По мнению преподобного, Бог, конечно же, спасает всю вселенную, излив на нее Свою Божественную благодать, и вся тварь после конца времен окажется Ему причастна. Это приведет к апокатастасису[[30]] природы всей вселенной, включающей в себя и полноту человеческой природы. Соответственно, апокатастасис полноты природы мироздания неизбежно коснется и естества воскрешаемых грешников. Тем самым, преподобный Максим, безусловно, мыслит конечную судьбу человечества именно как универсальное восстановление всеобщей человеческой природы в ее первоначальном догреховном состоянии (Исповедник как раз и использует в данном контексте известный богословский термин «апокатастасис»). В этом смысле – следуя преподобному Максиму – мы можем утверждать, что тогда в своем догреховном состоянии восстановится, например, не только человеческая природа апостола Павла, но и человеческая природа предателя Иуды. Более того, такое ее восстановление будет сопровождаться излиянием полноты обоживающей Божественной благодати на весь человеческий род – включая и праведников, и грешников, а значит и на Иуду тоже. Но при этом Исповедник делает важную оговорку. У грешников восстановится только их естество, а не святость их воления. Ведь в конце времен ипостасная эгоистическая воля упразднится далеко не у всех разумных существ, а только у тех, кто стремится к обожению, у тех, кто совершает свое спасение, кто живет в соответствии с предвечным Божественным замыслом о человеке[31].
Строго говоря, Исповедник мыслит два различных «восстановления», два «апокатастасиса», первый из которых совсем не обязательно сопровождается вторым:
1) универсальный онтологический[32] апокатастасис всего человечества в бытии, как восстановление поврежденной грехопадением общей людской природы – как реализация нашего общего природного логоса и
2) индивидуальный апокатастасис конкретной ипостаси, вступающей в живой союз любви с Богом через посредство восстановления в ней святости воли – как реализация ее частного ипостасного логоса.
Теперь следует обозначить, как же данное учение формулируется самим преподобным Максимом в его творениях.
Сначала обратимся к его суждениям о тех спасаемых, в которых два эти апокатастасиса осуществятся в равной мере – к размышлениям преподобного об эсхатологических судьбах святых. Еще раз подчеркну: по преподобному Максиму (в отличие, скажем, от Оригена или от святителя Григория Нисского) восстановление (апокатастасис) в его втором значении – как апокатастасис ипостаси и святости воления – окажется доступен только для тех, кто жил в соответствии со своим ипостасным логосом, кто стремился усилием воли к стяжанию благости и премудрости – как условий богоподобия. Бог положил для всех нас цель духовного движения вперед в Самом Себе, в единстве с Собой, и мы бываем способны достичь этой цели только если движемся в правильном направлении и по правильной дороге. Таким образом, пределом этого возвышающего и «восстанавливающего» нас странствия – как самореализации в нас нашего ипостасного логоса – окажется Сам Творец. При этом мера единения святых с Творцом окажется столь велика, что преподобный Максим (вслед за святителем Григорием Богословом) дерзновенно именует таких достигших спасения праведников «частицей Бога». Преподобный Максим пишет обо всем этом так: «Каждое из разумных и мыслящих существ – ангелов и людей – по логосу (λόγος) (то есть замыслу. – П.М.), в соответствии с которым оно было создано, в Боге пребывающего и к Богу направленного, и называется, и является “частицей Бога”, благодаря замыслу (логосу) о нем, который… предсуществует в Боге. Итак, очевидно, если оно будет двигаться в соответствии с этим логосом, то окажется в Боге, в Котором логос (замысел) о его бытии предсуществует как начало и причина, и если оно по своей воле не стремится получить ничего другого предпочтительно своему собственному началу, оно не удаляется от Бога, а, более того, благодаря порыву к Нему, становится богом и называется “частицей Бога”, через должным образом совершающееся приобщение Богу, так как оно по природе премудро и разумно, через благоподобающее движение воспринимает свое собственное начало и причину, не имея возможности в дальнейшем быть движимым к какому-либо иному месту за пределами своего собственного начала, и восхождения, и восстановления (ἀποκατάστασιν) в замысле, в соответствии с которым оно было создано, не будучи движимым каким-либо еще образом, поскольку его движение к очевидной Божественной цели получило в качестве предела саму Божественную цель»[33].
Но помимо тех, кто совершает свое Спасение, есть и те, кто по грехам обрекают себя на бесконечную муку. В жизни Будущего века такие грешники, по-прежнему пребывающие в ложной и губительной свободе эгоистического произволения, останутся вправе ипостасно «противостоять» Богу даже в условиях совершившегося всеобщего природного апокатастасиса. Таким образом, восстановление в его втором смысле – как восстановление в Боге внутреннего духовного устроения конкретной ипостаси – окажется далеко не всеобщим.
