Форум
Основной дар всякой церкви есть ее религиозный акт и им определяются все другие религиозные дары ее: ее храмы, ее изображения Божества, ее отношение к писанию и преданию, ее догматические формулы, ее богослужение и ее культура молитвы, ее концепция духовенства, ее понимание святости и чуда. Все эти дары не извлекаются человеком из его личного опыта; все это – создания той великой, вековой человеческой «совместности», которая бережет полученное ею Откровение и именуется религиозной «общиной» или Церковью.
Начнем с храма.
Пока человек остается земнородным существом, – душевно-телесным, протяженно-пространственным, личным и множественным, – ему неизбежно вводить созерцаемого им Бога в свои «категории», как бы «выражать» Его на языке своей земнородностн. Человек, прочувствовавший неизреченность Божества, все-таки говорит о Его вездесущии; человек, исповедующий, что Бог – везде и повсюду, все-таки строит Ему храм. Храм есть как бы «земное жилище» неземного и вездесущего Бога: для язычника – полуприсутствие самого бога в обличий «идола», этого «сосуда» «божия» или «представителя» одного из «богов»; для христианина – место обретения Бога через молитву, место единения с Богом через таинство. Пусть «вся земля» есть «подножие ног Его» и вся вселенная есть «невмещающее» «вместилище» Его; и тем не менее это малое храмовое «здесь» переживается как Его нарочитая «обитель». Понятно, что эта обитель должна быть достойна Обитающего: она должна как бы предвозвещать Его на языке земных форм, земной пропорции-гармонии, земного символизирующего художества: она должна являть то, что явилось верующим в Откровении; и на этом пути она становится отображением религиозного опыта, «застывшим глаголом» религиозно-церковного акта. Это отображение и предвозвещение удается людям не всегда: не все храмы религиозно выразительны, не все служат «богопоказанию». Но замысел показать как бы «тень» самого Бога в обличий Его жилища – присущ всякому храму по существу.
Так, есть храмы, которые построены страхом, испуганной фантазией, созерцающей тысячу страшных химер, глядящих со стен храма; они и внушают людям страх перед хаосом мнимо-божественного мира; таковы башни «Великого Храма» в Мадуре, Индия (Мадрас, британ. Индия; см. у Nawiath. Indien und China, табл. 85 и 97 – И.И.); такова же башня великого храма Вишну, в Кумбаконаме, южная Индия (см. Heiligc Statten. Atlantis-Verlag, р.85 – И.И.).
Есть храмы, построенные как бы хоровым пением, многоголосым, но унисонным хоралом; перед нами «пэан» божественной чистоте и бесстрастной красоте; колонное множество в согласии; величественная простота, вечно шествующая в многомолении, – таков Парфенон на афинском Акрополе, таковы же: храм Цереры в Пэстуме (Италия, VI век), храм Посейдона в Пэстуме (V век), храм в Сегесте (Италия. V век), храм Юноны в Жирженти (Италия, V век), храм Юпитера в Помпее (80 г. до Р.Х.), храм Геркулеса в Кори и другие; срв. фасад Пантеона в Риме.
Есть храмы, построенные блаженной мечтой о неосуществимой на земле праведности, о ее царственном покое и неомрачаемом свете (таковы некоторые пагоды в Пагане, Бирма – см. у Nawrath; построена в 1100 году, табл. 48 и 54 – И.И.).
Храмы огнепоклонников строились из жажды света, как бы светопроливающими, всеоткрытыми и отовсюду видными (см. Histoire de 1'art dans I'Antiquite. V. Perse. Grav. 396. Nackh-i-Rousen. 406. Firouz-Abade – И.И.).
Мусульманский храм символизирует своим великим куполом единого Бога (Алла иль Алла) и своим минаретом – его пророка (Магометассул Алла); и обычно линии его просты, как его мораль, властны, как его вера, изящно-повторны, как стиль Корана. Понятно, о чем призваны петь в молчании христианские храмы. Православные храмы говорят о благостном упокоении в любви, о царственном смирении, о тихой молитве, о радости воскресения, о мечте всеединения (Дмитровский Собор во Владимире), о милостивом материнском укрытии (Покрова на Нерли), о соборном единении в матери Церкви (церковь кладбища в Кижах), о предустановленной гармонии в многообразии (Василий Блаженный); они овеяны духом древле-евангельским. Совсем об ином безмолвствуют храмы Западной Европы: почти каждый из них приближается к крепостной твердыне и свидетельствует о человеческом самоутверждении перед лицом Божиим: это – земная сила, укоренившаяся в вере, но не знающая ни смирения, ни мироотречности. Эти храмы импонируют человеку массивностью своего построения, но не учат его ни любви, ни свободе, ни духовному преображению. Их дух точно выражается в словах гимна: «Ein'feste Burg ist unser Gott» («Как крепость мощен наш Господь»...). Эти храмы говорят больше всего о власти: то о власти воинского оружия (храм Св.Мартина в Мюнстермайфельде – Peйн. Р.О.Rave Romanische Baukunst, №35; храм в Маурсмюнстере – Эльзас. Deutsche Dome, №39; храм св. Квирина в Нейссе – Рейн, там же, 49. – И.И.); то о власти небоустремленной воли (например, храм сп. Патрокла в Сесте – Герм., Deutsche Dome №24; собор в Ульме – там же, 107; собор в Берне – Швейцария Там же, №111; собор в Кутансе – Нормандия; таков дух Готики. – И.И.); то о властно упоенном величии (например, собор в Кельне – Deutsche Dome. №68; цистерцианский храм в Пельплине – там же, 97; собор в Альби – Франция. – И.И.); то о власти доведенного до изящества и всеисчерпывающего теологического аргумента (собор в Милане; соборы в Страсбурге – Deutsche Dome, №72; собор в Регенсбурге – там же, 79 и собор Богоматери в Париже. – И.И.); то, наконец, о власти всеобъемлющего полусветского авторитета (храм Петра в Риме – И.И.). И самая гармония и красота их, самая многоукрашенность этих храмов (особенно во Франции и Италии) – дышит не евангельским, а светским или языческим духом: это скорее грациозность, элегантность, принаряженность, а не молитва (не говоря уже о светскости Барокко).
