Аскетократия как социальная инновация философии хозяйства

Аннотация. В статье анализируется провиденциальная метафизика аскетизма как творческого перводвигателя социокультурных обновлений. Исследуются мерный аскетизм Древнего мира, умный аскетизм христианства. Особо выделяется аскетизм как вид внутреннего труда, который определяет самоконтроль, самосовершенствование человека и служит основой софийного самообладания личности. Рассматриваются связи власти и аскетизма: если власть станет единым великим аскетом, то народ станет многообразием великих талантов.

Ключевые слова: аскетизм, мера, христианство, внутренний труд, самообладание.


Н.Б. Шулевский (д-р филос. наук, кафедра филос. ф-та МГУ)

Аскетократия как социальная инновация философии хозяйства*

Всякое подлинное исследование аскетично. И.А. Ильин
Знай себя, и будет с тебя! Русская поговорка

Цель любой благой дискуссии — поиск путей к древу вечной жизни, которое уже у райских врат охраняется двумя херувимами с огненными мечами, превращающими в смрад самонадеянных и невежественных охотников за плодами вечности. Но такой исход не остановит аскетов, готовых стать и смрадом ради нее…
Увы, само превращение аскетизма из основания жизни в проблему говорит об удалении человека от витализма жизни, о растущей мертвенности бытия, об оживлении небытия. Аскетизм — это крик жизни к небу о спасении ее от людского невежества, от алчности, от ее растворения в смертоносном гедонизме. Ведь сама жизнь — это аскеза вечности, ибо малейшие нарушения ее внешних и внутренних мер губит это чудо. Да и познание тоже есть вид аскетизма, ибо в изучении от чего-то отвлекаются, чтобы затем через эти отвлечения-абстракции прийти к знанию. Абстракция — это орудие гносеологической аскезы. Но люди, вопреки аскезе-жизни следуют беззаконию греха, хотя простое осознание сути аскетизма может превратить искру жизни в праздник Огня.
Слово «аскетизм», как и любое слово русского языка (и не только русского), несет двоякую службу. С одной стороны, оно выполняет утилитарно-прагматические функции во всех благих и злотворных деяниях человека, являясь в этом плане зависимым созданием, которым помыкают люди по своему веленью. Человек посредством этого слова решает свои важные и значимые проблемы, ищет нужные ему смыслы.
Но любое слово существует и само по себе, обладает смысловой свободой, добровольно услужая своему Создателю и логосу Софии в мироустройстве бытия. Любое слово несет в себе скрытую печать смысла золотого, весть благую Первослова, тайну его хранит для грядущих битв за вечность. И в этом плане каждое слово уже использует вещи, людей — неведомо для них — в качестве орудий своих словных дел и решений ТОГО СЛОВА… Слова неявно всегда используют людей в своих целях, и лишь потому людям позволяется вольно пользоваться словами.
Слово «аскетизм» начало свое культовое служение в качестве дисциплинирующего наставника непослушного, ох, какого непослушного, человеческого племени. У древних греков «аскетизм» (άσκησις) означал методически урегулированные упражнения, укрепляющие тело, волю, душу и ум. Слово это выражает некий неявный императив, обращенный человеком к самому себе. В древнейших обществах был специальный институт посвящения в человека — в мужчину и в женщину — посредством специальных (иногда — весьма суровых и жестоких) аскез. Нужно было сдавать аскетический экзамен на аттестат человека. Каждый человек сам должен владеть средствами, подчиняющими его тело, ум, душу и речь определенным нормам. Поэтому в древних обществах не было полиции, тюрем, клиник для душевнобольных, институционального образования; аскетизм там был естественным мировоззрением, образом жизни и средством самосовершенствования человека. Ведь без минимума аскезы и самодисциплины вообще невозможно что-либо сделать; само вертикальное положение человека есть пожизненная аскеза. Человек есть аскетическое существо, ибо он живет посредством самопринуждения, становящегося со временем естественной привычкой. Без такой самоаскезы жизнь невозможна.
Постепенно слово «аскетизм» дослужилось и до сакрального звания, двигаясь дальше к высотам академической мудрости. У Пифагора аскетизм стал уже термином богословия, философии, праксиса, обозначая средства очищения и совершенствования общества, души, ума, речи, поведения и общения, средством культивирования божественных и высших социальных и нравственно-патриотических качеств молодежи.
