Форум
Наткнулся на интересную статью, возможно есть повод к дискуссии.
Соблазн «розового христианства»
10.02.2011
Вячеслав Мальцев (†2004)
Емкий термин «розовое христианство» не нов. Его ввел еще в конце XIX века Константин Леонтьев. Этот глубокий мыслитель характеризовал предреволюционное настроение интеллигентских умов следующим образом: «Страх Божий? Какой там страх? Ведь Бог — это Любовь и только Любовь». Апологета «страха Божия» Леонтьева травили… Даже и некоторые представители духовенства неосновательно узрели в защите страха Божия мракобесие, апологию «ужаса». Однако, Господь рассудил по-другому. Оптинские преподобные благословляли К. Леонтьева на литературную деятельность в указанном направлении, что вызвало возмущение у Бердяева.
В статье, посвященной памяти Константина Леонтьева, архимандрит Константин Зайцев называл «розовое христианство» «самым страшным соблазном, который только может быть поставленным перед христианской совестью Сатаною». Это «соблазн подмены подлинной любви христианской во всех ее проявлениях, вплоть до самых высших, — ее сатанинским суррогатом».
Во времена Леонтьева «розовое христианство» проявлялось преимущественно в «околоцерковной» интеллигентской среде. Сегодня оно проникло и в Церковь. Сладенькая, душевная концепция: «Бог есть ТОЛЬКО Любовь и ни в коем случае не Судия», — сегодня совершает победное шествие по земному шару.
В основе «розового христианства» лежит спекуляция на существеннейшем свойстве Божием — ЛЮБВИ. Глубочайшим проникновением в это свойство Божие является афористическая формулировка свт. Филарета Московского:
«Любовь Отца — распинающая;
Любовь Сына — распинаемая;
Любовь Святаго Духа — торжествующая силой Крестной»
«Розовое христианство» хочет иметь только торжествующую любовь, торжествующую одним только символом креста. Без самопожертвования, без распинания страстей, без самоотречения, без собственной сопричастности Кресту Господню. Такая легкодоступная, сентиментальная, гуманитарная любовь, в известном смысле тоже духовна, но «живо» творится она не Духом Святым, а противоположным духом.
Жажда «розового христианства» хорошо объясняется нашим падшим состоянием. Мы возлюбили землю, мiр, душу свою в мiре сем, свою земную активность, свою культуру, созданную в этом падшем состоянии. Отсюда возникает желание такой религии, которая уже сегодня давала бы людям любовь, мир, счастье, общение, смех, радости земной жизни.
Паисий Святогорец оценил подоплеку «розового христианства» следующим образом: «Люди хотят грешить и иметь добренького Бога. Такого Бога, чтобы Он нас прощал, а мы продолжали бы грешить. То есть, чтобы мы творили бы все, что хотим, а Он прощал нас, чтобы прощал нас не переставая, а мы дули бы в свою дуду».
И спрос рождает предложение! Потихоньку рождается такое «христианство», в котором главные основы православной веры сокрываются умалчиваниями, а все православие втискивается в профанированное и извращенное до неузнаваемости слово «любовь».
Современное «розовое христианство» имеет следующие характерные признаки:
1. Апология любви при умалчивании о Суде Божием.
2. Адогматизм или абстрактное догматизирование. Разрыв связи догматов и заповедей Божиих. Релятивизм и «плюрализм». Моменты абсолютной истины догматов расплываются: мол, и то правда, и это. Истина понимается только как плюралистический «синтез» различных относительных и частных словесных формулировок.
3. Непонимание и незнание законов духовной жизни. Подмена личного подвижничества интенсивной суетной активностью во внешней сфере.
4. Отказ от всего аскетического и преподобнического церковного опыта, постепенно возводящего человека от земли к небу. И вместо этого — харизматические прорывы сразу на верхние стадии.
В результате святость настоящей, подлинной церковно-христианской любви, кощунственно снижается до уровня гуманитарной гаммы «красивых» человеческих чувств, не нуждающихся ни в страхе Божием, ни в смирении, ни в послушании.
