Хвиля" предлагает вашему вниманию интервью Terra America с известным российским историком, заведующим отделом Азии и Африки ИНИОН РАН, руководителем Центра методологии и информации Института динамического консерватизма Андреем Фурсовым о происходящем в мире процессе политической трансформации, в котором активно участвуют США и Китай. Фурсов – один из наиболее известных российских теоретиков в области мировой истории. Еще в 1990-е он выступил с оригинальной трактовкой событий, связанных с распадом СССР и Восточного блока. Вслед за смертью социализма, по мнению ученого, с неизбежностью придет кардинальная трансформация капитализма, однако в итоге этой трансформации возникнет не более гуманный, но более жесткий строй, основанный на иерархии и насилии. Сегодня, согласно исследовательской концепции Фурсова, события, разворачивающиеся на мировой сцене, являются отголоском скрытых от внешнего наблюдателя столкновений теневых мировых группировок.
– Уважаемый Андрей Ильич, считаете ли вы, что нынешние события на Ближнем Востоке означают какой-то важный эпизод в развитии Мировой системы? Как можно охарактеризовать, что происходит сейчас в Турции, Сирии, Израиле, Ливии и так далее?
– То, что происходит в этом году на Ближнем Востоке – важный момент в перестройке мировой системы в интересах верхушки мирового капиталистического класса, locus standi, портом приписки которого являются США.
Пытаться представлять эти события как «демократический сдвиг» или «борьбу против диктаторов и тиранов» могут либо идиоты, либо злонамеренные лжецы. Вне контекста глобальной перестройки, вне борьбы различных группировок Запада между собой и их вместе – с Китаем объяснить происходящее на Ближнем Востоке трудно, если не невозможно.
Разворачивающийся Мировой кризис, который при некатастрофическом развитии событий, скорее всего, растянется на весь XXI век, потребует от США максимального напряжения сил для того, чтобы сохраниться в качестве Мирового Хозяина, коллективного генерального секретаря Капиталистического порядка современной системы. А сил уже не хватает. США перенапряглись: агрессии против Югославии, Ирака, Афганистана, Ливии – затратные мероприятия; если добавить к этому огромный, пухнущий долг, нарастающие экономические проблемы и неудачливые президентства Буша и Обамы, то картина становится довольно мрачной.
Америка не может больше доминировать в мире таким образом и в тех формах, в которых это имело место в последнее двадцатилетие – слишком широко шагала, вот и «порвала штаны». Поэтому сегодня американские аналитики в раздумьях: одни, как Чарльз Капчан и Адам Маунт предлагают некое «автономное управление» – передачу Америкой части полицейско-карательных функций, обеспечивающих глобальное накопление капитала, «государствам-преторианцам». Другие, такие как Найл Фергюсон, вообще предупреждают о том, что крушение американской империи может произойти очень быстро – обвально.
Сегодня США напоминают Римскую империю эпохи Траяна и Адриана. В первой половине II в. н.э. Римская империя достигла огромных размеров и вынуждена была не только прекратить экспансию, но сначала перейти к стратегической обороне и активизировать строительство защитных валов, а затем начать оставлять завоеванные территории. Прошло сто лет и рванул кризис III в. н.э., после которого Рим и римляне уже никогда не стали прежними – vixerunt; в XXI веке все процессы идут намного быстрее – сто лет вполне могут уложиться в 10–20.
На рубеже XX–XXI веков информированный и проницательный американский аналитик Чалмерс Джонсон в трилогии «Отдача» («Blowback»), «Печали империи» («The sorrows of Empire») и «Немезида: последние дни американской республики» («Nemesis: The last days of American Empire») предсказал, что в XXI веке Америка получит отдачу прежде всего в Азии и Африке на то, что она делала во второй половине ХХ века (начиная с бомбардировок Хиросимы и Нагасаки), и ей, Америке, придется уходить. И вот теперь США действительно уходят (не случайно в Голливуде начали снимать фильмы о забытых на периферии Римской империи легионах), в том числе с Ближнего Востока (то есть из Северной Африки и Юго-Западной Азии). Но уходят не вообще, а стараясь сменить форму присутствия с прямой – на косвенную, с упорядоченной – на хаосогенную.