Так, каждое исповедание дарует верующим свое Бого-созерцание в образе своих храмов. Религия страха, религия фантазии, религия морали, религия борьбы, религия любви, религия власти – строят разные храмы. Но каждый из них остается, по самому смыслу своему- дверью к Богу; здесь как бы вход и доступ к Нему; здесь пребывание с Ним, а для того, кто умеет молиться – пребывание в «Нем»: место единения с Ним, место «Богу служения». Эта дверь должна быть всегда открыта для всякого ищущего; вот почему многие храмы не запираются почти никогда. Человек должен всегда иметь здесь свое прибежище, и в древности это прибежище могло спасти даже преступника. Храм есть сразу молитвенное уединилище, где человеку дается возможность внутренне сосредоточиться и возжечь лампаду своего духа; и в то же время это есть место, где множество верующих людей находит свое внешнее средоточие, соединяясь друг с другом в молитве ради совокупного единения с Богом. Это место божественного достоинства и небесного ранга, место чтения, слова, научения, место святыни, таинства и чуда. Вот откуда у людей потребность – ставить храм на видном месте, как вечный призыв; осуществлять этот призыв колокольным благовестом, способным выражать все основные человечески-религиозные чувства; и придавать храму религиозно-выразительную архитектурную форму. Эта форма есть безмолвное исповедание: так – мы видим Бога; так осуществляем церковное единение: так очищаем, углубляем и возносим личную душу. И вместе с тем она есть призыв: «люди! так объединяйтесь, так молитесь, так возрастайте, преображайтесь и возноситесь!»...
И.А.Ильин, "Аксиомы", глава 17.
Начнем с храма.
Пока человек остается земнородным существом, – душевно-телесным, протяженно-пространственным, личным и множественным, – ему неизбежно вводить созерцаемого им Бога в свои «категории», как бы «выражать» Его на языке своей земнородностн. Человек, прочувствовавший неизреченность Божества, все-таки говорит о Его вездесущии; человек, исповедующий, что Бог – везде и повсюду, все-таки строит Ему храм. Храм есть как бы «земное жилище» неземного и вездесущего Бога: для язычника – полуприсутствие самого бога в обличий «идола», этого «сосуда» «божия» или «представителя» одного из «богов»; для христианина – место обретения Бога через молитву, место единения с Богом через таинство. Пусть «вся земля» есть «подножие ног Его» и вся вселенная есть «невмещающее» «вместилище» Его; и тем не менее это малое храмовое «здесь» переживается как Его нарочитая «обитель». Понятно, что эта обитель должна быть достойна Обитающего: она должна как бы предвозвещать Его на языке земных форм, земной пропорции-гармонии, земного символизирующего художества: она должна являть то, что явилось верующим в Откровении; и на этом пути она становится отображением религиозного опыта, «застывшим глаголом» религиозно-церковного акта. Это отображение и предвозвещение удается людям не всегда: не все храмы религиозно выразительны, не все служат «богопоказанию». Но замысел показать как бы «тень» самого Бога в обличий Его жилища – присущ всякому храму по существу.
Так, есть храмы, которые построены страхом, испуганной фантазией, созерцающей тысячу страшных химер, глядящих со стен храма; они и внушают людям страх перед хаосом мнимо-божественного мира; таковы башни «Великого Храма» в Мадуре, Индия (Мадрас, британ. Индия; см. у Nawiath. Indien und China, табл. 85 и 97 – И.И.); такова же башня великого храма Вишну, в Кумбаконаме, южная Индия (см. Heiligc Statten. Atlantis-Verlag, р.85 – И.И.).
Есть храмы, построенные как бы хоровым пением, многоголосым, но унисонным хоралом; перед нами «пэан» божественной чистоте и бесстрастной красоте; колонное множество в согласии; величественная простота, вечно шествующая в многомолении, – таков Парфенон на афинском Акрополе, таковы же: храм Цереры в Пэстуме (Италия, VI век), храм Посейдона в Пэстуме (V век), храм в Сегесте (Италия. V век), храм Юноны в Жирженти (Италия, V век), храм Юпитера в Помпее (80 г. до Р.Х.), храм Геркулеса в Кори и другие; срв. фасад Пантеона в Риме.