Древний аскетизм вовсе не сковывал творческие силы личности, не уводил ее от служения Родине. Наоборот: аскетизм служил мощнейшим средством самосовершенствования социальных, умственных, телесных и нравственных сил индивидов. Даже вульгарный аскетизм киников во главе с бочковым Диогеном, который придал ему гламурный лоск нищеты, лени и цинизма, все же служил средством раскрытия возможностей человеческой натуры. Обаянием своего аскетизма они доказали, что для благой жизни нужно очень мало! А ведь многие рабы материально жили в лучших условиях, чем аскеты-киники, но вот рабство презирали, а киникам подражали.
Античная культура преобразила аскетизм в удивительно гармонический и в то же время практический, методологический идеал благой, прекрасной жизни. Философское выражение этот идеал получил в этике Аристотеля, который блестяще, просто, элегантно, даже с налетом гламура представил его в качестве модели жизни, сообразно которой каждый индивид может самостоятельно стать кузнецом собственного счастья (несчастья). Логически и метафизически аскетизм выражает мерную методологию познания и действия. Но мере угрожают две аномалии, два нарушения, два преступления — избыток и недостаток. Если в мере и мерой живет вечное, то в избытке и в недостатке действуют силы разрушения, зла, порока, отрицающие меру Космоса. В режиме избытка работают наслаждения, в режиме недостатка — страдания.
В теоретической пластике эта методология предстает как учение о золотой середине вещей, поступков, познания, логики, середине, находящейся между избытком и недостатком их субстанции. Эту середину Аристотель и называет мерой, посредством которой действует космический и человеческий ум. Так храбрость есть среднее между трусостью и безрассудством; щедрость — среднее между скупостью и расточительностью; истина — среднее между заблуждением и незнанием; благо — среднее между злом ростовщичества и тирании; философия — среднее между мудростью и софистикой; героизм — среднее между божественным и человеческим и т. д.
Соответственно и аскетизм есть мера, среднее между роскошью (гедонизмом) и нищетой, бедностью (пауперизмом). Найти середину трудно, ибо выбирать, искать приходится среди многообразия пороков. Ведь нравственных, у-мер-енных людей, следующих аскезе-мере мало, много посредственных конформистов, живущих выживанием себя из себя, а большинство живет крайностями, потакая своим слабостям и порокам. Поэтому и добродетельные люди примерно одинаковы, а дурные — крайне разнообразны, как чистая вода — бесцветна, а грязная — играет всеми цветами нечистот. Порочным быть легче, чем нравственным, как промахнуться легче, чем попасть в цель.
Но аскеза-мера как среднее между избытком и недостатком, целиком, до последней наночасточки, находится в рамках блага, а вовсе не является «средним» между благом и злом. Бессмысленно искать «среднее» между убийством и жизнью, между трусостью и мужеством, между воровством и честностью, вообще — бессмысленно искать «среднее» в пороках, ибо всякое отклонение от меры в сторону избытка или недостатка — порочно. Нет умеренной трусости, умеренного воровства, умеренного убийства и т. д. Ибо благо есть власть аскезы-меры, середины, а зло — беспредел крайностей. Правда, софисты всех времен носятся с идеей гения как позитивного разрушения нормы избытком дарований. Для Аристотеля — это серый софизм серости, ибо выдающиеся люди, скажем, Сократ, вовсе не нарушают меры, а наиболее полно выражают ее человеческие и космические вершины. Гений — это человек, подвластный прямо-таки деспотическому аскетизму меры. Поэтому для классического мира древности аскетизм был высшей ступенью совершенства человека и духа .
Поразительно, но задолго до христианства Античный мир создал прямо-таки недосягаемый образец аскетизма как творческой и творящей меры, сохраняющей жизнь, мир и природу. И этот аскетизм вовсе не культивировал лени, безделья, замкнутости, искусственного самоистязания во имя недостижимой цели, хотя и не отрицал, а даже поддерживал такие антропологические эксперименты (киники). Древность точно знала, что человеку угрожают два врага: внутренний и внешний, избыток и недостаток. Внутреннего врага помогут одолеть другие люди, а вот внутреннего врага человека, скрывающегося в его порочности он должен одолеть сам; посредством аскезы привести свое тело, душу, ум и нрав в соответствие с мерой. Аскетизм служил самодисциплиной тела, ума и души, не стесняя творческих дерзаний, а укрепляя их кумулятивными средствами духа. Аскетизм меры был для Древнего мира и самоцелью, и средством, и благом, и условием, и самой жизнью . Добродетель — это аскетизм, а аскетизм — это наука и жизнь сообразно мере богов, космоса и мудрости.