Геополитика и геоэкономика, как и природа, не терпят пустоты. На место американцев могут прийти конкуренты – китайцы, западноевропейцы. Как сделать так, чтобы Ближний Восток не достался заклятым друзьям? Возможно ли это? Возможно. В начале было слово. И слово было – «хаос» – управляемый, разумеется (привет разработчикам из Института Санта-Фе и аналогичных структур). Похоже, стратегию именно управляемого хаоса избрали американцы в качестве решения ближневосточного вопроса. А что? Они ведь уже применяли эту стратегию – и успешно. Стивен Манн, высокопоставленный американский чиновник несколько лет назад откровенно признал, что в 1980-е годы США применили против СССР стратегию управляемого хаоса, а средствами ее реализации стали рыночные реформы и «демократия» как форма политической модернизации.
Логика американцев, скрывающаяся за событиями на Ближнем Востоке такова: если не можешь непосредственно удержать некие зоны и уходишь, то, во-первых, надо создать в них хаос, раздробив крупные властные образования по возможности на более мелкие; во-вторых, организовать нестабильность. Кто лучше всего подходит для организации нестабильности на Ближнем Востоке? Конечно же, исламисты. Тем более они и созданы американскими спецслужбами – об этом много написано (например, «Доллары террора: США и исламисты» Р. Лабевьера, «Исламизм и США: Союз против Европы и др.[1]). Кроме того, у исламистов и транснациональных корпораций, кластером которых являются США, объективно общий враг – национальное государство. И ТНК, и исламские террористические (по сути – политико-экономические) корпорации носят наднациональный характер и сообща работают на свое «светлое будущее».
Зачистке подверглись даже те люди и режимы, которые были более чем лояльны по отношению к США, например, режим Хосни Мубарака. Их время прошло, они больше не нужны и их «сливают». На Ближнем Востоке, однако, есть две страны, в которых исламисты относительно слабы, и хаотизация à la Тунис и Египет здесь не проходит. Эти две страны – Ливия и Сирия. Их правящие режимы отличаются не только тем, что исключили исламистов из игры, но вообще хорошо контролируют ситуацию, а значит, очень мешают, например, наркотрафику и связанным с ним финансово-политическим и криминальным кругам (кланам) Запада. В этом контексте журналисты часто называют троицу: Ахмад Вали Карзай – главный наркобарон Афганистана, недавно убитый младший брат президента Афганистана (его смерть, кстати, странным образом совпала со смертью еще одного персонажа, чье имя журналисты активно связывают с наркотрафиком – Холбрука), бывший министр иностранных дел Франции, связанный с Збигневом Бжезинским Бернар Кушнер и не нуждающийся в представлении Хашим Тачи; помимо экономических интересов троицу связывают и определенные пристрастия – нетрадиционные. Разумеется, этой несвятой троицей дело не ограничивается, но она очень на виду.
В Средиземноморье наркотрафик идет через тунисский порт, а сам порт контролирует одна из пяти крупнейших нью-йоркских гангстерских семей – Бонанно (другие семьи – Гамбино, Дженовезе, Коломбо, Декавальканте). Я присоединяюсь к мнению тех аналитиков, которые считают, что дестабилизацию Туниса и Магриба в целом невозможно рассматривать в отрыве от передела контроля над наркотрафиком. Аналитики также указывают, во-первых, на ту роль, которую портовые профсоюзы сыграли в «народном восстании» в Тунисе – то есть в падении первой «косточки» домино в так называемых «революциях арабской весны»; во-вторых, на тесные связи семейства Бонанно с ЦРУ и семейством Куомо (Эндрю, а затем его сын Марио Куомо – губернаторы штата Нью-Йорк; в промежутке между их губернаторством эту должность занимал Руди Джулиани, имя которого журналисты связывают с семейством Гамбино).
Ситуация с Тунисом заставляет нас вспомнить ту роль, которую американская и сицилийская мафии сыграли во время Второй мировой войны в высадке союзников на Сицилии, обеспечив начало этого процесса. С этого момента, кстати, началась активизация связей мафии с американскими спецслужбами. Итак, в Ливии и Сирии американцы (и евроатлантические элиты в целом) могут создать хаос только путем разрушения этих государств извне, путем агрессии. Что и происходит. При этом надо помнить, что Ближний Восток – лишь одна, хотя и очень важная «площадка» мировой кризисной перестройки. Перестройка носит глобальный характер и игроки у нее – глобальные. И ставки глобальные – власть и привилегии в посткризисном (возможно, посткапиталистическом) мире.
– Как вы думаете, какие мировые силы, кроме Америки, пытаются играть в эту игру? Кто-то еще замешан?