Есть храмы, построенные блаженной мечтой о неосуществимой на земле праведности, о ее царственном покое и неомрачаемом свете (таковы некоторые пагоды в Пагане, Бирма – см. у Nawrath; построена в 1100 году, табл. 48 и 54 – И.И.).
Храмы огнепоклонников строились из жажды света, как бы светопроливающими, всеоткрытыми и отовсюду видными (см. Histoire de 1'art dans I'Antiquite. V. Perse. Grav. 396. Nackh-i-Rousen. 406. Firouz-Abade – И.И.).
Мусульманский храм символизирует своим великим куполом единого Бога (Алла иль Алла) и своим минаретом – его пророка (Магометассул Алла); и обычно линии его просты, как его мораль, властны, как его вера, изящно-повторны, как стиль Корана. Понятно, о чем призваны петь в молчании христианские храмы. Православные храмы говорят о благостном упокоении в любви, о царственном смирении, о тихой молитве, о радости воскресения, о мечте всеединения (Дмитровский Собор во Владимире), о милостивом материнском укрытии (Покрова на Нерли), о соборном единении в матери Церкви (церковь кладбища в Кижах), о предустановленной гармонии в многообразии (Василий Блаженный); они овеяны духом древле-евангельским. Совсем об ином безмолвствуют храмы Западной Европы: почти каждый из них приближается к крепостной твердыне и свидетельствует о человеческом самоутверждении перед лицом Божиим: это – земная сила, укоренившаяся в вере, но не знающая ни смирения, ни мироотречности. Эти храмы импонируют человеку массивностью своего построения, но не учат его ни любви, ни свободе, ни духовному преображению. Их дух точно выражается в словах гимна: «Ein'feste Burg ist unser Gott» («Как крепость мощен наш Господь»...). Эти храмы говорят больше всего о власти: то о власти воинского оружия (храм Св.Мартина в Мюнстермайфельде – Peйн. Р.О.Rave Romanische Baukunst, №35; храм в Маурсмюнстере – Эльзас. Deutsche Dome, №39; храм св. Квирина в Нейссе – Рейн, там же, 49. – И.И.); то о власти небоустремленной воли (например, храм сп. Патрокла в Сесте – Герм., Deutsche Dome №24; собор в Ульме – там же, 107; собор в Берне – Швейцария Там же, №111; собор в Кутансе – Нормандия; таков дух Готики. – И.И.); то о властно упоенном величии (например, собор в Кельне – Deutsche Dome. №68; цистерцианский храм в Пельплине – там же, 97; собор в Альби – Франция. – И.И.); то о власти доведенного до изящества и всеисчерпывающего теологического аргумента (собор в Милане; соборы в Страсбурге – Deutsche Dome, №72; собор в Регенсбурге – там же, 79 и собор Богоматери в Париже. – И.И.); то, наконец, о власти всеобъемлющего полусветского авторитета (храм Петра в Риме – И.И.). И самая гармония и красота их, самая многоукрашенность этих храмов (особенно во Франции и Италии) – дышит не евангельским, а светским или языческим духом: это скорее грациозность, элегантность, принаряженность, а не молитва (не говоря уже о светскости Барокко).
Так, каждое исповедание дарует верующим свое Бого-созерцание в образе своих храмов. Религия страха, религия фантазии, религия морали, религия борьбы, религия любви, религия власти – строят разные храмы. Но каждый из них остается, по самому смыслу своему- дверью к Богу; здесь как бы вход и доступ к Нему; здесь пребывание с Ним, а для того, кто умеет молиться – пребывание в «Нем»: место единения с Ним, место «Богу служения». Эта дверь должна быть всегда открыта для всякого ищущего; вот почему многие храмы не запираются почти никогда. Человек должен всегда иметь здесь свое прибежище, и в древности это прибежище могло спасти даже преступника. Храм есть сразу молитвенное уединилище, где человеку дается возможность внутренне сосредоточиться и возжечь лампаду своего духа; и в то же время это есть место, где множество верующих людей находит свое внешнее средоточие, соединяясь друг с другом в молитве ради совокупного единения с Богом. Это место божественного достоинства и небесного ранга, место чтения, слова, научения, место святыни, таинства и чуда. Вот откуда у людей потребность – ставить храм на видном месте, как вечный призыв; осуществлять этот призыв колокольным благовестом, способным выражать все основные человечески-религиозные чувства; и придавать храму религиозно-выразительную архитектурную форму. Эта форма есть безмолвное исповедание: так – мы видим Бога; так осуществляем церковное единение: так очищаем, углубляем и возносим личную душу. И вместе с тем она есть призыв: «люди! так объединяйтесь, так молитесь, так возрастайте, преображайтесь и возноситесь!»...
И.А.Ильин, "Аксиомы", глава 17.