Аскетизм Древнего мира не был направлен против общества и жизни, как в буддизме, для которого жизнь есть страдание; избавиться от него возможно лишь путем трансформации жизни в нирвану, полностью пресекающей волю к жизни. Цель буддийской аскезы — не спасение человека в жизни вечной, а его полное исцеление от жажды жизни, чтобы он уже никогда не захотел жить. Аскетизм буддизма ускоряет конец жизни, а аскетизм Аристотеля организует силы человека для достижения благой жизни. Поэтому аскетизм для него — цель и средство мудрости, мира, богов и человека.
Но столь же странно и непонятно то, почему же Древний мир, обладая столь мощным практическим идеалом устроения общей и личной жизни, все же рухнул в пучину самых невозможных пороков? Идеал неосуществим или же люди оказались «не те»? Или же для осуществления таких идеалов нужна благодать Неба, в которой древним почему-то было отказало? Или время для таких идеалов еще не созрело?
Поэтому глубинный и целостный сакральный смысл свой аскетизм раскрывает лишь в христианстве, в котором он становится социокультурным, личностным и духовным методом врачевания пороков общества и человека, нормой их жизни. Это настолько абсолютная истина, что и поныне даже антихристианские власти рассматривают аскетизм («потуже затянуть пояса», урезать расходы, пенсии, доходы и проч.) как единственный метод исцеления современного общества от различных кризисов.
История христианства является как бы волшебной сказкой Бога, в которой все люди естественно, как норму жизни, вершат героические деяния — побеждают боль, страх, мучения смерти и власти, сладость мечтаний, прелести обоняния, очей и ушей. Побеждают не для того, чтобы их уничтожить, а чтобы сделать их соучастниками божественного чуда, преображающего саму смерть, чтобы узреть то, что скрывается в самом нутре смерти. Созерцание истины, поражающей смерть, исцеляет страдания людские. И все это содержит в себе аскетизм — маленький монастырь величайших дел.
Поэтому для христианства «аскетика — наука, предметом которой является выяснение законов духовного подвига в его исторических проявлениях и фактических данных» [4, 593]. Ведь сохранение духовных измерений жизни в антидуховной, инфернальной среде требует постоянного подвига, постоянного отречения от массы ненужных вещей, дел, знаний, реакций, желаний, оценок. Аскетизм служит средством очищения ума, сознания и души, дабы сделать их достойными духовных благ.
Далее, христианство исходит из диалектики повреждения ума, души и сознания человека. Своими усилиями человек уже не исправит повреждения, но и Бог не поможет без участия в исцелении воли человеческой. Аскетизм и есть духовно-практические воздействия на тело, сознание, мысль и волю человека, чтобы сделать их вменяемыми и способными к восприятию даров благодати от невидимого, трансцендентного мира.
И в этом плане аскетизм есть деяние по преображению нрава, воли и духа человека в героические силы, способные преодолеть желания имманентного мира на пути прорыва человека в мир невидимый. Материальный мир должен стать первой ступенью для восхождения человека к его небесной Родине; а дальше нужен прорыв, а для прорыва — подвиг, который всегда есть жертвование своим имманентным благом во имя ценностей трансцендентных. Но материальный мир, материальные потребности человека не отвергаются, а преображаются в первую ступень небесной лестницы, ибо без первых ступеней не будет и последующих…
Христианство рассматривает аскетизм как высшую форму самопреображения человека, как норму его самообладания, самоконтроля и самоподготовки для ухода в длинный неведомый путь. А для этого все телесные, душевные силы ума, сознания, речи должны стать единым органом владычества человека над самим собой, единым орудием, принуждающим плоть жить по закону духа, дабы ступить на стезю богопознания, ведущую к высшему разуму святости. Да и чтобы в земном бытии жить с минимумом болезней, пороков, чтобы самому врачевать себя сознанием и умом Христа. Слово «терапевт» появилось в I в. н. э., обозначая врачевание путем духовных воздействий на больного. Меньше есть, меньше спать, больше размышлять, трудиться и молиться, — и крест твой станет поводырем в мир блага. Аскетизм — это непрерывная брань сознания и ума против непрерывно атакующих их бессознательности и удовольствий. Сознание и ум только и существуют посредством аскезы человека в непрерывной борьбе на два фронта — против бессознательности и против удовольствий плоти, усыпляющих совесть и дух.
