Мысли, что стали стихами...Нюся (Татьяна)

Тяжёлая дорога...

Невольно мать, неся свои ошибки,
Ребёнка может странно уронить
Или обжечь, или в болоте зыбком
Своих страстей греховных утопить...
А после, очутившись сердцем в горе,
Очнуться и отчаянно рыдать,
Пролив горчайших слёз и муки море,
И в покаяньи только прозревать.
О, этот горький и печальный опыт!
Но лишь она склонится у Креста -
Христос услышит её тихий шёпот
И за руку сведёт её с моста...
И возвратится к матери ребёнок,
И матерью себя узнает мать,
И чистотой отбеленных пелёнок
Покроет душу снова благодать.

Когда же нам покажется, невольно,
Что мы есть лучше, кажется, её -
Мы тут же упадём, и станет больно...
Откроется нам наше житиё
Нечистое и полное ошибок,
Пусть не таких, других...Не всё ль равно.
И вспомним, что и наш довольно зыбок
Житейский путь. Кому что суждено...

Последний раз редактировалось: Нюся (18.11.18 20:01), всего редактировалось 2 раз(а)

Ю. Левитанский "Пейзаж"



( Горящей осени упорство!
Сжигая рощи за собой,
она ведёт единоборство,
хотя проигрывает бой.

Идёт бесшумный поединок,
но в нём схлестнулись не шутя
тугие нити паутинок
с тугими каплями дождя.

И ветер, в этой потасовке
с утра осинник всполошив,
швыряет листья, как листовки, -
сдавайся, мол, покуда жив.

И сдачи первая примета -
белесый иней на лугу.
Ах, птицы, ваша песня спета,
и я помочь вам не могу…

Таков пейзаж. И если даже
его озвучить вы могли б -
чего-то главного в пейзаже
недостаёт, и он погиб.

И всё не то, всё не годится -
и эта синь, и эта даль,
и даже птица, ибо птица -
второстепенная деталь.

Но, как бы радуясь заминке,
пока я с вами говорю,
проходит женщина в косынке
по золотому сентябрю.

Она высматривает грузди,
она выслушивает тишь,
и отраженья этой грусти
в её глазах не разглядишь.

Она в бору, как в заселённом
во всю длину и глубину
прозрачном озере зелёном,
где тропка стелется по дну,

где, издалёка залетая,
лучи скользят наискосок
и, словно рыбка золотая,
летит берёзовый листок…

Опять по листьям застучало,
но так же медленна, тиха,
она идёт,
и здесь начало
картины, музыки, стиха.

А предыдущая страница,
где разноцветье по лесам, -
затем, чтоб было с чем сравниться
её губам,
её глазам.)

           
Прекрасно написал поэт... Я тоже люблю это его стихотворение... И тоже потянуло на размышления о природе...

Но чаще...человек мешает
Тому, что создано... сперва,
И глаз невольно утомляет
И весь пейзаж...не оживляет.
Кому-то я и не права...
И часто эти руки, ноги,
Глаза, волнующая грудь -
Уводят думы от дороги,
Которой хочется уснуть
Под белым шелковым туманом,
Как путнику, что так устал,
Тому верблюдов каравану,
Который так давно не спал...
И даже пыль живой бывает,
Когда садится на ковыль,
И толстым слоем покрывает...
И лист ковыльный умирает...
Такой бывает...просто пыль.
А птиц высокое паренье
Невольно мыслью нас дарит,
И соловья случайно пенье
В час муки сотворит спасенье
Тому, кто  слух оборотит...

 Скорбный путь Иоанна Златоуста. Первая часть

( 27 сентября, на Воздвижение в Константинополе Честного Животворящего Креста Господня, Христова)

Светлая память его преставления от жестоких гонений и издевательств властей. Окончил святитель свой скорбный путьна Кавказе, около Пицунды.


Воздвиженская церковь. Тихий вечер.
Нас крест Христов поднятый осиял.
Из храма вышли. Спали наши речи
И разговор, смирившись, тоже спал,
И не желалось вовсе пробужденья
Для городской обычной суеты.
Ещё в ушах звучало тихо пенье,
Но вдруг прервал его вопросом ты:
" А помнишь день последний Златоуста,
Его последний утомлённый шаг?".
Я помнила и знала. Стало грустно.
Но это имя означало стяг,
Победы в час сомненья и тревоги,
Когда на Церковь Русскую мою
Катили волны смуты. На пороге
У прошлого стою я и смотрю:
Вот он, Иоанн, ещё так тонко молод,
Идёт в пустыню ко святым отцам,
И далеко ещё тот чёрный молот,
Что рубанёт. Рукой по волосам
В святых раздумьях Иоанн проводит...
Молитва, пост и радость от Христа...
И вот его  уже Христос выводит
На путь терновый славного креста...
И вот он пастырь душ. Антиохия
Не может надышаться на него,
Но вот Константинополь. Золотые
Врата того не значат ничего.
И дом Архиепископа открылся,
Как и душа Иоаннова к добру:
Там жаждущий наелся и напился...
И каждый день шагает поутру
Защитник и молитвенник усталый
В Софиин храм служить и научать.
Сам ел и пил защитник этот  мало.
А много мог и сделать, и сказать...
В нём  Дух Святой жил явно и свободно,
И жарко, твёрдо к людям говорил,
Царям о правде молвил всенародно,
И царь его за то благодарил.
И благодать почтила Византию,
Когда с амвона пастырь говорил,
И во Христе там были все родные,
И знатный бедняка благотворил.
Но долго враг позора не выносит,
И вот царица злобой налилась,
И у царя главу Иоанна просит,
И победила ненависти власть!

24Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.

25Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную.

26Кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет. И кто Мне служит, того почтит Отец Мой.
( прод. следует)

Когда мы однажды...


Когда мы однажды умрём, однажды...
Мы удивимся дважды:
Не будет там мяса, салатов, тортов:
Нас встретит Господь в окруженьи котов,
Синиц, попугаев, овечек, волков,
Мужей святоносных, божественных жен...
С руки его яблоко кушал олень,
А кони возили в платьЯх золотых
Святых ангелочков на спинках своих...

Весьма недурно. На уровне.

Очень хороший стих. Жизненный. О правде.

Аборт. Поднявший меч...


Такие вот повороты...Убит и поднявший меч.
А как же мне быть ...с абортом? В утробу назад не лечь...
И каялась, и молилась, и выла, как волк в ночи...
Но выжила, возвратилась из огненной  той печи...
Со страхом всё жду кончины, и знаю: увижу Там
Последствий худых причины, и голос, и видный срам...
А главное - я увижу ребёнка того глаза,
Как Девы Пречистой ризы, как чистая бирюза...
И  принял Бог покаянье: болезни пришли ко мне -
При полном живу сознаньи, а тело горит в огне,
То руки схватит, то ноги, то болью прожжёт живот,
То голову средь дороги, то судоргой рот сведёт...
Врачи - то рентген, то крови анализы, то мочи...
А сердце мое, что кролик от страха кричит в ночи...
И вот, когда умирая, тогда так казалось мне,
Я шла по обрыву края, и слышала в тишине:
"Вот так, как твоя печёнка, как сердце твоё болит -
Рвалось оно у ребёнка, рука и нога...". Навзрыд
Дыхание захватило, и жалость, и стыд, и боль...
Прости, если сможешь, милый. Прости, и Господь с тобой...
В больничной пустой палате лежала я, полутруп,
Готовая вся к расплате, с молитвой у бледных губ.
Но утром меня поили водою, и я пила
И ела. Меня простили. Простили, и я жила...
Ко мне возвращались ноги, и руки, и пальцы рук,
И сердце на полдороге вернулось на полукруг...
И волосы отрастали, и теплилась вновь душа,
И дух, умерев в печали, вернулся, едва дыша...
И муж, удивлённо-кроткий сажает меня в такси,
И едем домой коротким путём. И заморосил
Весенний, животворящий... И я становлюсь крестом -
Сколь  Бог даст детей родящей с молитвою и постом...

От грусти до отчаянья бывает всего лишь лист...

Как жаль, что звон колоколов не близок
Сырым ветвям, стремящимся к земле...
Полёт листвы уж не высок, а низок...
Иной уже летит на помеле...
Но почему смеющийся ребёнок
Не видит грусти в золотом листе?
А смех девчонок незаконно звонок,
И нет изъяна в неба вышине?
Ужель душа усталого поэта
Как яблоко червём источена
Ещё тогда - недальним жарким летом,
И потому так сумрачна она?
Так грех непокаянный постепенно
Томит нам души даже средь весны,
И кажется, летят попеременно
То лист, то снег средь мрачной тишины...
Блажен, кого приводит к покаянью
Гниющий лист осенний на земле,
И призывает небо к воздаянью
За свой талант, измазанный в золе.
Пусть впереди туманные провалы!
Пусть в наказанье серые столбы!
Всё поделом. Но скоро перевалы
Больших снегов и перелом судьбы
На светлый путь и радостных открытий,
Когда не застит мрачная пора
Над старой хатой новых перекрытий,
И с неба вниз летящего пера!

Проза. Быль собственного сочинения. Называется.... " Отпели"  

В один дом зашёл как-то странник перехожий. Приняли его добром и ласкою. А в доме том жили два брата с жёнами, да старою матерью. Посмотрел странник как они живут дружно и умилился: всё тихо и чинно, всё с молитвою. "Ну, мир вам Христов и Его благословение, люди добрые. Хорошо вы живёте - по-божески. Но помните о конце, чтобы не потерять начало...". И пошёл он дальше по свету ходить.
  Доглядели дети мать до конца её земной жизни и с почётом на кладбище снесли, отпели, помянули всё честь по чести. Не прошло и сорока дней, как стала сия мать ихняя им всем по ночам сниться, да так для них не хорошо, в виде грозном и печальном: то пальцем тычет, то слёзы утирает. Поспешили они в храм Божий, ещё по Сорокоусту заказали, нищих щедро оделили, голого юродивого догнали и силком в тулуп одели, чтобы не помер в мороз, да за мать их Христа, за ейный упокой со святыми молил. Не помогло. Ничего не помогло: снится и снится старуха.