Автор данной заметки не преувеличивает: приходилось многократно собственными ушами слышать, с каким жаром отстаивается многими православными воцерковленными (!) верующими псевдобогословский тезис: «Бог не Судия, а только и только Любовь»! И сегодня все больше народу соблазняется именно этим, привлекательным для нашей «душевности» тезисом, и приходит в Церковь не на подвижничество ради Христа, а купаться в Источнике Любви и вкушать непрерывно сладкие яства на «пиру веры».
Вообще-то, на тему «Бог есть Любовь и никого не наказывает» — было бы интересно подискутировать с обитателями Содома и Гоморры, да вот где они? От сотворения человека до Страшного Суда — Бог Судия. При этом Суд Его недаром называется страшным. Первым актом Суда Божия было изгнание Адама из Рая. Затем, еще в Ветхом Завете: потоп, Содом и Гоморра.
Некоторые полагают, что, если и есть неправомыслие в отношении существенного свойства Божественной любви — правосудности, то оно неопасно. Так ли это? Все догматы имеют и прямые нравственные следствия. А страх Божий, по Писанию, — начало всякой Премудрости. Далее… Какое еще логическое нравственное следствие вытекает из определения «Бог — не Судия, а только и только Любовь»? Любящий принимает любимого таким, как он есть. Зачем меняться?
Мои страсти греховные Бог не судит — Он не Судья. Зачем даже заповеди Божии исполнять? За один мой гимн Богу, как Любви и только Любви, Он меня введет в царство славы.
Проблема «розового христианства» имеет и миссиологический аспект. Некоторые модернистские проповедники придерживаются мнения, что для оглашения и в миссионерских целях годится все, а уж без «розовой» апологии любви (с умолчанием о Суде) — никуда. Откуда это пришло? То правда, что апостол писал: «Я питал вас молоком, а не твердой пищею…» (1 Кор.) Но является ли «розовое христианство» доброкачественной «молочной» пищей, питаясь которой христианский «младенец» возрастает и приучается к пище «твердой»? Трудно в это поверить!
Приведем некоторые актуальные и сегодня мысли Константина Николаевича Леонтьева о «розовом христианстве».
«Гуманитарное лжехристианство с одним безсмысленным всепрощением своим, со своим космополитизмом, — без ясного догмата, с проповедью любви без проповеди "страха Божия и веры"; без обрядов, живописующих нам самую суть правильного учения… — такое христианство есть все та же революция, сколько ни источай она меду. При таком христианстве ни воевать нельзя, ни государством править; и Богу молиться незачем… Такое христианство может только ускорить всеразрушение. Оно и в кротости своей преступно…
Добровольное уничижение о Господе лучше и вернее для спасения, чем эта гордая и невозможная протекция отеческого незлобия и ежеминутной елейности… И в монашеских общежитиях опытные старцы не очень-то позволяют увлекаться горячей любовью, а прежде всего учат послушанию, самопринуждению, прощению обид…
Доброта, прощение, милосердие, любовь… Они взяли только одну сторону Евангельского учения и зовут ее существенной стороной. Но аскетизм и суровость они забыли? Но на гневных и строгих Божественных словах они не останавливались?»
Архимандрит Константин Зайцев писал: «Да, когда кончится мировая история и останется только Бог и в Нем те, кого допустит в Лоно Божие Высшая Правда и Безконечное Милосердие, — тогда останется только Любовь, а все иное упразднится: упразднятся даже наши высшие христианские добродетели Веры и Надежды, ибо останутся без предмета в условиях реализации Царства Божия… Дело идет о соблазне подмены благоговейно-трепетного, бодрственного и трезвенного ожидания Страшного Суда, как преддверия Царства Славы, уготованного человеку от века Промыслом Господним… — подмены этого постоянного ожидания, которое должно составлять некий абсолютный фон всякого человеческого дерзания, напоминая человеку о непереходимой пропасти, лежащий между небом и землей, — чем-то принципиально иным… Настоящая, подлинная, церковно-христианская (а не "розовая" сентиментальная, гуманитарная) любовь — есть целая лестница духовного восхождения».