Невозможно кратко очертить все величие, многообразие и мощь христианского аскетизма, правда которого доказана прошедшей историей, а будущее останется только за ним, ибо небо оставит на земле только аскетических людей, которые не допустят ни слова, ни дела, ни мысли, ни взора, ни желания вопреки священной сути аскетизма.
Удивительно, странно и поразительно, но вся суть, весь пафос христианского аскетизма направлены на максимальное укрепление сил ума. Значит, в том, что мы называем «умом», христианский логос видит на самом деле нечто иное — «ум в сетях безумия». Понятно, что с таким умом логос несовместим, а посему он вступил с ним в брань, используя все калибры аскетизма, чтобы сделать ум человека близким Софии и Премудрости Божьей, ибо лишь в «познание Святого  разум» (Прит. 9, 10). Христианство испытывает различные методы совершенствования и усиления ума, чтобы сделать его способным к богопознанию, к постижению вечности, чтобы сам Творец мог сказать: «Довольно, довольно! Вижу, вижу, что можете постичь даже Мою Мудрость! А посему разрешаю по выходным вкушать яблоки с древа познания добра и зла, ибо, там, на земле вы совсем запутались в трех битах информации, виртуальности и банальности!».
В этом плане нелепо и безумно выглядят ученые, которые отвергают христианство, якобы несовместимое с умом. Да христианство больше всех на свете озабочено именно этим умом, непрестанно подыскивая средства его очищения, заострения и усиления. Отрицатели христианства не видят того, что они тем самым отрицают свой собственный ум, сдаваясь на милость безумию, не знающего милосердия; не умея понять и принять умную и зрячую веру божественную, они породили неестественную и страшную — ибо несознаваемую и слепую — веру в науку.
Люди как-то не обращают внимания на свою главную беду — они не умеют пользоваться своим умом во всей его мощи, истине и праведности, ибо их ум непрерывно рассеивается среди массы различных бесполезных, мелочей, непрерывно погружается в бесплодные фантазирования, воображая себя вершителем судеб мира, становясь жалкой прислугой бесконечных желаний плоти и капризов страстей. И никакая концентрация внимания не поможет, ибо рассеянность эта берет начало в незрелом яблоке… том самом.
Люди сознают, что их жизнью в целом, хотя и с различными отклонениями, все же правит разум. Но они мало задумываются над вопросами: «А кто или что правит разумом?». Сам разум, его рефлексия? Вряд ли, ибо человек, не умея считать до десяти, не научится этому делу, если он вновь переберет свой прежний счет. Рефлексия дает и даст лишь то, что уже есть в уме, но она не найдет его перводвигатель. Материя не может править умом, ибо сама нуждается в уме, чтобы сохранить свое понятие «материя», которое придумал нематериальный ум. То же самое можно сказать об определениях ума через энергию, информацию, поля, леса, моря… Бессознательное не может править умом, ибо оно само, как и материя, определяется вполне сознательно и сознательными психоаналитиками, так что можно сказать: «Каков ум психоаналитиков, таково и бессознательное у их пациентов!». Язык не может править умом, ибо он сам есть орган ума, получая от него в аренду смыслы, значения, логические фигуры, завися от него. Власть не может править умом, ибо она сама есть орудие ума.
Все имманентные правители и определители ума исчерпаны. Остались лишь Бог и нравственность. Ум правит всем, а умом правит Премудрость Божья; и правит Она любовью, правит логикой, правит смыслами, правит знаниями, правит правдой, правит молитвами, правит парадоксами, апориями, антиномиями и чудесами. А почему это разум все время рассеивается вплоть до слабоумия вопреки всем нашим усилиям? Рассеивание есть плод греховный, от которого и пошли неверие, непонимания софийного перводвигателя ума, питающего его смысловой энергией вечности. Безверие — основная причина рассеянности ума, ослабления его математических способностей; безверие плодит праздность, лень, которые, в свою очередь, умножают неверие. А богатство, наслаждения лишают человека мужества и свободы, делают его игрушкой, демонизма.