– Несколько лет назад журналисты запустили словосочетание «глобальные племена» («global tribes»), к которым отнесли англосаксов (англичан и американцев), евреев (Израиль и мировая еврейская диаспора), китайцев и арабов. По поводу арабов у меня есть сомнения, а вот три первые племени названы верно; я бы только сократил их число до двух, поскольку два первых «племени» за последние два столетия тесно переплелись друг с другом. Однако «племя» – «племенем», а реальных группировок, структур, ведущих мировую борьбу за власть, информацию и ресурсы больше, примерно 10–15 – по числу глобальных финансовых потоков и их коллективных контролеров.
Глобальные игроки – это, за исключением (возможно, пока за исключением) Китая – не государства, а устойчивые кластеры, сетевые структуры, организации орденского (а также нео- и квазиорденского) типа. Поэтому когда я говорю «США», я имею в виду не столько государство США, сколько США как кластер ТНК и финансово-информационных структур, как зону деятельности таких структур – прежде всего Федеральной Резервной Системы. Полагаю, что национальное государство США не дожило двух лет до 200-летнего юбилея: в результате ползучего переворота 1963–1974 гг., начавшегося убийством Кеннеди (замахнулся на ФРС) и окончившегося импичментом Никсона, США превратились, прежде всего, в кластер ТНК, финансовых олигархий и их наднациональных структур (например, Трехсторонней комиссии). Показательно, что начиная с 1976 года, ни один президент США не был выходцем с восточного побережья, все президенты были либо с юга, либо с запада, причем все были теснейшим образом связаны с ТНК. Победа кластера ТНК над национальным государством – это поражение восточного (атлантического) истеблишмента США.
Современный мир так устроен, что одна структура в качестве мирового игрока может представлять несколько государств (или вообще, как Ватикан, не представлять никакие конкретные государства), а одно и то же государство может быть представлено несколькими игроками, входящими к тому же в различные наднациональные кластеры или ордены.
Отсюда – развитие, во-первых, принципиально новых форм тайной внешней политики, существенно отличающихся от тайной политики прошлого; во-вторых, развитие тайных «внешних политик» – именно так, во множественном числе. Субъектами тайных внешних политик выступают интегрированные кластеры ТНК, спецслужб, финансовых, религиозных, информационных и академических структур различных стран. Корпоратократия, в отличие от государственно-монополитической буржуазии носит характер одновременно супра- (над-) национальный и инфра-национальный.
Игроки мировой площадки представляют самые разные силы – это американский, англо-голландский и еврейский международный капитал, это Ватикан, старые и новые структуры орденского типа, орденско-сетевые организации (например, так называемая «Группа», фундамент которой заложил сторонник идеи англо-американского истеблишмента Родс; то, что окрестили «Черным Интернационалом», который, похоже, становится все более активным).
Их экономическим интегратором выступают офшорные зоны, начиная с лондонского Сити и заканчивая Багамами, а политическим – клубы и комиссии (Бильдербергский, Трехсторонняя и те, о которых мы до сих пор не знаем или только догадываемся, вычисляя, как Урбан Леверье «вычислил» Нептун).
Интеграция различных мировых (с 1980-х годов – глобальных игроков) не исключает противоречий и острых конфликтов между ними. Так, в 1929–1931 гг. директор Центрального Банка Англии Монтэгю Норман, «закрыл» Британскую империю (25% мирового рынка) от остального мира, нанося тем самым сознательный и мощный удар по США. Именно это противоречие сыграло огромную роль в возникновении Второй мировой войны и заставило значительную часть американской элиты поставить задачу подрыва разрушения Британской империи в качестве первоочередной. (В том числе и во время Второй мировой войны, не говоря уже о послевоенном периоде – Аллен Даллес прямо говорил об этом – и далеко не он один).
– Даллес – это 1940–1950-е годы. А сегодня?
