Диакон Андрей Кураев
Христианская демифологизация: путь к науке
Христианство создало необходимые предпосылки для рождения науки. Научная астрономия возможна только при условии, если звезды перестали быть богами. Законы, описывающие падение камня на земле, должны быть приложены к движению звезд. Дабы решиться на такое и не быть наказанным (подобно древнегреческому философу Анаксагору)[1], нужно, чтобы общество и господствующая в нем религия согласились в звездах видеть «камни», а не души (или тела, или глаза) богов. «Никто, грек он или варвар, не замедлит признать, что Солнце и Луна – боги, и не только они, но еще и пять светил, которые обычно люди называют блуждающими», – полагал Апулей (Апулей. О божестве Сократа. 2). Но нашлись люди, переступившие табуированную черту. Это были христиане.
Под возмущенные крики языческих мудрецов («Отрицая разумность светил, они препятствуют постижению истины» [Плотин. Эннеады. 2, 9, 5]) Церковь возгласила: «Кто говорит, что небо, Солнце, Луна, звезды, воды, которые выше небес, суть существа одушевленные и некоторые разумно-вещественные силы, – да будет анафема» (Шестой анафематизм Собора 543 г.)[2]. Эта анафема на Востоке, равно как и осуждение аверроистов 7 марта 1277 г. на Западе (пункт 92 осуждающего Постановления возглашал анафему учащим, будто «небесные тела движутся внутренним принципом, каковой есть душа; они движутся – подобно живому существу – именно душой и ее устремленностью: потому, как животное движется, поскольку стремится к чему-то, так движется и небо») расчистили дорогу научному миропониманию.[3]
Научная астрономия появляется там, где движение звезд описывается не на языке психологии, а на языке математики, т.е. на языке, не знающем страстей – зависти, ревности, любви…
Если прав Фалес и «все полно богов» (Аристотель. О душе. 1, 5, 411а7), причем «всякий из них заботится о доверенном ему: или молнии метнуть, или облака озарить и все прочее» (Апулей. О божестве Сократа. 5), то исследование сути вещей должно быть исследованием божеств, т.е. теологией. Чтобы физика освободилась от мифологии, ссылки на интриги и желания богов («все это делается волею, властию и благоволением небожителей» [Там же]) должны быть устранены из общепринятой картины мира. Самим физикам это не под силу.
Только религия Единого Бога смогла освободить мир от чрезмерного обилия богов. Только религия Надзвездного и Надкосмического Бога могла поставить по одну линию мир звезд и мир земных камней (тем самым позволив описывать небесные движения языком земной механики). Только религия Логоса, ставшего Плотью, могла позволить на языке математики (языке идеальных чисел и форм) описывать процессы, происходящие в мире физическом (где не бывает ничего идеального).
Наконец, только поверив в то, что Бог есть Любовь, можно было перешагнуть через скептицизм и начать изучение мира в дерзкой уверенности, что книга Вселенной написана на языке человеческой математики[4].
И более, чем когда-либо, христианство нуждалось в рождении не-мифологической картины мира в эпоху Реформации, в XVI–XVII вв. В средние века шло постепенное вытеснение привычных языческих способов описания природных феноменов более прозаичными объяснениями. Оказывается, магнит притягивает железо не в силу взаимной симпатии их душ, а теми энергиями, которые истекают из него, повинуясь закону, установленному Творцом. Но это вытеснение окончилось на Западе огромным срывом, неудачей: в эпоху Возрождения вновь магия, алхимия, астрономия, оккультизм ворвались в область высокой культуры и стали считаться допустимыми способами миропонимания. В ответ Западная церковь, пробужденная пощечиной Реформации, ответила «охотой на ведьм», инквизицией и… поддержкой механистической картины мира. Научная картина мира была поддержана Церковью, остро нуждавшейся в союзнике для борьбы с общим врагом – оккультизмом.