В заключении хочется привести размышления на эту темы современного тверского батюшки о. Георгия Белодурова:
«В том, что Бог любит человека — нет сомнения, ибо так возлюбил нас Господь, что предал на пропятие Сына Своего Единственного. Но как тогда толковать известные всем слова "Кого люблю, того и наказываю", которые тоже выражают Божественную Любовь к человеку? А разве Промысл Божий — не Суд? Разве каждый день посылаемые нам с вами болезни и радости, не есть ли форма проявления определенного Суда, когда нам то для тренировки терпения подается скорбь, то для испытания памяти о Боге, и нашей способности благодарить Бога, дается радость?
Нет сомнения и в том, что все люди подлежат и другому Его Суду — строгому! И это не просто "полезный психологический аутотренинг", — дескать ходи так, как будто ты ходишь под строгим взглядом Создателя, и это будет полезно для твоей души. Полезно-то, оно полезно, но Церковь не учит лжи, и то, что мы будем судимы, и что зерна будут отделены от плевел, и кто-то войдет в радость Господа своего, а кому-то уготован плач и скрежет зубов — все это истина, а не часть аутотренинга.
Но неужели Суд Божий будет без Любви? Не верю. Но как врачи отделяют больных от здоровых, чтобы не заразились все, так видимо и Суд будет Божий. А если все войдут в Царствие Божие, добрые и злые, щедрые и жадные, милостивые и жестокие? Там, в Царствии Божием — без Любви нельзя. Там без этого — как здесь без воздуха. И кто не научится любить без зависти к ближнему, тому будет мучительно больно, что он не обличен славой, он будет испытывать физическую муку от нахождения в Свете Божественной Любви.
Не помню, кто из святых сказал, что ад — это невозможность любить. Я согласен с этим, хотя муки ада будут иметь и другие формы, в том числе и описанные в мытарствах Феодоры. Да, нам нужно констатировать, что в современном сознании есть некоторые психологические препоны к пониманию и принятию таких благотворных и спасительных представлений, как Суд Божий или Страх Божий (к ним можно присоединить и Смирение). Зачастую мнимое прекраснодушие не дает человеку понять, как такое чувство, как Страх может быть достоинством его души. Непонятным становится и то, как Источник Милосердия может творить строгий Суд. Но тем и отличается благодатная жизнь в Церкви, что она постепенно возводит ум к пониманию этих необычных для мирского сознания понятий».
«Православный Санкт-Петербург», 2004, №1/144
Соблазн «розового христианства»
10.02.2011
Вячеслав Мальцев (†2004)
Емкий термин «розовое христианство» не нов. Его ввел еще в конце XIX века Константин Леонтьев. Этот глубокий мыслитель характеризовал предреволюционное настроение интеллигентских умов следующим образом: «Страх Божий? Какой там страх? Ведь Бог — это Любовь и только Любовь». Апологета «страха Божия» Леонтьева травили… Даже и некоторые представители духовенства неосновательно узрели в защите страха Божия мракобесие, апологию «ужаса». Однако, Господь рассудил по-другому. Оптинские преподобные благословляли К. Леонтьева на литературную деятельность в указанном направлении, что вызвало возмущение у Бердяева.
В статье, посвященной памяти Константина Леонтьева, архимандрит Константин Зайцев называл «розовое христианство» «самым страшным соблазном, который только может быть поставленным перед христианской совестью Сатаною». Это «соблазн подмены подлинной любви христианской во всех ее проявлениях, вплоть до самых высших, — ее сатанинским суррогатом».
Во времена Леонтьева «розовое христианство» проявлялось преимущественно в «околоцерковной» интеллигентской среде. Сегодня оно проникло и в Церковь. Сладенькая, душевная концепция: «Бог есть ТОЛЬКО Любовь и ни в коем случае не Судия», — сегодня совершает победное шествие по земному шару.
В основе «розового христианства» лежит спекуляция на существеннейшем свойстве Божием — ЛЮБВИ. Глубочайшим проникновением в это свойство Божие является афористическая формулировка свт. Филарета Московского:
«Любовь Отца — распинающая;
Любовь Сына — распинаемая;
Любовь Святаго Духа — торжествующая силой Крестной»
«Розовое христианство» хочет иметь только торжествующую любовь, торжествующую одним только символом креста. Без самопожертвования, без распинания страстей, без самоотречения, без собственной сопричастности Кресту Господню. Такая легкодоступная, сентиментальная, гуманитарная любовь, в известном смысле тоже духовна, но «живо» творится она не Духом Святым, а противоположным духом.