Как же раскрывается эта сторона эсхатологического учения преподобного Максима в его письменном наследии?
Преподобный Максим пишет, что те, кто не прожили эту жизнь в соответствии с собственной природой, с естеством, но, наоборот, «противоприродно», «противоестественно» – греша и потакая собственным страстям, в эсхатологической перспективе также окажутся, как это ни поразительно, соединены с Богом (ведь Бог будет пребывать во всем). Однако такое единение станет для недостойных богообщения «невыразимой мукой», ибо они соединятся со своим Творцом «вопреки благодати». Вот что говорит об этом преподобный Максим: «Природа не содержит в себе логосы (смыслы) сверхприродного, равно как она не содержит законы, действующие противоприродно. Под “сверхприродным” я подразумеваю то Божественное и непостижимое наслаждение, которое Бог по природе соделывает, когда Он по благодати (κατὰ χάριν) соединяется с достойными. Под “противоприродным” я подразумеваю ту невыразимую муку вследствие лишения этого [наслаждения], которую Бог обычно соделывает по природе, когда Он соединен с недостойными вопреки благодати (παρὰ τὴν χάριν). Бог соединяется со всеми соответственно с душевным устроением (διαθέσεως) каждого»[34].
Тем самым реальность богопричастности коснется и грешников, но эта реальность не будет общением любви и наслаждения, а реальностью вечных мучений. Грешники будут знать добро, знать Бога – причем посредством личного опыта богопричастности, – но по-прежнему не будут пребывать с Ним в единстве любви, ощущая Его абсолютно чуждым по отношению к собственной избирающей воле, к «γνώμη».
Итак, для преподобного в эсхатологической перспективе существует всеобщность восстановления единой человеческой природы во всех ее ипостасях. Однако условием спасительности такого восстановления станет реализация в каждом конкретном человеке его ипостасного логоса как богоподобия и святости воли. При грехопадении в человеке появилась избирающая греховная воля, самим своим существованием поставившая его перед вечной дилеммой: следовать ли ему добру или злу. В конечном итоге человеку надлежит преодолеть существующие в нем колебания воли и целиком направить свою природную устремленность к соединению с Богом. Только в таком случае для него при Втором Пришествии совершится не только апокатастасис природы, но и апокатастасис ипостаси – восстановление личной устремленности к совершенному самодарованию себя Богу, в котором он сможет достичь – реализуя свой ипостасный логос – вечного блаженства богообщения. Иначе открытость и причастность его природы полноте Божественной благодати, при сохраняющемся внутриипостасном бунте против собственного Творца, обречет его на вечные мучения. Та же благодать, которая станет для праведников источником вечной радости, окажется для грешника страшной мукой, ввергающей его в вечный неугасимый огонь страданий.
http://www.pravoslavie.ru/93234.html
Строго говоря, Исповедник мыслит два различных «восстановления», два «апокатастасиса», первый из которых совсем не обязательно сопровождается вторым:
1) универсальный онтологический[32] апокатастасис всего человечества в бытии, как восстановление поврежденной грехопадением общей людской природы – как реализация нашего общего природного логоса и
2) индивидуальный апокатастасис конкретной ипостаси, вступающей в живой союз любви с Богом через посредство восстановления в ней святости воли – как реализация ее частного ипостасного логоса.
Теперь следует обозначить, как же данное учение формулируется самим преподобным Максимом в его творениях.
