. После знакомства с Япончиком прибился к его отряду, но выжил и вернулся в Одессу. С началом НЭПа Френкель создал банду, промышлявшую грабежами, налетами и вымогательством. Позднее организовал контрабандный поток через Одессу, которая всегда славилась подобными вещами, а также занялся скупкой золота.
В 1924 году Френкель вместе с подельниками был приговорен ОГПУ к смертной казни, но позднее ему изменили наказание на 10 лет лагерей, хотя остальным смертный приговор оставили без изменений. Отбывал свой срок Френкель на Соловках, где быстро сошелся с начальником лагеря, будущим начальником ГУЛАГа Эйхмансом. Френкель пообещал отдать на нужды Соловецкого лагеря 50 тыс. припрятанных рублей и поклялся верно служить делу строительства социалистического отечества. По легенде, он также написал Эйхмансу, что в лагерях совершенно неправильно и нерационально используют труд заключенных. И попросил возможность продемонстрировать свой метод, пообещав за 24 часа на морозе возвести баню. Френкелю позволили провести эксперимент, тот отобрал самых крепких заключенных и объявил им, что если они не успеют построить баню за 24 часа, их всех расстреляют. Заключенные поверили, и баню построили даже раньше срока. Эйхманс понял, что этот жуликоватый еврей хорошо понимает советскую систему и приблизил его к себе, сократив ему срок. Уже в 1927 году Френкель оказался на свободе. Более того, он сразу же был назначен начальником производственного отдела Соловецкого лагеря. Когда в 1930 Эйхманс ушел на повышение, возглавив всю систему лагерей, то забрал Френкеля с собой: тот стал начальником производственного отдела ГУЛАГа. После начала строительства Беломорканала Френкель был назначен куратором проекта и занимал должность начальника строительных работ. Позднее он курировал строительство БАМ.
С одной стороны, коммерциализация порядков в лагерях привела к тому, что над заключенными стало гораздо меньше расправ со стороны конвоиров, которые в былые времена нередко забавлялись подобными вещами. Теперь каждый заключенный считался ценной рабочей лошадью, за забой которой можно было и в саботажники угодить. С другой стороны, это привело к увеличению смертности среди заключенных, поскольку нормы пайка им высчитывались с привязкой к выполнению плана работ. Далеко не каждый заключенный, особенно политический, среди которых имелось множество людей почтенного возраста, мог похвастаться здоровьем, позволявшим выполнять план.
Казалось бы, Френкеля должны были прихлопнуть в годы репрессий — вместе с другими НКВДшниками и начальством ГУЛАГа. На некоторое время он попал под арест, но вскоре был отпущен и даже повышен в звании. На пенсию Френкель уходил генерал-лейтенантом инженерно-технической службы, с тремя орденами Ленина в копилке. Благополучно пережил послевоенные репрессии и спокойно умер в 1960 году в возрасте 77 лет.
Фёдор Косырев
Менее известный случай взлета преступника в ВЧК пришелся на годы Гражданской войны. Речь идет о Фёдоре Косыреве, который умудрился попасть в контрольно-ревизионную комиссию ВЧК. До революции Косырев был профессиональным грабителем. Во время последнего ограбления он задушил в Костроме старуху и коротать бы ему остаток своих дней на каторге, но тут случилась революция и угнетенного пролетария освободили. Позднее Косырев выдал себя за политического заключенного и примазался к новой революционной власти. В то время чекисты арестовали знаменитого промышленника Алексея Мещерского, владевшего заводами «Сормово» и «Коломенским». До революции Мещерский приобрел известность в качестве «русского Форда», его заводы гремели на всю страну. Действие книги Горького «Мать», к примеру, происходило на Сормовском заводе. После революции Ленин вел переговоры с Мещерским, рассчитывая на базе его заводов создать некий государственный трест, но переговоры ни к чему не привели и «русского Форда» бросили за решетку. Прознав о богатом фабриканте, Косырев отправил посредника к его жене с предложением выкупить Мещерского за 650 тыс., запугивая супругу заключенного фабриканта расстрелом.До этого к жене Мещерского уже дважды приходили посредники от чекистов: та давала им деньги, но чекисты исчезали. В третий раз жена решила обратиться к знакомому Якулову, который до революции слыл знаменитейшим политическим адвокатом и обладал серьезнейшими связями — начиная от Николая Николаевича и заканчивая лидерами большевиков, ряд которых он в свое время защищал в суде (например, Фрунзе). Более того, Якулов был хорошим другом адвоката Волкенштейна, у которого в свое время начинал работать помощником сам Ленин. Якулов обратился к своему хорошему знакомому Илье Цивцивадзе, служившему на тот момент заместителем председателя Московского ревтрибунала — конкурирующего с ВЧК расстрельного органа.
Цивцивадзе решил щелкнуть по носу Дзержинского, который больше всего на свете не любил, когда из его избы выносили сор. На посредника устроили облаву и выяснили, что он действовал от имени Косырева. Того потащили в суд, обвинителем выступил сам Крыленко. На заседание приходил и Дзержинский, заступаясь за ценного сотрудника ВЧК и уверяя, что дело организовано врагами ВЧК, которые недовольны работой Чрезвычайных комиссий. Оказалось, что Косырев является профессиональным преступником и убийцей, а не политическим заключенным; что он устраивает шикарные кутежи в голодное время; что его дом наводнен всевозможными реквизированными украшениями и другими дорогими изделиями. В итоге Косырева расстреляли как вредителя делу революции.