Жажда «розового христианства» хорошо объясняется нашим падшим состоянием. Мы возлюбили землю, мiр, душу свою в мiре сем, свою земную активность, свою культуру, созданную в этом падшем состоянии. Отсюда возникает желание такой религии, которая уже сегодня давала бы людям любовь, мир, счастье, общение, смех, радости земной жизни.
Паисий Святогорец оценил подоплеку «розового христианства» следующим образом: «Люди хотят грешить и иметь добренького Бога. Такого Бога, чтобы Он нас прощал, а мы продолжали бы грешить. То есть, чтобы мы творили бы все, что хотим, а Он прощал нас, чтобы прощал нас не переставая, а мы дули бы в свою дуду».
И спрос рождает предложение! Потихоньку рождается такое «христианство», в котором главные основы православной веры сокрываются умалчиваниями, а все православие втискивается в профанированное и извращенное до неузнаваемости слово «любовь».
Современное «розовое христианство» имеет следующие характерные признаки:
1. Апология любви при умалчивании о Суде Божием.
2. Адогматизм или абстрактное догматизирование. Разрыв связи догматов и заповедей Божиих. Релятивизм и «плюрализм». Моменты абсолютной истины догматов расплываются: мол, и то правда, и это. Истина понимается только как плюралистический «синтез» различных относительных и частных словесных формулировок.
3. Непонимание и незнание законов духовной жизни. Подмена личного подвижничества интенсивной суетной активностью во внешней сфере.
4. Отказ от всего аскетического и преподобнического церковного опыта, постепенно возводящего человека от земли к небу. И вместо этого — харизматические прорывы сразу на верхние стадии.
В результате святость настоящей, подлинной церковно-христианской любви, кощунственно снижается до уровня гуманитарной гаммы «красивых» человеческих чувств, не нуждающихся ни в страхе Божием, ни в смирении, ни в послушании.
Автор данной заметки не преувеличивает: приходилось многократно собственными ушами слышать, с каким жаром отстаивается многими православными воцерковленными (!) верующими псевдобогословский тезис: «Бог не Судия, а только и только Любовь»! И сегодня все больше народу соблазняется именно этим, привлекательным для нашей «душевности» тезисом, и приходит в Церковь не на подвижничество ради Христа, а купаться в Источнике Любви и вкушать непрерывно сладкие яства на «пиру веры».
Вообще-то, на тему «Бог есть Любовь и никого не наказывает» — было бы интересно подискутировать с обитателями Содома и Гоморры, да вот где они? От сотворения человека до Страшного Суда — Бог Судия. При этом Суд Его недаром называется страшным. Первым актом Суда Божия было изгнание Адама из Рая. Затем, еще в Ветхом Завете: потоп, Содом и Гоморра.
Некоторые полагают, что, если и есть неправомыслие в отношении существенного свойства Божественной любви — правосудности, то оно неопасно. Так ли это? Все догматы имеют и прямые нравственные следствия. А страх Божий, по Писанию, — начало всякой Премудрости. Далее… Какое еще логическое нравственное следствие вытекает из определения «Бог — не Судия, а только и только Любовь»? Любящий принимает любимого таким, как он есть. Зачем меняться?
Мои страсти греховные Бог не судит — Он не Судья. Зачем даже заповеди Божии исполнять? За один мой гимн Богу, как Любви и только Любви, Он меня введет в царство славы.
Проблема «розового христианства» имеет и миссиологический аспект. Некоторые модернистские проповедники придерживаются мнения, что для оглашения и в миссионерских целях годится все, а уж без «розовой» апологии любви (с умолчанием о Суде) — никуда. Откуда это пришло? То правда, что апостол писал: «Я питал вас молоком, а не твердой пищею…» (1 Кор.) Но является ли «розовое христианство» доброкачественной «молочной» пищей, питаясь которой христианский «младенец» возрастает и приучается к пище «твердой»? Трудно в это поверить!
Приведем некоторые актуальные и сегодня мысли Константина Николаевича Леонтьева о «розовом христианстве».