Именно по этой причине аскетизм является главным методом христианского логоса. Аскетизм призван восстановить исходную целостность ума, собрать рассеянный ум и вернуть его «в сердечную клеть», очистить его смыслы и заставить сызнова засверкать неземным светом меру его всех мер. Христианство даже сотворило молитву во благо ума, «умную молитву» — своеобразный закон самосохранения ума. Посредством этой молитвы ум достигает своих глубин и своих вершин, полностью владычествуя над собой, контролируя все свои помыслы, становясь подлинно самоопределяющим началом человека. Христианский аскетизм посредством «умной молитвы» возводит ум в царство священного безмолвия, откуда все мироздание видно в целом и в каждой детали. А все мелкие мысли и слова исчезают здесь, как звезды исчезают даже в пасмурный день.
Но христианство не ограничилось формированием умного идеала для ума, хотя это дело первостепенной важности. Ведь за собранным, целостным умом появится и целостный человек, который начнет искать причину своей цельности и найдет ее там, где находит всякое здоровое и нормальное существо… Христианство нашло, разработало массу деятельных, практических, духовных, молитвенных, созерцательных, технических «средств» для очищения ума и восстановления его порушенной меры. Христианский аскетизм содержит в себе неисчерпаемую сокровищницу испытанных и проверенных индивидуальных методов, упражнений, посредством которых достигается наивысшая мера самоконтроля, самосознания, самовладычества человека над всей своей порочно рас-христанной натурой. В этом плане христианский аскетизм есть совершенная наука, искусство, посредством которых человек может управлять своими желаниями, эмоциями, волей, помыслами, фантазией.
Отметим некоторые эмпирические аспекты христианского аскетизма, не претендуя на изложение его как особой сакральной науки.
Выделяется внешний и внутренний аскетизм [4, 593  608]. Внешний аскетизм требует блюсти меру труда, потребления, сна и уныния. Внутренний  требует полной передачи своей воли, своего ума, своего «Я» в ведение Старца. Кажется, что это порабощает личность. Но имеющие ум, да уразумеют! После грехопадения человеческая воля, желания, ум человека стали негодными даже для обеспечения нужд жизни. Они стали орудиями не нашего, а демонического блага. Ну, кому и какая польза от обжорства, алкоголизма, табака, лени?.. Людям пользы нет, а вот кому-то польза все же есть, если эти пороки культивируются. Поэтому от такой воли, от такого ума лучше отказаться и подчиниться воле и уму Старца, владеющего мерой ума и воли здорового человека. Поэтому адекватно поступать, значит действовать вопреки своей воле, ибо воля старцев и близких им аскетов лучше видит и знает твое благо. Нормальная жизнь, соответствующая своей мере, возможна лишь через богообщение; и если у нас такого опыта и умения нет, то остается лишь брать взаймы сей дар у старцев. Лучше жить некоторое время чужим, но правильным умом, чем своим, никуда не годным умом! Правда, такое возможно лишь на время учебы, но не на всю жизнь, которую надо прожить так, как ее спроектировали модельеры вечности. После усвоения воли и ума Старца, совершенствующийся может достичь (хотя это бывает и редко) из-ум-ления, высшего самосознания, когда ум не только все видит в свете, не только сам находится в свете, но и сам становится тем чистым светом, который проявляется в редких случаях понимания.
Выделяются также аскетизм деятельный, посредством которого человек может достичь бесстрастия, власти над желаниями и влечениями; аскетизм естественный, посредством которого достигается истина; аскетизм созерцательный, посредством которого умозрению может открыться Св. Троица [4, 593  608]. Три ступени христианской аскезы выделял и Ориген. Деятельный аскетизм призван подчинить власти ума страсти; гностический аскетизм должен обучать ум искусству видеть видимые и невидимые формы бытия; божественный гностицизм открывает уму разные лики и деяния Св. Троицы [4, 593  608]. Аскетизм наделяет человека новым рожденческим статусом. Есть плотское рождение, есть благодатное, крещенское рождение и есть аскетическое рождение человека посредством своих собственных телесных, умственных, молитвенных усилий. Христианство всех вдов считало аскетами, коим пророчески ведомы тайны вечности, праведности и грядущего суда. Есть взгляды, согласно которым Царство Божье созидается аскетами, знающими меру вечности, жизни, времени и Божьего терпения. Будущее принадлежит людям, умеющим соблюдать аскезу  меру жизни.
