Коммунисты и ИГИЛ, есть ли связь?

Исламский большевизм: СССР vs ИГИЛ
Авторские колонки > Дмитрий Павлов
25 января 2016


В 1930 г. испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет написал ставшее впоследствии символом эпохи эссе под названием "Восстание масс". В нем он попытался проанализировать социальные трансформации, ставшие маркером развития западного мира начиная с конца XIX в. Основной тенденцией в этот период и особенно после окончания Первой мировой войны стал переход к "массовому обществу", в результате которого происходит постепенный захват власти безликими низами: "Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду". В политическую сферу, некогда бывшую уделом очень узкой аристократической прослойки, благодаря открытым или латентным буржуазным революциям, вторглись разночинные массы, которые стали перекраивать социальные механизмы, исходя из потребностей и представлений рядового обывателя.

Движение к массовому обществу, с одной стороны, делает более защищенной жизнь простого гражданина. С другой стороны, оно таит в себе очень серьезную скрытую опасность. Дело в том, что развитие цивилизации, которое стало залогом растущих безопасности и комфорта «маленького человека» - это путь от простого к сложному. Технический прогресс должен обязательно сопровождаться повышением качества социальных институтов, иначе необходимый баланс между личной защищенностью и общественным порядком окажется нарушенным. «Массовая вера в то, что цивилизация так же стихийна и первозданна, как сама природа, - пишет Ортега-и-Гассет - уподобляет человека дикарю. Он видит в ней свое лесное логово... Основы, на которых держится цивилизованный мир и без которых он рухнет, для массового человека попросту не существуют. С развитием цивилизация становится все сложнее и запутаннее. Проблемы, которые она сегодня ставит, архитрудны. И все меньше людей, чей разум на высоте этих проблем».
Совершенно очевидно, что относительно безболезненный переход к массовому обществу будет происходить там, где социальные трансформации происходят в результате компромисса между правящими «старыми» элитами и низовыми народными движениями. В случае, если в ходе этого процесса баланс нарушится в пользу последних, результатом станет цивилизационный регресс. В качестве примеров идеологий регресса Ортега-и-Гассет приводит, в частности, победивший в России ультралевый проект:
«И большевизм и фашизм, две политические "новинки", возникшие в Европе и по соседству с ней, отчетливо представляют собой движение вспять. И не столько по смыслу своих учений - в любой доктрине есть доля истины, да и в чем только нет хотя бы малой ее крупицы, - сколько по тому, как допотопно, антиисторически используют они свою долю истины. Типично массовые движения, возглавленные, как и следовало ждать, недалекими людьми старого образца, с короткой памятью и нехваткой исторического чутья, они с самого начала выглядят так, словно уже канули в прошлое, и, едва возникнув, кажутся реликтовыми... Непостижимо и анахронично то, что коммунист 1917 года решается на революцию, которая внешне повторяет все прежние, не исправив ни единой ошибки, ни единого их изъяна. Поэтому происшедшее в России исторически невыразительно и не знаменует собой начало новой жизни».

Испанскому философу вскоре после публикации статьи пришлось воочию наблюдать феномен «восстания масс» в собственной стране, воплощенном в деятельности различных «левых» группировок накануне и в ходе гражданской войны 1936 - 1939 гг. Однако вряд ли он мог предположить, что менее чем через столетие в мире появятся направленные на мобилизацию масс революционные идеологические системы, которые будут основаны вовсе не на секулярных западноевропейских концепциях типа марксизма или гитлеровского национал-социализма. Речь идет о радикальных движениях на базе политического ислама, среди которых наиболее одиозным и вместе с тем технически эффективным стало «Исламское государство Ирака и Леванта», выросшее к середине 2014 г. из территориально разрозненных вооруженных групп до квазигосударства, контролирующего обширные территории в Ираке и Сирии.[1]
Конечно, в мусульманском мире ИГИЛ - далеко не единственный пример реализации на практике исламистской идеологии. Здесь можно вспомнить и движение «Талибан» в Афганистане, и проект шиитской теократии в Иране после революции 1979 г., и египетских «Братьев мусульман», а также ряд других. Однако ни одно из этих не претендовало на авторитет ядра будущего всемирного мусульманского государства, прообразом коего был средневековый Халифат. Такая нацеленность на экспансию в глобальном масштабе сближает ИГИЛ с его побратимом по массовому революционному движению - партией большевиков, которая установила свой режим в России в 1917 г. после переворота в Петрограде. По этой причине представляется целесообразным сравнить Советскую Россию и ранний СССР с «Исламским государством» с точки зрения идеологических основ, социально-политического генезиса и воплощения их «идеалов» в реальности. ...

