Я крайне скептично отношусь к той части интеллигенции, что происходит от комиссаров, чекистов и заслуженных партработников. Какие бы демократические и антисоветские песни они не пели, подняться над родственными чувствами и объективно оценить ситуацию человеку очень трудно. Для них их отец или дедушка не каннибал, сочащийся чужой кровью, а человек, который им приносил шоколадки, дарил деревянных коняшек и гладил по голове.
Я навсегда запомнил интервью не так давно скончавшегося Антонова-Овсеенко для "Радио Свобода". Он был сыном того самого революционера и пламенным борцом со сталинизмом. Одно время он даже возглавлял музей ГУЛАГа. Сталина он ненавидел всеми фибрами души, но пришла ли ему в голову хоть на минуту мысль о том, что его отец вообще-то тоже людоед и частично ответственнен и за все происходившее при Сталине, ибо из одной шарашкиной конторы товарищи. Интервью было довольно скучное, с обычными бичеваниями Сталина, но ближе к концу состоялся потрясающий диалог:
"Антон Антонов-Овсеенко: Ну, Молотов – это особый разговор. И как в отношении Сталина, эти списки... и в Государственной Думе, и в Общественной палате выступает Никонов, автор книги о своем дедушке Молотове. Ведь Молотов подписывал смертный список. И вот, пожалуйста, любимый его дедушка. И толстенную книгу выпустили.
Виталий Дымарский: А может быть, это естественно, когда родственники пишут о своих отцах, дедах, то невольно возникает желание все-таки немножко приукрасить портрет?
Антон Антонов-Овсеенко: Нет, этого я не делаю. И мне не надо приукрашивать – отец был величайший гуманист, он был искренним, уникальным гуманистом. И примеров сколько угодно.
Данила Гальперович: А зачем же он пошел в прокуроры?
Антон Антонов-Овсеенко: Так его назначили".
Напомню, на всякий случай, что Антонов-Овсеенко руководил подавлением крестьянского восстания в Тамбовской губернии, на которую пришелся самый тяжелый удар продразверстки. В результате крестьяне целыми селами уходили в леса и убивали комиссаров. Никаких политических требований у них не было, просто не хотели умирать голодной смертью. На место приехал Антонов-Овсеенко, который сформулировал инструкции:
"Весь план кампании был пересмотрен. В основу положена опять-таки оккупационная система, но в связи с прибытием новых значительных сил, она распространена на больший район. В этом районе выделяются особо бандитские села, по отношению к которым проводится массовый террор - таким селам выносится особый "приговор", в котором перечисляются их преступления пред трудовым народом, все мужское население объявляется под судом реввоентрибунала, изъемлются в концентрационный лагерь все бандитские семьи в качестве заложников за их сочлена - участника банды, дается двухнедельный срок для явки бандита, по истечении которого семья высылается из губернии, а имущество ее (раньше условно арестованное) окончательно конфискуется. Одновременно производятся поголовные обыски и, в случае обнаружения оружия, старший работник дома подлежит расстрелу на месте. Как на образец правильного проведения этих приказов, уполиткомиссиям указан пример 1-го участка, где Паревская - упорно бандитская волость - сломлена твердым проведением системы заложников и публичным расстрелом их партиями до выдачи оружия и активных участников банд. Подводя итог тамбовскому опыту, должен высказать нижеследующее: Крестьянские восстания развертываются на почве широко разлившегося недовольства мелких собственников деревни пролетарской диктатурой, повернутой к ним острием неумолимого принуждения, мало считающейся с хозяйственными особенностями крестьянства и не обслуживающей деревню сколько-нибудь ощутительно ни с хозяйственной, ни с просветительной стороны".