«Гуманитарное лжехристианство с одним безсмысленным всепрощением своим, со своим космополитизмом, — без ясного догмата, с проповедью любви без проповеди "страха Божия и веры"; без обрядов, живописующих нам самую суть правильного учения… — такое христианство есть все та же революция, сколько ни источай она меду. При таком христианстве ни воевать нельзя, ни государством править; и Богу молиться незачем… Такое христианство может только ускорить всеразрушение. Оно и в кротости своей преступно…
Добровольное уничижение о Господе лучше и вернее для спасения, чем эта гордая и невозможная протекция отеческого незлобия и ежеминутной елейности… И в монашеских общежитиях опытные старцы не очень-то позволяют увлекаться горячей любовью, а прежде всего учат послушанию, самопринуждению, прощению обид…
Доброта, прощение, милосердие, любовь… Они взяли только одну сторону Евангельского учения и зовут ее существенной стороной. Но аскетизм и суровость они забыли? Но на гневных и строгих Божественных словах они не останавливались?»
Архимандрит Константин Зайцев писал: «Да, когда кончится мировая история и останется только Бог и в Нем те, кого допустит в Лоно Божие Высшая Правда и Безконечное Милосердие, — тогда останется только Любовь, а все иное упразднится: упразднятся даже наши высшие христианские добродетели Веры и Надежды, ибо останутся без предмета в условиях реализации Царства Божия… Дело идет о соблазне подмены благоговейно-трепетного, бодрственного и трезвенного ожидания Страшного Суда, как преддверия Царства Славы, уготованного человеку от века Промыслом Господним… — подмены этого постоянного ожидания, которое должно составлять некий абсолютный фон всякого человеческого дерзания, напоминая человеку о непереходимой пропасти, лежащий между небом и землей, — чем-то принципиально иным… Настоящая, подлинная, церковно-христианская (а не "розовая" сентиментальная, гуманитарная) любовь — есть целая лестница духовного восхождения».
В заключении хочется привести размышления на эту темы современного тверского батюшки о. Георгия Белодурова:
«В том, что Бог любит человека — нет сомнения, ибо так возлюбил нас Господь, что предал на пропятие Сына Своего Единственного. Но как тогда толковать известные всем слова "Кого люблю, того и наказываю", которые тоже выражают Божественную Любовь к человеку? А разве Промысл Божий — не Суд? Разве каждый день посылаемые нам с вами болезни и радости, не есть ли форма проявления определенного Суда, когда нам то для тренировки терпения подается скорбь, то для испытания памяти о Боге, и нашей способности благодарить Бога, дается радость?
Нет сомнения и в том, что все люди подлежат и другому Его Суду — строгому! И это не просто "полезный психологический аутотренинг", — дескать ходи так, как будто ты ходишь под строгим взглядом Создателя, и это будет полезно для твоей души. Полезно-то, оно полезно, но Церковь не учит лжи, и то, что мы будем судимы, и что зерна будут отделены от плевел, и кто-то войдет в радость Господа своего, а кому-то уготован плач и скрежет зубов — все это истина, а не часть аутотренинга.
Но неужели Суд Божий будет без Любви? Не верю. Но как врачи отделяют больных от здоровых, чтобы не заразились все, так видимо и Суд будет Божий. А если все войдут в Царствие Божие, добрые и злые, щедрые и жадные, милостивые и жестокие? Там, в Царствии Божием — без Любви нельзя. Там без этого — как здесь без воздуха. И кто не научится любить без зависти к ближнему, тому будет мучительно больно, что он не обличен славой, он будет испытывать физическую муку от нахождения в Свете Божественной Любви.
Не помню, кто из святых сказал, что ад — это невозможность любить. Я согласен с этим, хотя муки ада будут иметь и другие формы, в том числе и описанные в мытарствах Феодоры. Да, нам нужно констатировать, что в современном сознании есть некоторые психологические препоны к пониманию и принятию таких благотворных и спасительных представлений, как Суд Божий или Страх Божий (к ним можно присоединить и Смирение). Зачастую мнимое прекраснодушие не дает человеку понять, как такое чувство, как Страх может быть достоинством его души. Непонятным становится и то, как Источник Милосердия может творить строгий Суд. Но тем и отличается благодатная жизнь в Церкви, что она постепенно возводит ум к пониманию этих необычных для мирского сознания понятий».
«Православный Санкт-Петербург», 2004, №1/144