1. Идеология. Владимир Ленин и возглавлявшаяся им партия большевиков опирались на учение немецкого философа Карла Маркса о неизбежном крахе капитализма и всемирной победе эксплуатируемого буржуазией рабочего класса. В результате этой трансформации и последующей «диктатуры пролетариата» возникнет бесклассовое общество, основанное на принципах всеобщего равенства и отсутствия частной собственности на средства производства. Главной движущей силой и raison d'être потенциального нового всемирного государства выступает рабочий класс, внутри которого не признаются никакие национально-конфессиональные границы. Собственно, победа коммунизма в глобальном масштабе и станет закономерным следствием марксовой формационной теории, по которому общество проходит один за другим несколько социально-экономических укладов от первобытно-общинного до капиталистического.

На первый взгляд, у словно восставших из небытия средневековья радикальных исламистов не может быть совсем ничего общего с марксистами, воззрения которых имели ярко выраженный материалистический характер, обусловленный секуляризацией западноевропейской общественной мысли. Бесспорно, генезис ИГИЛ  и других подобных движений происходит в среде не затронутых глубокой модернизацией общностей вроде арабов Ближнего Востока (речь, разумеется не идет об обеспеченных европеизированных слоях). Поэтому вполне естественной выглядит апелляция джихадистов к понятным массам идейно-политическим конструктам на основе религии - в данном конкретном случае суннитского ислама. Если быть более точным, фундаментом радикального исламизма служит салафизм (от араб. "салаф" - предшественник) - концепция, которая предполагает возвращение к шариату уммы (т. е. законодательству общины правоверных) времен пророка Мухаммада и первых праведных халифов, правивших в 632 - 661 гг.), что означает максимально строгую и буквальную интерпретацию мусульманского писания и предания - Корана и сунны и очищение от всех позднейших бид'а - новшеств, привнесенных в религию в результате человеческого творчества и не имеющих оснований в божественном откровении. Однако устройство общества в соответствии с этими принципами невозможно вне полноценной теократии, возглавляемой человеком, совмещающего функции политического и религиозного лидера общины, т. е. халифа (араб. «заместитель»). Соответственно, священной обязанностью правоверных мусульман является борьба за появление такого государства - Халифата, а после его становления - за расширение его границ. Эта деятельность освящена свыше и имеет статус джихада, в широком смысле трактуемого как всякое усилие на пути Аллаха. Важно также отметить, что эпоха «праведных халифов» VII в. в сознании мусульман отождествляется с господством системы справедливого распределения общественных благ, когда даже высшая знать предпочитала вести аскетический образ жизни. Данный аспект также активно эксплуатируется салафитами в своей пропаганде, апеллирующей к образу «золотого века».

Такая концепция уммы отчасти восходит к средневековым арабским религиозным мыслителям - аль-Маварди (разработал в деталях теорию Халифата как идеального мусульманского государства) и Ибн Таймийе (провозглашал необходимость борьбы с «новшествами»), а также аравийскому теологу и политическому деятелю XVIII в. Мухаммаду ибн Абд аль-Ваххабу, однако в современную эпоху наиболее ярким выразителем подобных взглядов стал египетский писатель и общественный деятель, один из лидеров «Братьев-мусульман» Сайд Кутб. В статье «Война, мир и исламский джихад» Кутб обосновывал необходимость создания Халифата и его дальнейшей экспансии именно тем, что первые халифы не ограничивались защитой рубежей, которые мусульмане контролировали на момент кончины Мухаммада в 632 г.:

«Есть люди, которые силятся состряпать доказательства и выдумать доводы, дабы оправдать узкое и ограниченное толкование исламского джихада в духе современных рассуждений об "оборонительной войне", без устали копаются в прошлом, ища авторитетных подтверждений тому, что битвы исламского джихада велись лишь во имя защиты родины (ведь некоторые из них сводят отечество ислама к Аравийскому полуострову) от агрессии соседних держав. Что тут сказать? В действительности эти "доброхоты" или вовсе не понимают смысла и мирового значения ислама, или уступили давлению крайне тяжелых обстоятельств и подняли руки вверх, спасовав перед подлыми и вероломными нападками востоковедов.
У кого повернется язык сказать, будто дело могло обернуться так, что Абу Бакр, Омар, Осман (да будет Аллах ими доволен!) удовлетворились бы прекращением вторжений ромеев и персов на Аравийский полуостров и не стремились распространить исламскую идею вдаль и вширь? Разумеется, этого нельзя представить, ведь тогда бы поступательное движение ислама прекратилось из-за физических препятствий, вставших на его пути, -- различных форм политического устройства государства, общественно-экономических систем, основанных на расовом и классовом разделении, и материальной силы государства, которое им покровительствует и содействует. Все это было преградами для движения ислама.
Было бы в высшей степени наивно полагать, что, столкнувшись с перечисленными препонами, движение, провозглашающее идею свободы всего человеческого рода на земле, стало бы бороться с ними только джихадом разъяснений и призывов. Спору нет, эта идея должна пробивать себе дорогу словом и речью. Но когда? Тогда, когда люди могут свободно ей внимать. Вот почему эту идею следует раскрывать людям в атмосфере свободы, устранив все помехи и побочные влияния, и при этом твердо придерживаться принципа: "Нет принуждения в религии". Но когда упомянутые выше преграды и формы физического воздействия господствуют в обществе, не остается иного выхода, кроме как устранить их силой -- и воззвать к сердцу и разуму людей только тогда, когда те освободятся от прежних уз и оков, чтобы они могли чистосердечно решить, как им ответить на этот призыв».
Иначе говоря, немусульмане могут сделать подлинной свободный выбор между исламом и своей прежней верой только в условиях господства исламской политической системы. Последняя с неизбежностью должна распространиться на весь мир, а до той поры Халифат является прежде всего инструментом экспансии во все стороны света, - подобно тому, как в 1920-е гг. большевики рассматривали захваченную ими Россию в качестве головешки, которая разожжет мировой пожар социалистической революции. Главная же проблема, с точки зрения  Кутба, состояла в том, что на момент написания вышеупомянутой статьи в мире не существовало ни одного государства, в том числе формально мусульманского, которые бы отвечало требованиям, предъявляемого к ядру будущей мусульманской глобализации. Его еще только предстояло создать. И насеровский Египет, и королевство Саудовская Аравия и, тем более, светскую Турцию  писатель рассматривал всего лишь как очередную форму «джахилии», т. е. невежества, удаленности от божественных установлений. Аналогичным образом, отступившими от подлинного ислама воспринимались практически все номинально мусульманские правительства, существовавшие после распада Арабского халифата в VIII в.

Завершая анализ идеологических основ большевиков и исламистов, имеет смысл отметить еще одну любопытную деталь. И большевизм, и исламизм салафитского толка являются «импортными» идеологическими конструктами по отношению к землям, где они были воплощены в реальности. Как учение марксизма зародилось в Западной Европе, так и салафизм является продуктом прежде всего ханбалитской правовой школы (самой консервативной среди всех четырех суннитских мазхабов), основная часть приверженцов которой проживает отнюдь не в Ираке или Сирии, а в Аравии.

Михаил55 пишет:Володя, а ты забыл какого цвета был флаг над рейхстагом?

Михаил55 пишет:Володя, а ты забыл какого цвета был флаг над рейхстагом?

Admin пишет:Цвета крови русских людей, погибших в войне.

2. Генезис феноменов в историко-региональном и социальном аспекте.
Разумеется, как в случае России 1917 г., так и на современном Ближнего Востока, субъектом революционных изменений выступали не абстрактные народные массы, даже в лице их «прогрессивных» субъектов в лице рабочих или мусульман-салафитов. В авангарде движения за «построение нового мира» находились конкретные структуры - РСДРП (б) - РКП (б) - ВКП (б) в первом случае и ряд исламистских вооруженных группировок во втором (от основанной в 1999 г. иорданским радикалом Абу Мусабом аз-Заркави «Джамаат ат-Таухид валь-Джихад» (Организация Единобожия и Джихада) до провозглашенного 29 июня 2014 г. Абу Бакром аль-Багдади «Всемирного Халифата»). Как большевиков, так и джихадистов отличает выраженная склонность к диктатуре централизованного руководства и стремление выработать в рядовых последователях беспрекословное подчинение вождям движений вкупе со строгой иерархичностью последних. При этом нельзя сказать, что система принятия решений была связана исключительно с одним лидером. На высшем уровне в партии большевиков политика организации определялась в ходе консультаций между членами Центрального Комитета, а в ИГИЛ при халифе действует совещательный орган - шура, которая, однако, не полномочна ограничивать власть лидера. Как в случае СССР, так и по мере укрепления ИГИЛ центральная властная вертикаль, замкнутая на «партийные» структуры, все больше консолидировалась по мере усиления контроля над захваченными территориями.
Весьма любопытными выглядят сходства между большевиками и ИГИЛ при сравнении их социальной базы. В обоих случаях основной фокусной аудиторией с точки зрения рекрутинга выступают страдающие от социальной депривации низы, которых привлекает выраженно эгалитаристская риторика группировок. В случае большевиков это был городской пролетариат  и, частично, беднейшее крестьянство. У исламистов источник кадров аналогичный - бедное малообразованное население, преимущественно из сельской местности и небольших городов (где традиционно высока роль мусульманского духовенства в деле воспитания молодежи). Здесь уместно проиллюстрировать этот тезис на примере одного конкретного человека, пробившегося с социального дна до вершин управленческих звеньев ИГИЛ - выходца из Грузии Тархана Батирашвили, более известном как Абу Омар аш-Шишани, который ныне командует военными операциями ИГИЛ в Сирии и является членом шуры. Будучи сыном православного грузина и чеченки-мусульманки из Панкисского ущелья, всю свою молодость Тархан провел в крайней бедности. Участие в войне 2008 г. в Южной Осетии на стороне Грузии не изменило его положение: сначала он долго не мог найти работу, а потом и вовсе попал в тюрьму за незаконное хранение оружия. В заключении он обратился к радикальному исламизму, в котором он увидел средство избавление таких же обездоленных как он сам от несправедливого мироустройства. Это и заставило его уехать в Сирию и уже там с оружием в руках «утверждать слово Аллаха».  Благодаря имевшимся военным навыкам он быстро продвигался по иерархии полевых командиров, пока наконец не стал правой рукой самого «халифа» аль-Багдади.

Большинство мусульманских стран Ближнего Востока не отличается высоким уровнем жизни. Как показали события «Арабской весны», там проживают десятки миллионов недовольных своим материальным положением и общим имущественным неравенством. Что касается конкретно Ирака и Сирии, то идущие там годами военные действия еще больше увеличили число обездоленных и отчаявшихся людей. Однако какая идеология может послужить сплочению этих масс? Западный либерализм, арабский национализм, как и различные левые течения могут быть по-настоящему восприняты только узкой вестернизированной прослойкой интеллигенции и молодежи, имеющей родственные связи в Европе и Америке. Поэтому остаются только те опции, которые прямо связаны с традиционными, укорененными в поколениях представлениями - т. е. с религией. В этом аспекте радикальная интерпретация исламской догматики ложится на весьма благоприятную почву.
Как уже отмечалось выше, оба проекта - и большевизм, и "Халифат" носят подчеркнуто глобалистский характер. Оба они предлагают себя в качестве альтернативы существующему миропорядку - всемирного государства трудящихся и мирового государства уммы соответственно. Это позволило им привлекать в свои ряды многочисленных маргиналов со всего мира, благодаря которым возник своего рода люмпен-интернационал. Как и большевики активно опирались на нерусские элементы - от латышей до китайцев, так и в рядах ИГИЛ воюют (и более того, составляют основной костяк) мусульмане со всего мира (включая родившихся в ЕС и США представителей диаспоры). Причем в его рядах встречаются весьма нетипичные кадры  - "этнические" европейцы, недовольные господством на Западе капиталистического консьюмеризма и контркультурных гендерных практик, и узревшие «истинный свет» в "Халифате".

Хотя ИГИЛ возник почти сто лет спустя после большевистского государства, между ними есть одно принципиальное сходство с точки зрения социологии. Оба эти проекта возникли как результат сбоя в процессе транзита к массовому обществу (в России он случился гораздо раньше, чем на Ближнем Востоке, где критическая масса мобилизуемых радикальными лозунгами социально-активных людей, объединенных достаточно плотными социальными связями и способными реагировать на сигналы, распространяемые инструментами массовой коммуникации, появилась относительно недавно; весьма важную роль тут сыграло появление Интернета), а именно вовремя не блокированного "восстания масс" в отдельно взятом регионе. Причем и в первом, и во втором случае появлению аномалий, когда у власти оказывается почти никому не известная ранее тоталитарная организация сектантского типа, предшествовала эрозия устоявшейся социальной иерархии в ходе предшествовавшего длительного военного конфликта.

3. Социально-политические практики. Один из моих знакомых студентов, изучавших курс по современному политическому исламу, после просмотра документального фильма об ИГИЛ воскликнул: «Да это же большевики с цифровой видеокамерой!». Действительно, целый ряд методов имеет очевидное сходство. И большевики, и ИГИЛ активно использовали прием, который в англоязычной литературе именуется atrocity propaganda (пропаганда крайнего насилия) в отношении самих себя - то есть учиняли реальные зверства в отношении настоящих или мнимых противников, сами же о них оповещая град и мир. С двумя целями: во-первых, устрашения, и, во-вторых, привлечения новых сторонников благодаря усилению имиджа своей непримиримости.

И коммунисты, и игиловцы прославились массовым уничтожением памятников "проклятому прошлому", стремясь утвердить именно себя строителями "нового мира, с которых начинается подлинная история.

Как и у большевиков, у "джихадистов" в рядах немало деятелей, которые обучались высшему пилотажу социального инжиниринга на Западе - отсюда первоклассные пропагандистские ролики, вербовочная сеть и механизмы "укрепления лояльности" собственных членов.

В обоих случаях для государственного управления активно привлекаются «старые кадры» - как военные, так и гражданские. Так, аппарат ИГИЛ в Ираке почти целиком состоит из бывших членов партии «Баас», находившейся у власти во времена Саддама Хусейна.

Обе системы обладают пропагандистскими «положительными образами» или «позитивной программой», смягчающей их суровый имидж. С одной стороны, можно вспомнить «Ленина на детской елке» или план «электрификации всей страны». С другой, в «Халифате» поощряется забота о домашних животных, а на страницах официального издания ИГИЛ «Дабик» можно прочитать об амбициозных планах внедрения высококачественной медицины, доступной для всех правоверных.
Наконец, для обеих группировок характерна крайняя степень идеологической нетерпимости и ригоризма. Применительно к советской истории достаточно вспомнить напоминавший средневековую борьбу с ведьмами опыт постоянного противостояния с «контрреволюцией» вне априори «благонадежных» слоев (прежде всего среди бывших «эксплуататорских классов») и правыми и левыми «уклонами» в самой партийной среде, результатом чего становились полное или частичное поражение в правах целых сегментов общества, а также массовые репрессии против действительных, но чаще всего мнимых «врагов народа». Аналогичные процессы наблюдаются и в исламистской среде, где одни радикальные группировки объявляют такфир (араб. «обвинение в неверии) другим, после чего следует война на уничтожение (пример: отношение ИГИЛ с другими радикальными течениями, не признающими аль-Багдади халифом) и поражение в правах (а иногда и откровенного геноцида) общностей, не исповедующих «ортодоксальный ислам» - шиитов, алавитов, христиан и езидов. Если в России 1920-х гг. в качестве обоснования репрессий выдвигалась «революционная целесообразность», то в Сирии и Ираке авторитеты ссылаются на специфическую интерпретацию шариата, позволяющую осуществлять показательные расправы с врагами их сторонниками в период вооруженного противостояния.

----------------
Бесспорно, несмотря на все  названные выше сходства, между большевиками и джихадистами нельзя проводить прямые параллели во всем: Россия и мусульманский Ближний Восток имеют слишком разные исторические судьбы, которые мало в чем пересекались. Также безусловно, что в России начало XX в. политическое насилие не было в силу характера самого общества религиозно мотивировано, и потому не приобрело масштабов Сирии или Ирака. Однако сам революционный взрыв и там, и там был прямо обусловлен стечением специфических обстоятельств, необходимых для «успешного» восстания масс, прорывающего, словно бурный поток воды, плотину старого порядка. И это стало событием поистине катастрофического масштаба  с точки зрения перспектив нациестроительства: и большевизм, и радикальный исламизм нанесли мощнейший удар по позициям национализма как в русском, так и в арабском мире.
Приложение. Таблица сравнения идеологии и практики большевиков и ИГИЛ