 Пригорюнились сыновья, невестки призадумались... И вот сидят они как-то вечером в дому, спать ложиться боязно. Постучал кто-то в окно. Глянули - тот самый странник перехожий стоит, к ним стучится. Открыли, впустили странника, да в ноги ему все и повалилися: "Помилуй!", - причитают, - "Не стало нам покоя! Не довольна нами мать наша, покойница! Жизни нет от неё! Что ж мы такого не так сделали для покойницы, что она всё не отстаёт в снах от нас? Ничего мы, вроде, не упустили, всё по закону веры нашей православной было: и обмыли, и отпели, и помянули, о одарили...". Задумался странник, да и говорит: "Начали-то вы хорошо, а вот...хорошо ли кончили?". Смотрят на него домочадцы во все глаза, мол, как это "хорошо ли кончили?". А он и продолжает:"Может быть вы наследство прежде года начали делить?". "Нет, не делили ничего мы. Все так и живём вместе." "А, может, вы сироту обидели какую?". "Да нет, вроде, не обижали мы сирот...". Боле задумался странник. "А, может быть, кто из вас упрёком согрешил или гордостью?". И тут вспомнили братья, и жёны их тоже вспомнили, что после похорон нет-нет да и укажут друг другу, кто больше за матерью при смерти ходил, кто чаще у неё сидел, кто сильнее её любил, а кого и она сама крепче любила. Такие вот недовольства случались меж них, да не редко...". "Ну, вот вам и свет на ответ!", - обрадовался гость, - "Хорошо вы начали, да плохо кончили. А ведь не зря говорят, что конец-то всему делу есть венец! Осерчала ваша мать на такие вспоминки, и перед Богом за вас совестно... надо б вам всим на покаяние идти, да епитимьи понести. А там поглядим."

 Пригорюнились хозяева, да делать нечего - надо, раз нагрешили, на покаяние идти... Выслушал их   батюшка-поп, повздыхал, помолился и Христовой милостию отпустил им грехи, гордые их упрёки и намёки. Отслужили панихиду по матушке,  вернулись домой.  После этого перестала сниться им мать-покойница. Епитимья же состояла в следующем: как похвалится кто из них кому-либо или один перед другим чем добрым о себе - так отбить сто поклонов в тот день   земных и сто поясных, и всю Псалтирь прочесть за ночь, по покойнице-матери, Матрёне Ивановне...


Последний раз редактировалось: Нюся (18.11.18 19:35), всего редактировалось 1 раз(а)

Один Бог весть, какими мы Судьбами....


Как часто Промысел Благой
Творит, что нам непостижимо:
Внезапно муж ушёл к другой.
И вот промчался поезд мимо,
А у вагонного окна
Прильнув у стелу, ломая руки,
Рыдает верная жена,
И вряд ли вынесет разлуки...
А где-то девушка живёт,
И замуж точно выйдет скоро.
А в школу, в первый класс идёт
Мальчишка, и его позора,
Как её покажется потом,
Мать не простит его любимой
Лет через двадцать... Дело в том,
Что не пройдёт однажды мимо
Он мимо женщины в пальто
Зелёном с синими глазами,
И на слова о ней "Не то!",
Ответит строго своей маме,
Что он давно о ней мечтал,
Такой, такой! И не иначе.
И оттолкнёт веслом причал,
Не оглянётся. Не заплачет,
Не пожалеет никогда
О разности в годах с любимой...
А тем, кому она - беда,
Конечно, прошагают мимо...

И снова он, старинный, мрачный храм,
И тихий свет лампады одинокой,
И в куполе Всевидящее Око,
И лики длинные, как тени, по стенам.
И образы святых над царскими дверями,
Парящих в небе стройными рядами.
И выше всех Голгофа. И на ней
Распятый Бог, страдалец за людей.

И вспомнил я, как часто в храме том,
Лет за восемь, молился я с отцом,
И снова видел я мольбу его святую,
Восторженный и вместе кроткий взор.
И слышал речь Евангельски простую,
О чудесах Господних разговор…
Как часто он молился со слезами,
И «Верую» с восторгом повторял,
И голову смиренно преклонял
Под выход с страшными и тайными дарами!..
Тогда и я всё ясно понимал
И символ веры набожно читал…
И пению и смыслу дивных слов
Вторил торжественно раскат колоколов.
...
(А.А. Григорьев. Дневник любви и молитвы. 1850)

Нюся пишет:

И снова он, старинный, мрачный храм,
И тихий свет лампады одинокой,
И в куполе Всевидящее Око,
И лики длинные, как тени, по стенам.
И образы святых над царскими дверями,
Парящих в небе стройными рядами.
И выше всех Голгофа. И на ней
Распятый Бог, страдалец за людей.

И вспомнил я, как часто в храме том,
Лет за восемь, молился я с отцом,
И снова видел я мольбу его святую,
Восторженный и вместе кроткий взор.
И слышал речь Евангельски простую,
О чудесах Господних разговор…
Как часто он молился со слезами,
И «Верую» с восторгом повторял,
И голову смиренно преклонял
Под выход с страшными и тайными дарами!..
Тогда и я всё ясно понимал
И символ веры набожно читал…
И пению и смыслу дивных слов
Вторил торжественно раскат колоколов.
...
(А.А. Григорьев. Дневник любви и молитвы. 1850)

Мне странно лишь одно, скажи, поэт вчерашний:
Храм отчего тебе казался мрачный?
Что с вами стало, что приснилось вам,
Что стал казаться мрачным Божий храм?
Как видно с ваших слов, отец ваш не таков,
И храм ему был радостен и светел
Вечор, средь дня, меж серых облаков,
И мрачности его никак он не заметил.
Так вера неподдельная его,
Как нам её вы живо передали,
Тогда для многих значила всего
Того, что позже скоро потеряли
Потухшие и верой и душой,
Став равнодушными и к Богу, и к Отчизне,
Живя телами в стороне родной,
Делами же готовили ей тризну...
Да упокоит душу вашего отца,
И вашу, и иных умерших в чистой вере,
Христос Господь наш, и по этой мере
Пусть не лишит воскресного венца...

Святой памяти новомучеников Церкви Русской. Посвящение...

Молитва падала на снег,
И тут же к Господу взмывала,
Она молила и прощала,
Она любила и молчала,
Не проклиная этот век...
А снег всё впитывал в себя,
Став красным, страшно удивлялся,
И этим красным испарялся,
Свидетельством убийства клялся,
За белизну свою терпя...

А человек ничком лежал,
Последний вздох ещё держался,
Он с этим миром расставался,
И Бог неторопливо ждал.
Под человеком мягок был
Тот снег, и таял той порою,
Светло, как таял бы весною,
И с человеком говорил:
"За что сейчас ты здесь умрёшь,
Расстрелянный и безоружный?
Что от тебя сим людям нужно,
Что так вот душу отдаёшь?"
" Я убиваем потому,
Что время жатвы наступило.
Покрой скорей наши могилы...
Душа же - к Богу моему.
Она предстать пред Ним готова.
Ему и Слава и хвала..."
И прошептав святое слово,
На снег склонилась голова...

На экран шлёпнулась новогодняя открытка. На ней гордо шёл серебристый олень с красивыми рогами и вёз сани, на которых сидел Дед Мороз и лукаво подмигивал левым глазом. На коленках он держал большой красный мешок, на мешке этом большом и красном большими русскими буквами переливалось прекрасное слово:"Счастья!". Красиво.
 Внизу кем-то интернетно сочинённой открытки, быстро проявлялись буквы: "Мамуля! С Новым тебя Годом и новым Счастьем! Мы тебя любим!". Это от дочери, от Ирины. Тоже красиво...
  Тамар Пална, как её скороговоркой величали соседи и сослуживцы, рассматривала прыгающего оленя, из-под копыт которого разлетались желтые искры, на белый-белый снег, по которому на открытке летели дед-морозовы сани... На красный плюшевый мешок с пожелаемым счастьем она, почему-то, смотреть опасалась. Счастье...
  Год назад её дочь Ирина вышла замуж. Замуж был выстрадан и долго ожидаем. Жених был разводной, имел двух-комнатную квартиру, но представился безлошадным, что для Ирины не имело значения: лишь бы человек был хороший. Позже оказалось, что свою квартиру он отписал своей дочери Оксане в знак отцовской любви. Короче, Павлик пришёл с чемоданом жить к Тамар Палне, вернее к её дочери Ирине. Павлик оказался человеком умным: он преподавал в местном Университете, который ранее назывался институтом стальной промышленности, и скоро обнаружилось, что спальни, которую выделила молодой семье Тамар Пална, зятю было недостаточно, и он намекнул жене...
  Тёща взгрустнула, оплакивая любимые стены, так напоминавшие ей о её счастливом прошлом, любовно погладила свой ореховый письменный стол,
отобрала из дубового книжного шкафа ( что муж покойный ещё покупал на юбилей их бракосочетания) несколько хлебо-насущных книг, и прикрыла за собою, не сомневаясь что навечно, двери спальни...
  Не прошло и полгода, как пришла к ней настоящая беда: зять Павлик решил  писать научный труд, а труд этот, как знаете, надомный. А дома должны быть условия. Вот он и предложил Тамар Палне...пожить это, как он обещал "недолгое время"...на квартире. При этом он убедительно ссылался на классиков прошлого, где все герои их произведений большей частью жили как раз на съёмных квартирах и даже углах. И, ничего, Россия-матушка от этого не пострадала... Оплачивать это съёмное жильё он, правда, обещал из собственного бюджета своей семьи, т.е. своего и Ирины.
  Ужасу и отчаяния бедной жертвы дочернего семейного счастья не было предела. Две недели она не выходила на кухню, чай и кофе готовила на спиртовке, продукты держала за окном в сетке, а обедала в кафе на соседней улице. Дочь пыталась поймать её суровый взгляд, но взгляд оскорблённой и обиженной  матери упорно не ловился. Павлик ничего не ловил, т.к. он  всё, что ему нужно было для душевного и телесного комфорта  уже имел.
  И Тамара Павловна сдалась. Личные вещи и её саму зять перевёз на собственном автомобиле, куда ни мебель, ни картины, естественно не влезли.
Квартира оказалась...небольшой комнатой в общем блоке. Диван, стол, два стула и шкаф явно были привезены сюда недавно, куплены Павлом по объявлению.  Тамара Павловна подошла к окну...Вид был роскошным: на пруд и небольшой уютный сквер за городским Театром Кукол, внутри дворов... Она облегчённо вздохнула. ( Продолжение следует...)

Через три дня Новый Год. Тамара ( будем называть отныне неё так: всего-то 50 минуло недавно!) позвонила подруге, и они договорились встретить его, Новый, у Марии Петровны - так звали подругу. Чтобы немного порадоваться жизни Тамара решила навестить свой любимый художественный салон, что на Центральной Аллее. Три больших зала салона приветливо приглашали к осмотру. Её внимание привлекла небольшая акварель: Зима в голубых и розовых тонах, ни людей, ни машин..."Зима - зимой...", - грустно улыбнулась Тамара, но было что-то в этой акварели далёкое и тёплое, как детские светлые годы, когда все ещё были живы, молоды и счастливы... И она купила для себя эту Зиму, Зиму зимой...
Придя в свой новый дом, как теперь называлась комната в общежитии, Тамара покрыла стол старинной голубой с белым скатертью, вынула из коробки китайскую пару, так она называла единственную, оставшуюся от сервиза белую чашку с синим блюдцем, и стала ждать, слушать как медленно и таинственно закипала вода в чайнике... "Видно, так зарождается вулкан", - подумала Тамара и медленно закрыла глаза... Вдруг запел мобильник. Звонил зять. "Зять любит взять", - слегка улыбнулась тёща, вспомнив старую русскую поговорку. "Тамар Пална! Это я, Павел! С новым Годом! Простите...Мы вас не можем пригласить к себе на Новый Год... Мы, знаете-ли, пригласили своих друзей на дачу. Какую дачу? Дачу, что в Клёнках...". И тут Тамару Павловну ( она резко постарела!) прошибло пОтом - она вспомнила, что у неё с мужем была, нет, есть дача! Её дача! Так есть или нет у неё дачи - их "любимого местечка", как называла чета Плыгуновых кусочек земли у леса с деревянным домиком, над весёлой тихой речушкой Ягодинкой, где они отдыхали от работ и забот...?
Тамара Павловна включила свой мобильник и нервно, но решительно нажала указательным пальцем правой руки на физиономию под именем Павлик! ( Продолжение следует...)

" С Новым Годом, зять! Нового счастья я вам... не знаю что пожелать. Тут хоть бы старое не потерять, как говорится. И хочу предупредить заранее, ребята : с этого дня вы спрашиваете лично у меня разрешения для посещения дачи. По крайней мере это прилично взрослым людям. Да, на Рождество я буду там сама, и тоже с друзьями. Всех благ в Новом!". Она села на диван, чужой продавленный диван огорчил её ещё более, но когда взгляд грустных серых глаз обратился на новую картину, нежным пятном выделявшуюся на голой стене, Тамара Павловна постепенно вновь  стала превращаться в Тамару.... Чай пах летним лесом, по синему небу блюдца летели куда-то белые китайские журавли... "Кстати, куда летят журавли? Надо спросить  у подруги при встрече - биологи должны знать всё!".
  Итак, Новый Год! Подруги обменялись подарками, провожая Старый, немного взгрустнули о материальных и душевных потерях, подняли бокалы, чокнулись со всей страной, пожелали себе, своим и всем вообще только хорошего... После третьей Маша вынула из чехла гитару, и сняв со своей праздничной причёски розовую ленту, завязала её гитаре на один из колков. Гитара повеселела и подруги запели.... Сначала шла старая, ещё родительская, любимая " Каким ты был, таким остался", потом "Снег идёт, снег идёт...". Потом допили шампанское. И лишь тогда, Тамара, тряхнув копной ещё некрашеных волос, громко начала: "Как ныне сбирается вещий Олег, отмщать неразумным хазарам!".  Пели они вдохновенно, внутренне и внешне приобщаясь к славным предкам своей великой Руси! На улице всё громче веселился народ, петардовые "катюши" били долгими залпами в небо. Спать, значит, было ещё ложиться рано...  Кофе пили на кухне, при свече. Пили кофе молча. И думали тоже как-то молча, уйдя каждая во что-то своё тихое и светлое... Время чудным образом остановилось в них самих, в их городе, во всём мире... ( прод. следует)

Последний раз редактировалось: Нюся (03.01.19 14:49), всего редактировалось 1 раз(а)

Утро Нового Года выдалось необыкновенным... Вроде, и снега не прибавилось за ночь, и давление на барометре застыло в той же точке, но новизна его была столь явственной, что подруги вопросительно смотрели друг на друга, боясь лишним словом "разбить бокал резьбы тончайшей, что был в единственном числе". После завтрака решили пройтись к реке, вдоль старого заросшего парка, где знакомые тропинки исчезли под снегом, а новые ещё никто, наверное, не протоптал. В этот парк уже мало кто заглядывал зимою по причине его, как говорили, "тесноты".
Пока Мария одевалась в тёплое, Тамара подошла к окну, и случайно отдёрнув портьеру в сторону, удивленно подняла брови: недалеко от окна на стене висела небольшая картина - портрет не портрет... Немолодая женщина в платке, одетая в какую-то нелепую зелёную кофту и красную длинную юбку, смотрела на Тамару спокойно и прямо. Руками она опиралась на палку, за её спиною виднелось очертание церкви... Тамара хотела задёрнуть штору, но никак не могла отвести глаз от этой картины... Вошла Маша, и увидав застывшую подругу у окна, улыбнулась: "Ну, вот. Ничего от вас не скроешь! Кто не придёт - всем надо в моё окошко поглазеть на улицу... Тянет что ли? Это Ксения. Была такая при царях нищенка, по Питеру ходила и всё искала кому помочь. Говорят, святая... Была я на Смоленском кладбище летом, часовня там есть. По Питеру слух идёт, что Ксения эта сильно Бога любила, мужа своего любила, и вообще была добрейшей души человек. Так вот - на скамейке около этой часовни сидел мужик с бородой и рисовал эти картинки, по пятёрке. Ну, я и взяла у него, на память. Ну, ладно, подруга, одевайся да пошли, а то вечор уж близится".
И они пошли... ( Прод. следует)

Медленно и торжественно проплыли первые две недели Января. 8-го Тамара ходила в церковь. Ставила свечу перед Иконой Рождества Иисуса Христа, а после долго стояла перед небольшим светлым вертепом, где лежали Младенец в яслях, укутанный белыми пеленами и Его святая мать Мария на охапке сена, покрытой белоснежной простыней, старец Иосиф был тоже весь белый от своей благородной седины, барашки и волы тоже были белые, пастухи ещё только стучались войти, и окрестности вокруг вертепа были все белые от снега... Только большая звезда была голубой, а маленький нарисованный очаг был ярко оранжевым...
Тамару с детства интересовал только этот чудесный вертеп, пещера, тайное убежище Тайны Рождения Бога на земле... В этот момент она веровала и знала, что верует. И эта вера была сильнее её самой. Вообще-то в храм Тамара Павловна ходила очень редко, по случаю или как потянет... Завтра, 9-го тоже будет случай, который тянет: годовщина их с незабвенным, так она называла скоропостижно ушедшего от неё смертью мужа, бракосочетания. Утром закажет Панихиду, ещё более уверует с Милость Божию, и поедет на кладбище... Во время Панихиды, в который раз её внимание привлекли особенно слова "в месте злачнем, в месте покойнем упокой...". От чего было её Серёжу упокаивать Там? Был он человеком мирным, добрым, ни с кем не задирался, хоть и имел всегда своё твёрдое мнение о вещах и понятиях. Злачный, значит, всего достаточное место. Но они всегда жили в достатке, и хлеб насущный ели недаром, с чистой совестью... И всё же она доверяла Богу и Его Церкви, к которой и себя уверенно относила. Тамара, вторя священнику, пропела тихо: "Со святыми упокой..."
На могилу мужа в этот день она всегда носила три алые розы и молча клала их на белый холмик... Чтобы не дать волю скорби, Тамара тут же вспоминала, как он утром всегда вставал раньше её и тихо звал : "Царица Тамара, вставай, всё уже на столе!". И почему-то смеялся. Она быстро набрасывала на себя парадный халатик и шла в ванную, нарочно не заглядывая в зал, умывалась, охорашивалась и медленно входила ... Стол был накрыт на двоих, на белой скатерти традиционно стояла хрустальная ваза с узким верхом, и в ней... три самых дорогих по всем временам красные розы! Две кофейные пары со свежесвареным в турке кофе стояли друг против друга, на тарелках красиво лежали бутерброды: красная икра на ломтиках белого батона... И ничего больше. И так из года в год. И не потому, что это было дорого или дёшево, а потому, что это было красиво! О подарках Тамара не вспоминала, она смотрела в любимые глаза и отвечала им с такой же нежностью... Где была в этот день их дочь? Их дочь в этот день всегда была у бабушки на зимних каникулах, а бабушка жила в Москве, и на все каникулы ею были припасены заранее билеты на Новогодние елки столицы, распланированы дни по часам - от сверкающих огнями и льдом катков до почти ежедневных представлений в Кукольном Театре, а позже и в других... Ирочка ждала этих каникул весь год, что и понятно... И учиться она поехала  в свою любимую Москву, а домой вернулась только после смерти отца.
Если в этот день был сильный мороз, Тамара заказывала такси, оно довозило её до тропинки, и она шла к знакомому, родному теперь месту пешком. Такси, порою, долго ожидало, а промёрзшая  до костей худенькая женщина всё стояла и стояла у белой могилы под высоким кустом калины, на котором ещё сохранились красные гроздья, покрытые белым пушистым снегом...   ( Прод. следует)

Последний раз редактировалось: Нюся (03.01.19 14:52), всего редактировалось 1 раз(а)

 Где-то через месяц позвонила Ирина и сообщила новость: "Дочь Павлика выходит замуж за американского негра и скоро улетает с ним в Америку насовсем, так что  квартира отца ей больше не нужна, а Павлик принял гениальное решение: продать твою и свою квартиры, купить квартиру  современного проекта в центре, а на оставшиеся деньги...поменять свою машину на новую!
 Тамара Павловна онемела. "А я куда, по-вашему?", - наконец, прошептала она, присев на краешек дивана. Ей было предложено от имени  чужого Павлика голосом родной дочери ещё немного пожить в новом её жилье ( так они уже величали съёмную комнатушку с общими кухней, душевой и туалетом),  а потом она может жить с ними, в новой уже их квартире, мол,  и это  они учли согласно с современной  планировкой: там будет отдельная комната с окном, которая в проекте называется... отсек для хранения хозяйственных принадлежностей, а по-русски... кладовка. Тамара запросила на раздумье три дня, но, выпив для подъёма духа рюмку коньяка, который остался от встречи Старого Нового Года,  позвонила Марии Петровне: "Машка! Ехай ко мне скорее...".
 "Да, подруга, нарушаются все права человека, а что ещё хуже - все заповеди не только Нового, но и Ветхого Заветов...". Мария Петровна, она же Машуня, Мария, Манюша и Машка разлила остатки коньяка, подала обездоленной рюмку, помолчала, повздыхала и торжественно произнесла:"Да воскреснет Бог, и расточатся... Была бы ты помоложе - отправили бы мы тебя в монастырь. Но это не твой путь, дорогая." Впереди было ещё три дня, а это не три минуты всё-таки. Утро вечера мудренее. И решение было найдено: Тамара Павловна в месте с Марией Петровной вечером второго дня предстали перед слишком "разумной" молодой четой, благо, что ключи от её собственной квартиры у матери отобрать дочь постыдилась, и спокойно сделали контрпредложение при свидетелях, так сказать: совершить  родственный обмен - она заселяется в Павлову квартиру, что поменьше, а дочери  оставляет свою, что побольше, чем решается конфликтная ситуация, сохраняются родственные связи и добрые отношения. Иначе придётся доводить дело до суда, а суд, естественно будет на её, обиженной и оскорблённой, т.е.  Тамары Павловны, стороне.  Павлик задумался, помолчал и...согласился. Обмен состоялся через два месяца с небольшим. ( Прод. следует)

Последний раз редактировалось: Нюся (03.01.19 14:57), всего редактировалось 1 раз(а)

Тамара вернулась в свой дом, в свой мир и привычный покой, но пожив некоторое время в нечеловеческих, как она сказала условиях коммуналок, отношение к окружающему её миру изменилось, и она стала внимательнее смотреть на людей, проходящих мимо по улицам, стоящих в очередях, сидящих на лавочках... До её сознания вдруг дошло, что все люди живут в своей, т.с. "тарелке", в только им присущих обстоятельствах, и обстоятельства эти постоянно меняются, часто независимо от желаний и стремлений человека. Это её открытие подтверждали и все книги, когда-либо прочитанные, заполненные придуманными авторами жизненными трагедиями, открытиями, встречами и разлуками... Вдов она уже хорошо понимала, жалела их одиночество и скорбь, а недавно Тамара Павловна стала сострадать и матерям, которые вдруг делами и словами своих детей, больно ударились их эгоизмом, их выбором суженных, друзей и прочих, как кажется родительской любви, странными поступками.
"А, может быть и я...эгоистка?",- эта мысль пришла сама собою, без всякого усилия в поисках ответа на предыдущие вопросы. Сразу признать себя во всём виновной у Тамары не хватило ни решимости, ни опыта покаяния.
Однажды вечерком, прохаживалась она по любимым улочкам своего города, и незаметно очутилась напротив того самого зелёного скверика с небольшим прудом посередине. Всё выглядело не так, как зимой: дети не бегали за шайбой по катку, в который зима превратила пруд, деревья стали зелёными. " Как же я люблю зиму! Боже мой, отчего я её так люблю? Ты не знаешь?".
И вдруг Тамара вспомнила, что переезжая из своего временного жилища домой, она впопыхах забыла забрать из кухонного шкафчика свои, пусть и не новейшие, сковороду с крышкой, ковшик с ручкой и маленькую порционную кастрюльку с толстым дном. Свет в окне горел, и она поднялась на второй этаж. Кнопка звонка была той же, провод от неё так же был обмотан изолентой, только конец это ленты растрепался и висел. "Кто же тут нынче живёт? Если мужчина, то явно не хозяин...", - невесело подумала Тамара Павловна. Дверь открыл стройный смугловатый мальчик лет восьми - девяти. "Здравствуйте, я в 20 -ю. Можно?" Мальчик прикрыл дверь и быстро убежал вглубь помещения. Через минуту Тамара увидала перед собою светловолосую женщину лет до сорока. Тамара Павловна представилась и объяснила причину своего явления. "Да, конечно. Проходите, пожалуйста", - женщина пропустила гостью впереди себя и они вошли в общую кухню. Сосед слева варил что-то, по запаху, щи с мясом, он кивнул Тамаре головой и продолжал варить. В шкафчике осталось всё целым, кроме любимой порционной кастрюльки, ради которой, впрочем, Тамара сюда и зашла. Она стояла в нерешительности что сказать, и только вопросительно смотрела на новую хозяйку шкафчика. В ответ на неё глядели чистые серые глаза, изредка моргая длинными ресницами. "Вы можете оставить всё это себе, а вот кастрюльку мне бы хотелось...". Тогда женщина попросила Тамару Павловну войти с нею в комнату... ( прод. след)

Почему я не умер вчера?
Потому, что ко мне постучали,
Я открыл, люди "здравствуй" сказали,
И остались пожить до утра.
Стародавней традиции след
Уж простыл, чтоб вот так открываться,
Нас легко приучили бояться
Даже там, где опасности нет...
Да, признаться, я б тоже не стал
Их впускать - мало ль что там в кармане,
Но вчера мне приснилася мать,
Я ж не раз не отказывал маме.
" Знаю я, что ты болен, сынок,
И анализы больше, чем плохи.
Слушай, завтра раздастся звонок.
Ты откроешь, не вытерев ноги,
К тебе пОд вечер двое войдут -
Ты не сможешь от них отвязаться,
В моей комнате ночь проведут.
Их не стоит, сынок мой бояться.
Накорми их, мой сын, напои,
Предложи бутерброд на дорогу.
Не твои это гости, мои.
Так что слушай меня понемногу...
Я беременной, помнишь, была,
ДОлжно девочке было родиться.
Ко мне нищая как-то зашла,
Постучала, просила напиться.
Я ж махнула рукой :"Погоди!
Ходят всякие, дела что ль мало?"
И вдруг ёкает что-то в груди -
Я к дверям, а старушка пропала.
А дочурка и год не жила...
Бог лишь ведает в чём то причина.
Но однажды от края села,
В нашу сторону, вижу, мужчина
Незнакомый, и быстро идёт.
А мороз уж не мал, вечерело.
Я подумала:"Чёрт тя несёт!"
И засовы задвинуло смело.
А поутру беднягу нашли
Под забором, у нашей берёзы.
Заблудясь, шёл он с дальней земли..."
И я видел мамашины слёзы.
" Ну, а нынче проверка тебе -
Я её для тебя упросила.
Коль поймёшь - утешенье и мне.
Укрепит тебя Божия сила..."

И с тех пор я прожил сорок лет.
Дети? Двери открыть не готовы:
Мир страшит. Не в пример мой ответ,
Не в науку и бабкин совет...
Код с парадном и в доме засовы....

 В комнате всё было без изменений, кроме одного: в неё поместился не один человек, а целых три. Знакомый уже мальчик сидел на диване и листал книгу, за столом сидела девчушка на глаз лет пяти и ела кашу. На столе стояла Тамарина любимая кастрюлька. "Вы присядьте, пожалуйста. Я вымою её быстренько, и вы её заберёте. Уж простите, что мы без спроса её присвоили. Так вышло. Я сейчас".  И женщина вышла, взяв одной рукой кастрюлю,  а другой придвинула Тамаре стул, и вышла. Мальчик оставил читать и смотрел на Тамару, девочка доедала свою кашу. Все молчали. "Знаете, что? Простите, как вас зовут? Меня - Тамара Павловна. Оставьте вы эту кастрюльку себе. Мне подарили недавно набор  "Цептер", там почти такая.... Зачем мне столько кастрюль!". "Спасибо", - женщина сказала так просто и спокойно, что Тамара улыбнулась. "А это... мои дети Саша и Таня. Нам пришлось уехать из Казахстана, вот... Так вышло. И нам дали вот это жильё... А я..., я Наташа, Наталья". Не зная, зачем она это делает, Тамара Павловна, предложила новой знакомой... свой номер телефона, так, на всякий случай. Так же спокойно и просто Наталья подала её листок бумаги и авторучку. "Спасибо."  На этом они и расстались.
  В конце недели забежала Маша и таинственно прошептала прямо с порога: " А у меня для тебя что-то есть... Вот, читай: житие блаженной Ксении Петербургской! У нас уже домов своих даром не дарят! И за мужиков странствовать босиком не ходят... Дивны дела, Твои Господи!". Подруги сели за чай, потом за кофе, а Машка всё ахала и охала про Ксению и в конце-концов уверила: "Да! были женщины в русских селениях!". После её ухода Тамара, не убрав со стола посуду, открыла принесенную книжку... (Продолжение следует)

Про ропотника. Быль...

Чем больше будете ныть, тем всё меньше будет за что благодарить Бога! Что сказал святитель Иоанн Златоуст? То-то... За всё вот и благодари, как сказано. Один человек в лагере всё Сталина проклинал:"Чтобы ты сдох!". Идёт он однажды на лесоповал и твердит:"Чтобы ты сдох!". А тут, как на грех, шёл следом особист, перегоняет его и слышит: "Чтобы ты сдох!". "Это я чтобы сдох? Ах, ты...!" И стрельнул, и убил ропотника. Идёт дальше особист по лесоповалу, видит ещё зэк идёт и тоже чего-то бормочет. Ещё пуще обозлился стрелок:"Ну, ещё один клянёт меня!". Достал наган свой, однако, слышит: "Слава Богу за всё, слава Богу за всё...". "Ну, этот хоть про Бога.... Благодарный за всё. Значит, и за меня благодарный". И перевёл благодарного за всё в другой барак, что потеплее и посуше... Вот как бывает.

Нюсь, особист - это в армии, а в лагере на лесоповале - вертухай

Кста, Нюся, а тебе тот самый вертухай, что ли, притчу сию рассказал? Ведь только он мог знать, что стало с обоими зэками

Holder пишет:Нюсь, особист - это в армии, а в лагере на лесоповале - вертухай

Кста, Нюся, а тебе тот самый вертухай, что ли, притчу сию рассказал? Ведь только он мог знать, что стало с обоими зэками

Нет. Никто мне ничего не рассказывал. Это по теме РОПОТА и БЛАГОДАРЕНИЯ. В вертухаях я не разбираюсь, знаю, что особисты были. Тут суть важна, а не детали. Проклятия, по-любому, не спасают человека.