Сначала обратимся к его суждениям о тех спасаемых, в которых два эти апокатастасиса осуществятся в равной мере – к размышлениям преподобного об эсхатологических судьбах святых. Еще раз подчеркну: по преподобному Максиму (в отличие, скажем, от Оригена или от святителя Григория Нисского) восстановление (апокатастасис) в его втором значении – как апокатастасис ипостаси и святости воления – окажется доступен только для тех, кто жил в соответствии со своим ипостасным логосом, кто стремился усилием воли к стяжанию благости и премудрости – как условий богоподобия. Бог положил для всех нас цель духовного движения вперед в Самом Себе, в единстве с Собой, и мы бываем способны достичь этой цели только если движемся в правильном направлении и по правильной дороге. Таким образом, пределом этого возвышающего и «восстанавливающего» нас странствия – как самореализации в нас нашего ипостасного логоса – окажется Сам Творец. При этом мера единения святых с Творцом окажется столь велика, что преподобный Максим (вслед за святителем Григорием Богословом) дерзновенно именует таких достигших спасения праведников «частицей Бога». Преподобный Максим пишет обо всем этом так: «Каждое из разумных и мыслящих существ – ангелов и людей – по логосу (λόγος) (то есть замыслу. – П.М.), в соответствии с которым оно было создано, в Боге пребывающего и к Богу направленного, и называется, и является “частицей Бога”, благодаря замыслу (логосу) о нем, который… предсуществует в Боге. Итак, очевидно, если оно будет двигаться в соответствии с этим логосом, то окажется в Боге, в Котором логос (замысел) о его бытии предсуществует как начало и причина, и если оно по своей воле не стремится получить ничего другого предпочтительно своему собственному началу, оно не удаляется от Бога, а, более того, благодаря порыву к Нему, становится богом и называется “частицей Бога”, через должным образом совершающееся приобщение Богу, так как оно по природе премудро и разумно, через благоподобающее движение воспринимает свое собственное начало и причину, не имея возможности в дальнейшем быть движимым к какому-либо иному месту за пределами своего собственного начала, и восхождения, и восстановления (ἀποκατάστασιν) в замысле, в соответствии с которым оно было создано, не будучи движимым каким-либо еще образом, поскольку его движение к очевидной Божественной цели получило в качестве предела саму Божественную цель»[33].
Но помимо тех, кто совершает свое Спасение, есть и те, кто по грехам обрекают себя на бесконечную муку. В жизни Будущего века такие грешники, по-прежнему пребывающие в ложной и губительной свободе эгоистического произволения, останутся вправе ипостасно «противостоять» Богу даже в условиях совершившегося всеобщего природного апокатастасиса. Таким образом, восстановление в его втором смысле – как восстановление в Боге внутреннего духовного устроения конкретной ипостаси – окажется далеко не всеобщим.
Как же раскрывается эта сторона эсхатологического учения преподобного Максима в его письменном наследии?
Преподобный Максим пишет, что те, кто не прожили эту жизнь в соответствии с собственной природой, с естеством, но, наоборот, «противоприродно», «противоестественно» – греша и потакая собственным страстям, в эсхатологической перспективе также окажутся, как это ни поразительно, соединены с Богом (ведь Бог будет пребывать во всем). Однако такое единение станет для недостойных богообщения «невыразимой мукой», ибо они соединятся со своим Творцом «вопреки благодати». Вот что говорит об этом преподобный Максим: «Природа не содержит в себе логосы (смыслы) сверхприродного, равно как она не содержит законы, действующие противоприродно. Под “сверхприродным” я подразумеваю то Божественное и непостижимое наслаждение, которое Бог по природе соделывает, когда Он по благодати (κατὰ χάριν) соединяется с достойными. Под “противоприродным” я подразумеваю ту невыразимую муку вследствие лишения этого [наслаждения], которую Бог обычно соделывает по природе, когда Он соединен с недостойными вопреки благодати (παρὰ τὴν χάριν). Бог соединяется со всеми соответственно с душевным устроением (διαθέσεως) каждого»[34].
Тем самым реальность богопричастности коснется и грешников, но эта реальность не будет общением любви и наслаждения, а реальностью вечных мучений. Грешники будут знать добро, знать Бога – причем посредством личного опыта богопричастности, – но по-прежнему не будут пребывать с Ним в единстве любви, ощущая Его абсолютно чуждым по отношению к собственной избирающей воле, к «γνώμη».
Итак, для преподобного в эсхатологической перспективе существует всеобщность восстановления единой человеческой природы во всех ее ипостасях. Однако условием спасительности такого восстановления станет реализация в каждом конкретном человеке его ипостасного логоса как богоподобия и святости воли. При грехопадении в человеке появилась избирающая греховная воля, самим своим существованием поставившая его перед вечной дилеммой: следовать ли ему добру или злу. В конечном итоге человеку надлежит преодолеть существующие в нем колебания воли и целиком направить свою природную устремленность к соединению с Богом. Только в таком случае для него при Втором Пришествии совершится не только апокатастасис природы, но и апокатастасис ипостаси – восстановление личной устремленности к совершенному самодарованию себя Богу, в котором он сможет достичь – реализуя свой ипостасный логос – вечного блаженства богообщения. Иначе открытость и причастность его природы полноте Божественной благодати, при сохраняющемся внутриипостасном бунте против собственного Творца, обречет его на вечные мучения. Та же благодать, которая станет для праведников источником вечной радости, окажется для грешника страшной мукой, ввергающей его в вечный неугасимый огонь страданий.
http://www.pravoslavie.ru/93234.html