Аскетизм — это искусство самопринуждения тела, языка, воли и ума соблюдать закон тождества (А=А), умение сохранять свою идентичность. Это и наука о подвиге в среде, где духу нет места даже на духу и в духе; это и постоянная брань ума с бездумной средой, отрицающей мысль. А поскольку мы живем во времена, когда воля наша стала во многом не нашей, а демонической, то аскетизм — это и оружие против духов тьмы . Аскеза затачивает острие сознание и ума, дабы они могли видеть и понять этих невидимых врагов. А увидеть, познать их — значит победить!
Забвение аскетизма как базовой ценности жизни (а не только религий) плодит неразрешимые проблемы безработицы и забастовок. Труд является важнейшей религиозной категорией, однако целостное, объемное понимание его отсутствует в обществе. Маркс писал: «Труд  это «прежде всего процесс... в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой» [6, 188]. Маркс сделал из внешнего труда абсолютный культ, с которым согласны поныне власти и трудящиеся, не замечая искажения сути труда
Любая вещь имеет внутреннее и внешнее содержание. Все религии, науки, искусства, философия, практика считают внутреннее первоопределяющим началом.
Относится сия сентенция и к труду. Есть труд, изменяющий внешний мир; но есть и деятельность, изменяющая внутренний мир человека, его ум, его тело, его семью. Человек ходит на работу, производя столы или авто, работает учителем или пивоваром; все это  внешний труд, за который он недополучает деньги. Но непрерывно на работе и дома человек вершит внутренний труд, изменяющий его душу, тело, нрав. Если бросил курить, выпивать, он совершил огромный труд, за который ему никто не заплатит, но который по своему сакральному смыслу трудно переоценить. Если человек на грубость, на несправедливость не ответил грубой агрессией, то он тоже совершил огромный внутренний труд, учась поражать эти грехи взглядом чистой души своей. Если человек сказал правду там, где «лучше» было промолчать, он тоже потрудился в поте лица души. А как можно не считать трудом воспитание детей, домохозяйство, уход за больными? Вне дома это считается трудом, а дома — развлечением что ли? Адам Смит! Слышишь меня, оторвут тебе твою последнюю невидимую руку вместе с твоей хитрой и сопливой наукой, которая не считает производительным трудом твое вынашивание, рождение, воспитание из тебя профессора этики и экономии! Любая деятельность, преодолевающая последствия греха, суть важнейший невидимый внутренний труд. Борьба с семью смертными грехами, с гордыней, алчностью, похотью, гневом, чревоугодием, завистью, ленью, унынием, незнанием является основной формой внутреннего труда  аскезы .
Безработица есть неизбежная месть аскетизма как нормы социальной жизни. Безработицы не было в Древнем мире, в Средние века, ибо в те времена аскетическое мировоззрение было популярно в народе, понимавшем, что жизнь дана для избавления от греха, а не для бессмысленного и безмерного труда, плодящего богатство и паразитов. Без понимания социального значения аскетизма как самой высшей формы труда невозможна нормальная жизнь общества. Кстати, на Западе и в России работой называют зарабатывание денег, а на Востоке работой называют совершенствование души и ума. Потеря идеи внутреннего труда, непонимание аскезы как нормы жизни — следствия деградации общества . А христианство напоминает, что аскеза — самая высшая и самая сложная форма труда, развивающая в человеке качества бессмертные. Внешне Куба — очень бедная страна, но телесно и душевно — самая здоровая и богатая страна, ибо в ней больше всего смеха, улыбок, радости, беззаботности и… аскезы, да еще здоровых людей. Да и США держат кубинцев в постоянном стрессе, тем самым аскетически закаляя их, выводя новую породу людей, не чувствительную к стрессам.
Конечно, внешний и внутренний труд не нужно разрывать. А динамика их такова: производительность внешнего труда растет, количество его убывает, что и плодит опасную безработицу, ибо власть не знает, чем занять этих людей, а подачки разлагают. Свою энергию внешне безработные могли бы использовать во внутреннем труде, но кто их к такому повороту событий готовил? Да и нынешняя идеология зациклена на внешнем труде, даже не ведая о том, что без внутреннего труда и внешний труд будет производить одни симулякры и оружие, будет отрицать свой творческий потенциал.