Шалва Церетели
Практически никакой информации о юности Шалвы Церетели нет. В ряде источников упоминается, что Церетели был бандитом. В 1914 году был призван в армию, попал в плен и перешел на сторону турок, став прапорщиком Грузинского легиона военнопленных. В Гражданской войне его следы теряются: по-видимому, Церетели зарабатывал тем же, чем раньше. Вновь возникает он в 1920 году в Кутаисской тюрьме, где знакомится с Берией. После установления в Грузии власти большевиков Церетели вступает в ЧК и делает хорошую карьеру благодаря своему знакомству. Перед войной Церетели — уже начальник погранвойск Закавказья (при этом считается, что он был неграмотным). После войны Шалва стал заместителем министра государственной безопасности Грузии.В НКВД он был известен как специалист по убийствам. В частности, именно Церетели принимал участие в убийстве советского полпреда в Китае, бывшего чекиста Бовкун-Луганца вместе с женой. Полпреда под охраной повезли на курорт, по пути пробили головы молотками и инсценировали автокатастрофу в горах, сбросив вместе с машиной в пропасть. Официально было объявлено о трагической и преждевременной гибели Бовкун-Луганца, ему даже устроили похороны государственного масштаба.
Везение Церетели предсказуемо закончилась с падением Берии. В 1955 году он был арестован, и, несмотря на то, что уже находился на пенсии, расстрелян как близкий соратник Берии.
Василий Петров-Комаров
По ряду признаков можно отнести к категории большевистских бандитов и первого советского серийного убийцу Василия Петрова-Комарова. Хотя он и не являлся профессиональным преступником-рецидивистом до Революции, но все же отсидел небольшой срок в тюрьме за воровство. В годы Гражданской войны Петров-Комаров добровольно вступил в РККА и даже дослужился до командира взвода. После окончания войны он начал убивать. Будучи извозчиком, Петров-Комаров приезжал на рынок и заманивал к себе домой крестьян, желавших купить лошадь. Дома он поил своих жертв водкой и, когда они начинали шататься, со словами «Раз и квас!», проламывал им черепа.За два года Петров-Комаров убил по меньшей мере 33 человека, причем помогала ему жена. Дело Петрова-Комарова стало очень громким, на суд в качестве обозревателя приезжал сам Булгаков. Героя-красноармейца признали алкогольным дегенератом, но все же вменяемым, и приговорили вместе с женой к смерти, несмотря на очевидные заслуги в борьбе с белогвардейской реакцией.
Лёнька Пантелеев (Леонид Пантелкин)
Нельзя назвать дореволюционным преступником и следователя ВЧК Леонида Пантелкина, позже ставшего известным как петроградский налетчик Ленька Пантелеев. После увольнения из ЧК он собрал банду, в которую помимо уголовников входили некоторые его бывшие сослуживцы, члены партии и даже экс-комиссар одного из батальонов РККА. Банда просуществовала всего год, во время одной из облав Пантелкин был убит.Александр Козачинский
Не был преступником в юности и Александр Козачинский. После революции он работал в уголовном розыске Одессы, но Козачинскому это надоело, и он собрал банду налетчиков. Поймали его при попытке продать на рынке украденных у РККА лошадей. Сначала его приговорили к расстрелу, но в дело вступил бывший сослуживец и друг детства Евгений Петров-Катаев. Тот самый, что написал потом «Золотого теленка», «12 стульев» и т. д. Петров своим заступничеством добился, чтобы Козачинскому казнь заменили тюремным заключением. Вскоре тот был освобожден по амнистии, но Петров не бросил старого друга и перевез его в Москву, устроив в газету, где сам работал. Позднее Козачинский стал известным журналистом и писателем. В частности, он написал повесть «Зеленый фургон», которая дважды экранизировалась в советское время.В этом тексте специально не рассматривались истории как рядовых экспроприаторов и налетчиков, действовавших по заданию или под прикрытием своих партий, так и организаторов «эксов». Поэтому мы вынуждены пройти мимо биографий Симона Тер-Петросяна (Камо), братьев Кадомцевых, Котэ Цинцадзе, Константина Мячина-Яковлева-Стояновича, Иосифа Джугашвили-Сталина и других видных участников и организаторов налетов, которые совершались либо по заданию партии, либо под партийной «крышей».
Разумеется, большевики оказались гораздо привлекательнее для бывших уголовников, чем Белое движение. Однако у большевиков имелась жесткая иерархия, поэтому значительно большей популярностью у преступников пользовались анархистские банды, которые под предлогом анархизма занимались «грабежом награбленного». Большая же часть дореволюционных преступников предпочла не примыкать ни к одной из воюющих сторон и заниматься привычным ремеслом, воспользовавшись удобным моментом хаоса Революции и Гражданской войны.
Текст: premium, Евгений Политдруг