В общем, в истории мы обретаем неоспоримый факт огромного значения: место рождения научной картины мира хорошо известно и четко локализовано как в пространстве, так и во времени. Научная революция произошла в Западной Европе на рубеже XVI–XVII вв. Не в эпоху атеизма (XVIII в.), не в эпоху пренебрежения религиозными вопросами (XV в.), не в эпоху религиозной стабильности (XIII в.), а в эпоху Реформации и Контрреформации, в эпоху величайшего взлета религиозной напряженности в жизни христианской Европы, родилась наука.
И не надо говорить, что, мол, творцы новой научной картины мира «опередили свой век» и поднялись над «религиозным фанатизмом толпы».
Коперник был племянником епископа, управляющим хозяйством епархии, членом епархиального совета.
И в противостоянии оккультизма и христианства наука оказалась на стороне Церкви, а Церковь – на стороне науки.
Чему противостояли Церковь и наука? Вот наисовременнейший образчик оккультно-розенкрейцерских космогоний:
Да, по мере вытеснения христианства из общественной, культурной, университетской жизни старые тени вновь начали сгущаться. Астральные мифы, оккультизм и, вслед за ними, гомосексуализм[14] снова вернули себе прописку в высокой европейской культуре. Снова модно сливать все религии в одну, вовлекая христиан в языческие игры[15].
Тревожнее же всего то, что разговоры о религиозном плюрализме и терпимости вновь начинают вестись с такими стальными интонациями в голосе, что христиане ощущают себя на пороге новых гонений[16].
Это еще один урок христианства: умение жить, строить, работать, даже если знаешь, что твоя святыня будет разрушена. Это урок эсхатологической этики. Мы знаем, что однажды мы станем совсем чужими для мира официальной и массовой культуры. Знаем, что мраком застлан горизонт человеческой истории (имя этому мраку в христианском богословии – «царство антихриста»). Но это не повод для отчаяния и капитуляции. К каждому из христиан обращен совет мудрого Остромысла из сказки К. Льюиса «Последняя битва»: «Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству – напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть – это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его»[17].
Примечания
Христианская демифологизация: путь к науке
Христианство создало необходимые предпосылки для рождения науки. Научная астрономия возможна только при условии, если звезды перестали быть богами. Законы, описывающие падение камня на земле, должны быть приложены к движению звезд. Дабы решиться на такое и не быть наказанным (подобно древнегреческому философу Анаксагору)[1], нужно, чтобы общество и господствующая в нем религия согласились в звездах видеть «камни», а не души (или тела, или глаза) богов. «Никто, грек он или варвар, не замедлит признать, что Солнце и Луна – боги, и не только они, но еще и пять светил, которые обычно люди называют блуждающими», – полагал Апулей (Апулей. О божестве Сократа. 2). Но нашлись люди, переступившие табуированную черту. Это были христиане.
Под возмущенные крики языческих мудрецов («Отрицая разумность светил, они препятствуют постижению истины» [Плотин. Эннеады. 2, 9, 5]) Церковь возгласила: «Кто говорит, что небо, Солнце, Луна, звезды, воды, которые выше небес, суть существа одушевленные и некоторые разумно-вещественные силы, – да будет анафема» (Шестой анафематизм Собора 543 г.)[2]. Эта анафема на Востоке, равно как и осуждение аверроистов 7 марта 1277 г. на Западе (пункт 92 осуждающего Постановления возглашал анафему учащим, будто «небесные тела движутся внутренним принципом, каковой есть душа; они движутся – подобно живому существу – именно душой и ее устремленностью: потому, как животное движется, поскольку стремится к чему-то, так движется и небо») расчистили дорогу научному миропониманию.[3]
Научная астрономия появляется там, где движение звезд описывается не на языке психологии, а на языке математики, т.е. на языке, не знающем страстей – зависти, ревности, любви…
Если прав Фалес и «все полно богов» (Аристотель. О душе. 1, 5, 411а7), причем «всякий из них заботится о доверенном ему: или молнии метнуть, или облака озарить и все прочее» (Апулей. О божестве Сократа. 5), то исследование сути вещей должно быть исследованием божеств, т.е. теологией. Чтобы физика освободилась от мифологии, ссылки на интриги и желания богов («все это делается волею, властию и благоволением небожителей» [Там же]) должны быть устранены из общепринятой картины мира. Самим физикам это не под силу.
Только религия Единого Бога смогла освободить мир от чрезмерного обилия богов. Только религия Надзвездного и Надкосмического Бога могла поставить по одну линию мир звезд и мир земных камней (тем самым позволив описывать небесные движения языком земной механики). Только религия Логоса, ставшего Плотью, могла позволить на языке математики (языке идеальных чисел и форм) описывать процессы, происходящие в мире физическом (где не бывает ничего идеального).
Наконец, только поверив в то, что Бог есть Любовь, можно было перешагнуть через скептицизм и начать изучение мира в дерзкой уверенности, что книга Вселенной написана на языке человеческой математики[4].
И более, чем когда-либо, христианство нуждалось в рождении не-мифологической картины мира в эпоху Реформации, в XVI–XVII вв. В средние века шло постепенное вытеснение привычных языческих способов описания природных феноменов более прозаичными объяснениями. Оказывается, магнит притягивает железо не в силу взаимной симпатии их душ, а теми энергиями, которые истекают из него, повинуясь закону, установленному Творцом. Но это вытеснение окончилось на Западе огромным срывом, неудачей: в эпоху Возрождения вновь магия, алхимия, астрономия, оккультизм ворвались в область высокой культуры и стали считаться допустимыми способами миропонимания. В ответ Западная церковь, пробужденная пощечиной Реформации, ответила «охотой на ведьм», инквизицией и… поддержкой механистической картины мира. Научная картина мира была поддержана Церковью, остро нуждавшейся в союзнике для борьбы с общим врагом – оккультизмом.
В общем, в истории мы обретаем неоспоримый факт огромного значения: место рождения научной картины мира хорошо известно и четко локализовано как в пространстве, так и во времени. Научная революция произошла в Западной Европе на рубеже XVI–XVII вв. Не в эпоху атеизма (XVIII в.), не в эпоху пренебрежения религиозными вопросами (XV в.), не в эпоху религиозной стабильности (XIII в.), а в эпоху Реформации и Контрреформации, в эпоху величайшего взлета религиозной напряженности в жизни христианской Европы, родилась наука.
И не надо говорить, что, мол, творцы новой научной картины мира «опередили свой век» и поднялись над «религиозным фанатизмом толпы».
Коперник был племянником епископа, управляющим хозяйством епархии, членом епархиального совета.
- Примеры того, что ученые были верующими:
Кеплер три года учился на богословском факультете Тюбингенского университета, но его, помимо его воли, избрали преподавателем математики в Граце. «Для Кеплера такое решение означало крах всех его многолетних надежд. Он не мог себе представить, что дорога к карьере священника для него отныне закрыта, но тем не менее вынужден был подчиниться. Но глубокая религиозность и стремление «согласовать» науку со своим выстраданным и искренним представлением о Боге остались характерными для всей его жизни»[5]. «Я хотел быть служителем Бога и много трудился для того, чтобы стать им; и вот в конце концов я стал славить Бога моими работами по астрономии… Я показал людям, которые будут читать эту книгу, славу Твоих дел; во всяком случае, в той мере, в какой мой ограниченный разум смог постичь нечто от Твоего безграничного величия» (Иоганн Кеплер)[6].
Галилей в 14 лет поступил послушником в орден иезуитов, «однако отец Галилея вовсе не желал видеть своего сына монахом и забрал его домой под предлогом того, что тот нуждается в лечении глаз»[7].
Лейбниц (кто забыл – это создатель системы дифференциального исчисления) свой главный труд посвятил «теодицее» – «оправданию» Бога[8].
Ньютон писал толкования на библейские книги, написанные Прор. Даниилом и Ап. Иоанном Богословом[9].
Декарт (кто забыл – это создатель так называемой декартовой системы координат) получил образование в иезуитской коллегии, «цитадели антиоккультизма»[10], и в переписке с богемской принцессой Елизаветой защищал католичество[11].
Химик Бойль (не забыли закон Бойля – Мариотта?) пользу от занятий научными исследованиями видел в привлечении разума исследователя для борьбы с чувственными страстями: «Кто может заставить малейшие случаи в собственной жизни и даже цветы своего сада читать ему лекции по этике и теологии, тот, мне кажется, вряд ли будет испытывать потребность бежать в таверну»[12].
Религиозные мысли Блеза Паскаля, создателя первой механической вычислительной машины, уже были цитированы выше…
И в противостоянии оккультизма и христианства наука оказалась на стороне Церкви, а Церковь – на стороне науки.
Чему противостояли Церковь и наука? Вот наисовременнейший образчик оккультно-розенкрейцерских космогоний:
- Спойлер:
- «Сатурн был первородным сыном Сириуса и братом-близнецом Урана. Но ярый Уран явился Владыкой солнечным и стал соперником Сатурна. Сатурн появился потом самым блестящим и страстно напряженным Солнцем, много обширнее Урана, в силу поглощения им многих солнц, комет и лун. Он стал самым прекрасным солнцем, но пустоцветом, из-за отсутствия в нем космического магнетизма, который необходим для правильного развития солнечной системы. И он был смещен Ураном. Люцифер имел в своем организме все особенности состава Сатурна и яро развил мощь уплотнения тонких оболочек. Тем самым он способствовал развитию интеллекта и явился на гордыне, стал мощным соперником Урана. Но Уран обладал высшими вибрациями и приобрел высшее знание. Солнечный Иерарх Урана вместе с Люцифером появились на Земле – и Уран стал соперником Люцифера. Он появился на призыве нового Солнца, ставшего центром нашей солнечной системы, – и Сатурн должен был отойти»[13].
Да, по мере вытеснения христианства из общественной, культурной, университетской жизни старые тени вновь начали сгущаться. Астральные мифы, оккультизм и, вслед за ними, гомосексуализм[14] снова вернули себе прописку в высокой европейской культуре. Снова модно сливать все религии в одну, вовлекая христиан в языческие игры[15].
Тревожнее же всего то, что разговоры о религиозном плюрализме и терпимости вновь начинают вестись с такими стальными интонациями в голосе, что христиане ощущают себя на пороге новых гонений[16].
Это еще один урок христианства: умение жить, строить, работать, даже если знаешь, что твоя святыня будет разрушена. Это урок эсхатологической этики. Мы знаем, что однажды мы станем совсем чужими для мира официальной и массовой культуры. Знаем, что мраком застлан горизонт человеческой истории (имя этому мраку в христианском богословии – «царство антихриста»). Но это не повод для отчаяния и капитуляции. К каждому из христиан обращен совет мудрого Остромысла из сказки К. Льюиса «Последняя битва»: «Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству – напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть – это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его»[17].
Примечания
- Спойлер:
- [1]«Анаксагор говорил, что Солнце – огнистая глыба, и оттого-то ждала мудрого смертная казнь. Вызволил друга Перикл, но тот, по слабости духа, сам себя жизни лишил – мудрость его не спасла» (Диоген Лаэртский. Жизнеописания философов. 2, 3)
[2]Слово императора Юстиниана, посланное к Патриарху Мине против нечестивого Оригена и непотребных его мнений // Деяния Вселенских Соборов. СПб., 1996. Т. 3. С. 537.
[3]«Осуждение парижским епископом Э. Тампие аверроистско-томистских тезисов дало импульс для выдвижения новых подходов к познанию мира» (Визгин В.П. Герметизм, эксперимент, чудо: три аспекта генезиса науки нового времени // Философско-религиозные истоки науки. М., 1997. С. 117).
[4]«Другой вид достоверности получается тогда, когда мы думаем, что вещь не может быть иной, чем мы о ней судим. Такого рода уверенность основана на несомненном метафизическом положении, что Бог – Всеблагий Источник истины и что, раз мы созданы Им, то способность отличать истинное от ложного, которую Он нам даровал, не может вводить нас в заблуждение, если только мы правильно ею пользуемся… Такова достоверность математических доказательств» (Декарт Р. Первоначала философии //?Сочинения. М., 1989. Т. 1. С. 421).
[5]См.: Кирсанов В.С. Научная революция XVII века. М., 1987. С. 103.
[6]Цит. по: Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983. С. 85.
[7]См.: Кирсанов В.С. Научная революция XVII века. С. 150.
[8]См.: Лейбниц Г.В. Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека и начале зла // Сочинения. М., 1989. Т. 4.
[9]См.: Дмитриев И.С. Неизвестный Ньютон. Силуэт на фоне эпохи. СПб., 1999.
[10]Гайденко П.П. Христианство и генезис новоевропейского естествознания // Философско-религиозные истоки науки. М., 1997. С. 61.
[11]Декарт Р. Сочинения. Т. 2. С. 489–541.
[12]Цит. по: Косарева Л.М. Генезис научной картины мира. М., 1985. С. 44.
[13]Рерих Е.И. Письмо в Харбин, полученное там 17.11 1953 г. // Рерих Е.И. Огонь неопаляющий. М., 1992. С. 76–77.
[14]«Ледбитер лично интересовался судьбой своих подопечных, и рядом с ним, как правило, находились один-два юных мальчика, доверенных ему родителями на воспитание. Эти мальчики и стали причиной его краха. Двадцать пятого января 1906 г., когда Ледбитер был на пике популярности в Теософском обществе, миссис Хелен Деннис из Чикаго, мать одного из любимцев Ледбитера – Робина Денниса, написала Анни Безант письмо, обвинив ее партнера в том, что тот учит мальчиков мастурбировать под видом оккультных упражнений, и намекнув, что эта мастурбация – только прелюдия к удовлетворению гомосексуальной похоти. Один мальчик сказал по этому поводу: «Думаю, что хуже всего в этом то, что он каким-то образом заставил поверить меня, что все это – теософия»…
Когда миссис Безант спросили, почему же ее оккультные способности не предостерегли ее против Ледбитера, она неудачно сослалась на тот факт, что сама Е. Блаватская некогда пригласила Оскара Уайльда вступить в Теософское общество, не заподозрив о его увлечении юношами. Если даже Блаватскую подвели оккультные способности, спрашивала Анни Безант, то почему ее собственные силы должны быть непогрешимыми?.. В течение нескольких бесед Безант вместе с Ледбитером регулярно по ночам посещала Учителей в астральном теле. С этими визитами было связано много важных моментов, поскольку все серьезные решения в Теософском обществе должны были получить одобрение Учителей. Анни часто ссылалась на эти санкции. Но, согласно теософской доктрине, Посвященными могли стать только люди чистые сердцем и телом, а общаться с Учителями могли только Посвященные. Если Ледбитер был грешен, он не мог стать Посвященным, а если он не был Посвященным, то никаких визитов к Учителям быть не могло. Что же тогда означали красочные воспоминания Анни о совместных с Ледбитером беседах с Учителями?! Ледбитер утверждал, что разъяснением сексуальных вопросов он намеревался сохранить целомудрие своих подопечных, перенаправить их эротическую энергию на более высокий духовный план и освободить их от чувства вины. Осудив Ледбитера… Олькотт вскоре пожалел о своем поспешном решении, и Братство Учителей единодушно призвало его раскаяться… Учителя советовали Олькотту простить Ледбитера и даже продиктовали ему письмо, которое можно назвать шедевром уклончивости и туманности» (Вашингтон П. Бабуин мадам Блаватской: История мистиков, медиумов и шарлатанов, которые открыли спиритуализм Америке. М., 1998. С. 146–149).
[15]Случай из жизни: «православный» целитель настойчиво советует православному пациенту практиковать уринотерапию (лечение мочой).
[16]О грядущих гонениях на христиан – моя книга «О нашем поражении» (М.: Благовест, 1999) и глава «Оккультный коммунизм» в первом томе моей книги «Сатанизм для интеллигенции» (М., 1997).
[17]Льюис К.С. Хроники Нарнии. М., 1993. С. 452.