Но аскетизм скрывает в себе не только острейшие проблемы труда внешнего и безработицы. Аскетизм содержит в себе проблемы гораздо, гораздо серьезней. Мы живем во времена, когда воля наша стала не только нашей, не только богочеловеческой, сколько гуманистической и демонической. А это означает, что в жизненной фактичности человек после греха стал в макроплане невменяемым, и не может самостоятельно поступать, контролироваять себя, владычествовать над своими желаниями, помыслами, над своей волей. Поэтому и в качестве наставника по вменяемости людям дано было Слово Божье, которое они быстро сменили на словеса идеологий, наук, сект, психоанализа, Интернета. Поэтому вменяемость человека современного коренится не в нем, а в используемых им инфернальных костылях. Человек и душа, поврежденные грехом, уже не могут знать ни себя, ни природы. Вот и придумали спецнауки, чтобы некто со стороны изучал людей, ибо сами себя они уже не могут знать. Хотя нельзя отрицать, что своим грехом человек дал работу и хлеб огромной массе спецов, ученых, врачей, психологов, психоидов, тестирующих свою сакральную невменяемость на массе просто сакрально-несведущих людей, ибо вменяемость христиан выше всех этих спецов.
Человек осужден на труды и заботы. Благо ли это или бремя — не столь уж важно, ибо все они завершаются смертью, хотя и она сама тоже имеет свой конец. Человек должен трудиться, лень и безделье не поощряются ни одним народом. В труде и посредством труда человек воздействует на мир и на самого себя в четырех направлениях.
Во-первых, человек воздействует на природу, превращая ее в потребительские стоимости; для преобразования мира человек создает чудовищные технические средства, которые в итоге разрушают природу, переводя ее в искусственное мусорное состояние. Стремясь избавиться от бедности, европейцы отвергли благодатный аскетизм и сразу же попали в пучину вырождения и гедонизма. Древность же, зная ценность внутреннего труда, открыла аскетизм, ставший средним путем между богатством и нищетой, между человеком и природой. А ныне аскетизм заменяет его бесправная сестра «экология».
Во-вторых, человек воздействует на общество посредством институциональных, административных органов власти и форм самоуправления. И здесь человек пренебрег благодатью аскетизма. Создав государственных и бюрократических левиафанов для защиты свободы и порядка, он в итоге стал жалкой ничтожностью во чревах этих монстров. Аскетический идеал меры Аристотеля превратился в безмерный рост институционального, революционного, реформистского и криминального насилия.
Аристотель учил, что именно аскетизм есть среднее, мера, «наилучшее» между свободой и деспотизмом; свобода не может быть средним, мерой между деспотизмом и произволом, ибо она быстро споется со своим незаконным братцем, и они устроят такую сатрапию, что все живые люди будут искать спасения в самой дикой анархии. Аскетизм есть власть человека над своей свободой, которая используется лишь во благо, а не во зло. Люди, властвующие над свободой, не нуждаются в правовых регуляторах. А вот свобода как центр личности не знает и не допускает никаких внутренних самоограничений, нуждаясь в крепких внешних оковах, чтобы не стать произволом. А внешние регулятивы не заменят аскезу совести и меры как перводвигателя социума и человека.
В-третьих, человек прямо воздействует на свою телесную организацию посредством физических упражнений, которые в современном спорте и в спецслужбах доведены до немыслимых уровней. Все науки сегодня изучают человеческое тело, чтобы вырастить чемпиона, супермена  боевика спецслужб , или же вовсе преобразить тело в виртуальный призрак . Аскетизм в этих антропологических экспериментах забыл о своей родословной, о своей мере, и стал антиаскетизмом — орудием взращивания самых совершенных убийц и самоубийц. А тюремный «аскетизм» и плоды его воспитания не в силах выразить даже русский язык. Используя все возможности биохимии, допингов, стимуляторов, информационных, виртуальных, физических и физиологических факторов, воздействий, человеческое тело трансформируется в некое искусственное образование, в «машину желаний» (Арно), в «тело без органов» (Лиотар).
Возникает витанаидное тело, в котором смерть вместе с жизнью не уничтожает себя, а превращает саму жизнь в орудие своего самовозрастания. Аскетизм как формирующее средство человеческого тела незаметно становится демонизмом, превращающим это тело в призрачно-виртуального монстра.