– То же происходит и сегодня. Приведу один пример как раз из событий вокруг Египта. 30 января 2011 г. Обама отправил в Каир в качестве спецпосланника Фрэнка Визнера. Об этой фигуре стоит сказать подробнее – я благодарен своим коллегам, которые обратили мое внимание на Визнера и публикации Мейсана о нем. Сначала посол в Египте в 1986–1991 годах, затем на Филиппинах и в Индии; после ухода с дипломатической службы этот «тихий американец» работал в печальной памяти корпорации «Enron», в ряде неправительственных организаций, впоследствии – сопредседатель рабочей группы по Ираку и – внимание – спецпредставитель США в составе «тройки» по определению будущего статуса Косово, этого криминального нарко-исламского анклава, управляемого ЦРУ и мафией по поручению наднациональных структур. Короче, как говорят в народе, Фрэнк – «не хрен собачий». Отец Визнера, тоже Фрэнк, – один из организаторов ЦРУ, отметившийся участием по линии ЦРУ в подготовке антисоветского мятежа в Венгрии. Фрэнк-младший женат на мачехе Николя Саркози, то есть второй жене отца «Сарко-американца» и имеет от нее четырех детей. Именно он, как утверждает известный французский журналист-разгребатель грязи Тьери Мейсан, сыграл огромную роль в карьере Саркози, в привязке его к США (отсюда – прозвище «Сарко-американец»). По данным Мейсана один из сыновей Визнера был пресс-секретарем президентской кампании Саркози для англосаксонских СМИ, а другой – одно из главных лиц в Carlyle Group; этот Фонд управляет активами семейного тандема «Буши – бин Ладины»; в этот же Фонд Визнер пристроил брата Саркози, Оливье.
Визнер, по задумке Обамы, должен был убедить Мубарака уйти по-тихому. Однако не тут-то было. Сначала в Каире, а затем 5 февраля в Мюнхене на конференции по безопасности, Визнер заявляет, что США и Европа должны поддержать Мубарака и он не должен уходить. Хиллари Клинтон в ответ делает вполне обамовское по духу заявление о необходимости поддержать «демократические силы», однако Визнер по сути дезавуирует это заявление. И тогда Обама прекращает его миссию. Я примерно представляю себе как человек уровня, карьеры и семейных традиций типа Визнера должен воспринимать чету Клинтонов, Обаму и им подобных. Но дело, разумеется, не в личных пристрастиях. Налицо схватка двух кланов, которые по-разному смотрят на будущее мира и Ближнего Востока, кланов, за которыми стоят разные наднациональные группировки. При этом семьи из различных кланов могут иметь общий бизнес. Жизнь меняется. Например, когда-то Ротшильды поддержали де Голля (одним из первых о связях генерала с банкирами написал Анри Костон в книге «Onz ans de malheur»), а сегодня они с помощью таких, как Саркози, ломают то, что осталось от голлистского движения – и это тоже часть глобальной кризисной перестройки, кризисного менеджмента.
– Есть что-то, что как-то регулирует эту борьбу группировок за будущее?
– Структуры, группировки, в которые организованы хозяева мировой игры, ведут между собой острейшую борьбу, но борьбу по определенным правилам. По крайней мере, так было до сих пор. Сохранятся ли эти правила по мере неминуемого обострения борьбы за будущее в условиях кризиса? Есть сомнения. За последние несколько месяцев произошли события, которые эти сомнения подпитывают. Речь идет о демонстративно брутальном и унизительном, организованном как личностное размазывание по стенке аресте Стросс-Кана, теракте в Норвегии и отчасти волнениях цветного дна в Лондоне. То, что Брейвик – не одиночка (точнее, такой же «одиночка» как Освальд, Сирхан Бишара Сирхан или Карл Вайс – убийца самого опасного соперника Франклина Рузвельта Хью Лонга, прототипа губернатора Вилли Старка – главного героя «Всей королевской рати» Роберта Пенна Уоррена), а «элемент» международной сети – не вызывает сомнений.
То, что убийство нескольких десятков детей (причем детей вовсе не пролетариев) – это сигнал, который определенные группировки мировой элиты посылают другим, сомнения тоже не вызывает. А вот то, что жертвами стали дети, свидетельствует: мировая борьба в условиях кризиса приобретает столь ожесточенный характер, что подан сигнал: если что, не пощадим и детей. Интересно, будет ли ответ, и если да, то какой и где, но ясно, что в любом случае он усилит нестабильность.
– И какая глобальная цель вот этого всего разжигания нестабильности?
– Главная цель – создание нового мирового порядка, в котором нынешние «властелины финансовых колец» сохранят свои власть и привилегии, сократят население планеты и попытаются установить над оставшимися жесткий контроль квазикастового типа с помощью банковских карт, встроенных биочипов, возможно превратившись при этом в существ иного социобиологического типа. Это – долгосрочная перспектива. В среднесрочной перспективе события зимы – лета 2011 года, будь то Ближний Восток, Норвегия или Лондон работают на усиление правых, а в перспективе – праворадикальных сил в Европе. Хаос на Ближнем Востоке уже выбросил в Европу дополнительные волны мигрантов, а ведь Меркель, Саркози и Кэмерон уже говорят о том, что стратегия мультикультурализма провалилась и с ней надо заканчивать. В этом контексте ясно, что появление в Германии книги автора с весьма говорящей фамилией Сарацин было не случайностью, а запланированной подготовкой общественного мнения.
Но что значит покончить с мультикультурализмом? Куда деть живущих в Европе турок, курдов, арабов, африканцев? Депортировать? Как? Куда? Огромную массу выходцев из «третьего мира» вряд ли получится куда-то «деть». Их можно разве что попытаться поставить в жестко подчиненное положение, ограничив права и поместив в гетто. Но ясно, что, во-первых, попытаться сделать это могут только правоавторитарные националистические режимы, наплевавшие на «мультур-культур» и ряд либеральных ценностей. Случайно ли на Западе начинается нечто похожее на реабилитацию национал-социализма, проявляющуюся пока только робко? Речь идет, например, о выставке в Германии, посвященной Гитлеру (впервые), о трактовке национал-социализма как меньшего зла по сравнению со «сталинским тоталитаризмом». Во-вторых, попытка жестким образом изменить положение во многом привыкших к халявной жизни выходцев из Азии и Африки вызовет их сопротивление.
Сегодня в попытках правой радикализации Европы заинтересованы, с одной стороны, те, кто стремится к усилению Европы путем установления в ней праворадикальных порядков, что автоматически потребует превращения Западной Европы в импероподобное образование, жесткую иерархизацию Евросоюза на «тех, кто почище-с» (германо-французское ядро) и на тех, «кто погулять вышел»; жесткую социально-политическую иерархизацию внутри обществ с превращением цветных низов в неполноправный сегмент социума; охлаждение отношений с США, а, следовательно, вытеснение евроатлантического сегмента элит национальным/имперским и, естественно, более или менее тесный союз романо-германской Европы (Европы Каролингов) с Россией.
С другой стороны, в попытке создать в Европе праворадикальные режимы заинтересованы и те, кто стремится ослабить Европу, полагая, что попытки западноевропейцев решить свои проблемы путем праворадикальной квазиимперскости приведут к взрыву на социально-расово-этническо-религиозной основе, к взрыву, который подорвет Европу и станет средством, технологией управляемого (ею) извне хаоса. Противоположные по направленности силы делают одно дело – с разными целями. Отсюда – возможность тактического (при этом бесконтактного или через посредников) союза. В истории примеров тому хватает. Так, в конце 1916 – начале 1917 г. совпали интересы Германии, с одной стороны, и Великобритании и США, с другой, в свержении русского царя и дестабилизации ситуации в России.
– Андрей Ильич, а какие мотивы у Китая включиться в эту глобальную игру? Только ли борьба за какие-то источники энергии или что-то еще?
– Я не специалист по Китаю, Китай меня интересует с точки зрения моих профессиональных интересов – анализа мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы. Вынужденный быть державой с глобальными амбициями, Китай должен присутствовать на максимальном числе мировых и региональных площадок, захватывая максимум пространства. Это принцип китайской игры «вей ци», которая известна в мире как японская игра «го»; задача – расположить свои «камни» в разных частях доски, соединить их в «цепи» и окружить противника. Поднебесная «выставила» много своих «камней» в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Латинской Америке. Правда, в последние месяцы Китай пропустил два удара – Ливия и Судан, который американцам удалось разделить на две части. Но, во-первых, эти удары, несмотря на их чувствительность, с точки зрения мировой игры являются тактическим успехом, во-вторых, убежден, китайцы найдут асимметричный ответ.
Сегодня китайская элита играет в очень сложную игру. С одной стороны, объективно она ведет политико-экономическое и финансовое наступление на позиции США в мире, при этом ее экономические успехи создают серьезнейшие социальные проблемы, связанные с хрупкой социальной структурой, демографией и экологией. С другой стороны, китайская элита делает все, чтобы избежать военного столкновения с США, при этом целый ряд возникающих проблем все более трудно и сложно будет решать невоенным путем. Такая ситуация потребует от китайской правящей элиты верха мастерства и виртуозности.
Вообще нужно сказать, что нынешнее противостояние элиты китайской (восточно-азиатской) и западной, организованной в клубы, ложи и сетевые структуры (прежде всего ее англо-американо-еврейского ядра) – интереснейший и доселе невиданный процесс. Западная верхушка впервые столкнулась с противником, который хотя и представляет незападную цивилизацию, является глобальным игроком; до сих пор глобальным был только капиталистический Запад, опиравшийся в своей экспансии на геокультуру Просвещения.
Противостояние Запада и СССР и, соответственно, западной и советской элит были противостоянием персонификаторов двух версий геокультуры Просвещения; советский проект был вариантом Большого левого проекта Модерна – якобинского; борьба стартовала в рамках европейско-христианского ареала.
Я уже не говорю о том, что контрэлиты, совершавшие революцию в России и персонифицировавшие первую, «интернациональную» фазу (1917–1927/29 гг.) революции в России, а также игравшие активную роль на второй, «национальной» (1927/29–1939 гг.) фазе, либо непосредственно создавались Западом, либо прошли хорошую западную выучку. Они в значительной степени были связаны с западной элитой (финансы, политика, спецслужбы); ассоциировали себя, прежде всего, с мировыми, а не с русскими процессами; здесь также уместно вспомнить и фразу Троцкого о том, что настоящие революционеры сидят на Уолл-стрит, и ту роль, которую Уолл-стрит сыграла в революции и гражданской войне в России.
Устранение «западоидного» лево-глобалистского сегмента советской элиты было необходимым условием для ликвидации возможности превращения России в «хворост для мировой революции» и/или в сырьевой придаток Запада, необходимым условием перехода от стратегии «мировая революция» к стратегии «красная империя» и, в конечном счете, для превращения России/СССР в сверхдержаву. В то же время, как говорят англосаксы, every acquisition is a loss and every loss is an acquisition. Смена элит во время национальной фазы революции, приход во власть представителей широких слоев населения, низов, стал одним из факторов, обусловивших снижение уровня советской правящей элиты (отсутствие связи как с дореволюционной традицией, так и с таковой 1920-х годов), что дало о себе знать после смерти Сталина, особенно в брежневский период, который внешне (а, во многом, по сути) был пиком развития СССР.
Собственно, СССР проиграл в схватке элит: часть его правящего слоя перешла на сторону главного противника, а другая – оппоненты – оказались неадекватны и несостоятельны.
Совершенно иная ситуация в Китае.
Во-первых, несмотря на революцию, которая по китайской традиции есть элемент династического разрыва, каких было немало в китайской имперской истории (между Хань и Тан, между Тан и Сун; победа коммунистов в 1949 г. лишь увенчала и завершила столетний очередной период хаоса), китайская элита опирается на трехтысячелетние властные технологии и стратагемы. Прежде всего, существуют отлаженные механизмы взаимодействия между центром и регионами, а также механизмы передачи власти. Кстати, ни тем, ни другим российская и особенно советская правящая элита похвастать никогда не могла.
Во-вторых, за последнюю четверть века китайская элита, особенно ее среднее и младшее поколения приобрели немаловажный опыт игры на мировой площадке. Достаточно ли этого для успеха – время покажет.
Хотя по такому параметру как опыт мировой борьбы китайская элита уступает современной западной, которая начала свое формирование 300–400 лет назад как мировая – в связи с формированием мирового рынка, который, как заметил Маркс, был в той же мере создан капитализмом, в какой создал его. По своей исторической сложности, западная правящая элита не имеет аналогов, и эта многокомпонентность, образующая, однако, единое целое, сами по себе – мощное геоисторическое оружие.
Исторически западная элита вобрала в себя много традиций, причем победоносных: римскую, романо-германскую, англосаксонскую, еврейскую, венецианскую, традиции, связанные с Католической церковью и в то же время с разнообразными ересями и протестантизмом.
Каждая традиция обладала своими формами организации – тайными и явными, часто – орденскими структурами. В XVIII–XIX вв. к этому добавились масонские и парамасонские формы, в XIX–XX вв. – клубные (от обществ Родса и Милнера до Бильдербергеров и Трехсторонней комиссии) или даже нео-орденские. Большинство этих организаций исходно носило наднациональный характер или приобретало его. В ХХ в. они оказались тесно связанными со спецслужбами и академическим сообществом.
Циркуляция элит в «пентаграмме» «наднациональные структуры – бизнес – госструктуры – спецслужбы – академическое сообщество» выращивала умелую, я бы даже сказал, изощренную элиту. Я не идеализирую и не переоцениваю людей типа Арнольда Тойнби-младшего, братьев Даллес, Киссинджера и Бжезинского, но представить аналогичные им фигуры в российской или советской реальности, не говоря уже о постсоветской, невозможно.
За несколько столетий капиталистической эпохи западная элита выработала много эффективных властных, информационных и финансовых технологий, усвоила социально-стратегический опыт венецианцев и еврейских общин, интегрировала его и его носителей. Сложность – сила западной элиты. Впрочем, она же может оказаться и слабостью. Западная элита не является непобедимой. Нужно учиться тактические победы превращать в стратегические – но это отдельный разговор.
У китайской элиты такой внутренней сложности нет.
Она, в отличие от западной, формировавшейся в постоянно меняющейся среде революций и межгосударственных войн, развивалась в относительно однородной, одноплоскостной имперской среде. Китай – империя, а не система государств, и не случайно с китайской точки зрения вся история Запада это сплошной хаос. Но именно такая сложная история кует победителей. Сложность и изощренность китайской правящей элиты – в другом, прежде всего – в умении ставить себе на службу как достижения, так и слабости противника (35-я стратагема – «цепи»).
Несмотря на постоянную внутреннюю борьбу, национальные противоречия и так далее, западная элита шла по пути усиления внутренней сплоченности и организации, причем происходило это, опять же, на наднациональном уровне. Достигалось это двояким образом.
Первый путь – использование старых наднациональных форм (масоны, иллюминаты и др.) и наполнение их новым содержанием; а также проникновение в старые формы (Ватикан), плюс создание новых наднациональных форм, активизировавшееся после окончания Первой мировой войны и особенно – после Второй, в условиях Холодной войны.
Второй путь – установление родственных связей между элитарными семьями. Важный рубеж здесь – смерть королевы Виктории, ярой противницы браков между аристократами и «лавочниками» (то есть финансистами, промышленниками и т.д.). Через год после смерти королевы европейская аристократия собралась и решила, что браки между аристократами и представителями «финансово-промышленного сектора», причем независимо от национальности последних, вполне допустимы. На этом же «съезде» было де-факто принято решение о своеобразном «разделении труда» в новом аристократическо-финансовом классе. В перспективе, например, для Габсбургов это означало одно, для каких-нибудь Гримальди – другое, менее почетное, но необходимое для западной верхушки, стремительно превращавшейся в мировую.
Весь ХХ век – это дальнейшая консолидация западной элиты, несмотря, а порой вопреки национальным и корпоративным конфликтам, активное использование ею «выскочек», характерных для эпохи массового общества (так называемой «демократии») – примеры тут Троцкий, Муссолини, Гитлер. Западная элита – стратегическая по своей сути, планирующая на многие десятилетия (it is aristocracy which thinks in terms of line, как точно заметил американский социолог Эдвард Бэнфилд), одно из ярких подтверждений – программа «Лиотэ». В 1949 году была принята бессрочная программа борьбы с СССР, первые промежуточные итоги предполагалось подвести через 50 лет. По иронии истории они оказались окончательными: 2–3 декабря 1989 г. Горбачев оформил сдачу СССР западной верхушке во время встречи на Мальте (символичное место, есть все-таки геоисторический вкус и юмор у западных элитариев).
В отличие от западной, у российской («в русской политике последнего полстолетия ни плана, ни последовательности не было» – Врангель-старший о России второй половины XIX – начале ХХ в.) и советской (за исключением периода с середины 1920-х по середину 1950-х годов) элиты стратегии не было. А вот у китайских товарищей она есть, вопрос в том, сколь быстро и успешно они переведут ее на глобальный уровень.
Но есть свои серьезные проблемы и у западной элиты. Она сформирована капиталистическим строем, капиталистической эпохой, христианством и европейской цивилизацией.
Однако капиталистическая эпоха заканчивается, идет демонтаж капитализма; европейская цивилизация, похоже, свое отжила; белый человек, ее носитель не воспроизводит себе подобных; католицизм в религиозно-финансовое ЗАО «Ватикан»; библейский проект как средство контроля над массами практически не работает.
Западная элита начинает демонстрировать признаки неадекватности и даже вырождения à la Будденброки, только вместо четырех поколений здесь четыре столетия. Иными словами, в условиях кризиса игра как бы начинается заново. Сможет ли западная элита воссоздать себя в соответствии с новыми условиями, обновиться и создать новые формы (само)организации? Новое знание о мире и человеке в качестве психоисторического оружия? Это один вопрос.
Еще один вопрос – смогут ли использовать противостояние Запада и Китая иные субъекты стратегического действия, решая свои проблемы, и используя – по принципу дзюдо – силу противника. К сожалению, похоже, РФ к таким субъектам на данный момент не относится. Она слишком слаба после Третьей смуты, она во многом вне игры. О том, насколько вне игры, свидетельствует следующий пример.
17 февраля 2011 г. президент Медведев подписывает с президентом Италии Берлускони соглашение, по которому итальянская корпорация ENI переуступает Газпрому 33,3% своей доли в нефтедобывающем проекте «Elephant» в Ливии. На 28 февраля было запланировано утверждение соглашения ливийцами, но «гладко было на бумаге»: 21 февраля итальянцы и русские бегут из Ливии – начались военные действия, и Берлускони не мог не знать, что они начнутся. Как говаривал в таких случаях Дон Корлеоне, «он не проявил уважение». Не проявил. Поскольку знал, что ничего не будет.
Правящий слой РФ, тесно связанный с Западом, ориентирован на чужое и не уверен в своем, а значит и в себе – это характерное мутное послесмутное состояние.
Это уже было в нашей истории. Во время Смоленской войны (1632–1633 гг.) один из воевод русской армии Василий Измайлов во время встреч с литовскими «коллегами» хвалил польско-литовского короля, принижая своего государя: «Как против такого великого государя нашему московскому плюгавству биться?». Неужели история повторяется? Если да, то плохо: плюгавства, действительно, никогда ничего не выигрывают, они не победители, а ничтожества, лузеры. Будем надеяться, что все же нет, и у нас появится субъект стратегического действия (подробнее см. мою статью об этом в журнале «Однако» 2011, № 1).
Разворачивающееся противостояние западной элиты, прежде всего ее англосаксонско-еврейского ядра, и китайской элиты – небывалое в истории мировой борьбы явление, это захватывающая картина, где нас ждет немало сюрпризов. Во многом именно эта борьба определит будущее – послекапиталистическое и вообще. Надо постараться, чтобы эта борьба не превратилась в Большую Охоту, о которой киплинговский удав Каа сказал, что «после этой охоты не будет больше ни человечка, ни волчонка, останутся одни голые кости». Это – программа-минимум. Программа-максимум: по принципу обезьяны, наблюдающей схватку тигров, или в полном соответствии с китайскими стратагемами, например, 5-й или 14-й или – извлечь из противостояния Льва и Дракона максимум выгоды.
– Андрей Ильич, а верите ли Вы в возможность возникновения в ближайшие годы центрально-азиатского и тихоокеанского очагов нестабильности, раз уж у нас с Вами зашел столь подробный и насыщенный разговор о Китае?
– Что касается тихоокеанского или азиатско-тихоокеанского очага, то такового нет, поскольку нет никакого азиатско-тихоокеанского региона (АТР). Я согласен с теми исследователями (например, с Олегом Ариным), которые в принципе отрицают существование такого региона, считают его фикцией. Говорить нужно о Восточной Пацифике. Она пока что очагом нестабильности не является. Но может стать таковым, во-первых, в случае резкого ухудшения природно-геологической ситуации в Японии; во-вторых, если в Китае начнутся дезинтеграционные процессы или какие-либо иные социальные катаклизмы.
А вот в Центральной Азии очаг нестабильности уже создан. Я имею в виду Центральную Азию в узком смысле слова, т.е. пять постсоветских «станов» – пять бывших республик СССР плюс север Афганистана и Пакистана, Кашмир.
В 2003 г., когда действия определенных сил по созданию очага нестабильности в Центральной Азии только начинались, в работе, написанной по-русски и по-английски, я назвал эту новую роль региона «центральность Центральной Азии-2».
Под «центральностью-1» я имел в виду эпоху с середины II тысячелетия до н.э. (появление индоевропейцев на их колесницах в Северном Причерноморье, вызвавшее кризис XII в. до н.э. и перевернувшее Средиземноморье) до XIII–XIV вв. н.э., когда монгольские завоевания перевернули весь Старый Свет. В течение трех этих тысячелетий серьезные изменения в Центральной Азии, возникновение в ней кочевых
Форум