В-четвертых, человек воздействует на свою телесную, душевную, умственную организацию, чтобы подчинить ее сверхчеловеческим целям, ценностям и задачам сакрального мира, который находится как внутри, так и вовне человека. Воздействуя на себя самого, особенно, на свое сознание, волю и ум, человек стремится достичь максимальной личностной и логической идентичности (Я=Я; А=А), полного контроля и самоконтроля за всеми проявлениями своей жизни, полного самообладания над собой, умений и сил терпеть, переносить любые муки и страдания, любые пытки, истязания, чтобы Я, душа, дух восторжествовали над всеми превратностями жизни и судьбы. Человек стремится подчинить себя своему же собственному закону, быть не только законопослушным субъектом самого себя как субъекта законодательного. И таким высшим законом для человека выступают сознание, ум и душа, ибо лишь через эти его идеальные органы сказывается и действует Премудрость Божья, воля Провидения. Решить эту задачу подчинения своей поврежденной воли, ставшей своеволием, совершенной воле Провидения человек может лишь посредством аскетизма, который хранит в себе минимальное единение этих двух противостоящих воль.
Наиболее полно это искусство индивидуального воздействия человека на свое тело, на свой ум и свое сознание сохранилось и культивируется поныне в древнеиндийской йоге. Но специфические йоги, соответствующие характерам различных этносов, были (и в какой-то мере есть!) у всех народов мира.
И лишь евроамериканская цивилизация, растоптав другие культуры, разрушила свою йогу и йоги других народов. А продукт, рекламируемый сегодня под именем «йога», столь же похож на реальную йогу, сколько лев из небесного созвездия похож на рычащего царя зверей. Подлинная йога максимально индивидуализирована не только к нравам народов, но и к особенностям сознания, ума и души отдельных индивидов . Подлинную йогу нельзя передать другим народам, другим индивидам, ее нельзя купить, ну, а рыночной йогой могут заниматься «йогнутые» шудры и «недойогнутые» чандалы. Подлинную йогу нельзя взять в качестве знания от другого, как знание законов переваривания пищи не сделает человека сытым, не исцелит его кишечник и не научит правильному питанию. Йога усваивается вместе с религией, культурой, ценностями и образом жизни народов, особенно — посредством воспитания детей и молодежи. В какой-то мере йогу можно считать и методом, посредством которого макровечность религии преображается в религиозный микрокосмос индивидов.
Утеряв свою йогу и заменив ее восточными симулякрами, Запад в итоге породил метафизически и онтологически ущербного (dreiviertelkopf) человека, который может управлять почти всем… Кроме одного: этот человек не может управлять своим сознанием и умом, своей волей, а в итоге — своим телом и своими действиями внутри страны и за ее пределами. Этот человек властвует над своими руками, ногами посредством воли и сознания. Гораздо меньше ему удается властвовать над своими желаниями и эмоциями; поэтому вся европейская религия, право и культура заняты взращиванием средств укрощения безмерных желаний и страстей, переходящих в оргии безумствования . И какой-то минимум внешнего контроля пока поддерживается страхом, штрафами и социальными санкциями, внешними угрозами.
Но вот контроль за влечениями души, помыслами ума, за игрой фантазии и воображения, за пульсацией сознания западному миру недоступен, вернее, он его потерял вместе со своим отказом от христианства, которое содержит в себе йогоподобные исключительно эффективные средства саморегуляции, самоконтроля человеком самого себя, своего ума и сознания. Так, христианин, нагрешив, не должен впадать в абсолютное уныние, а должен покаянием, трудом, постом и молитвой хотя бы на атом искупить этот грех. Если же у христианина хорошо идут дела, работа, то он не должен ликовать, восклицая: «Ай да христианин, ай да молодей, ай да гений!». Скромнее надо быть и сказать: «Я старался, но без Божьей помощи ничего бы у меня не вышло!». Во всех случаях не нужно вешать нос, но и задирать нос тоже не следует, ибо и в том, и в другом случае получишь архинеприятный щелчок от лукавого, если все заслуги в свершении пакостей или блага возьмешь на себя. Твои мерзости и твои успехи имеют соавторов, коими серьезно и специально занимаются священники и Церковь, оказывая помощь индивидам в сохранении ими целостности своего Я, ума и сознания, сохранении вменяемости, власти над своими желаниями, страстями и помыслами. И вот эта двухтактная христианская «йога» в течение пятнадцати веков охраняла целостность, вменяемость и духовный самоконтроль индивидуальной жизни западных людей. Но затем протестантизм и революции разрушили христианские бастионы, охранявшие индивидов от испарений ничто, а вместе с этими бастионами канула в тайники монастырей и йога как практика аскетической вменяемости человека, как средство самосохранения индивидуального ума и сознания. Кажется, лишь исихазм хранит в себе тайны христианской йоги...

Полностью читать: