Форум
Можем ли мы называть А.С.Грибоедова православным христианином? По свидетельству Ф.В.Булгарина, прославленный драматург часто, усердно и с благоговением молился в храме Божием во время богослужения. Православное благочестие сочеталось у него с искренней, неподдельной любовью к Отчизне и русскому народу. «Любезный друг! — говорил он. — Только в храмах Божиих собираются русские люди, думают и молятся по-русски. В русской церкви — я в отечестве, в России! Меня приводит в умиление мысль, что те же молитвы читаны были при Владимире, Димитрии Донском, Мономахе, Ярославе в Киеве, Новгороде, Москве, что то же пение одушевляло набожные души. Мы русские — только в церкви, а я хочу быть русским.»
В.К.Кюхельбекер вспоминал в своём «Дневнике» о том, как Грибоедов любил перечитывать начальные пять глав книги пророка Исайи. А С.Н.Бегичев утверждал, что Александр Сергеевич мечтал о возможности как-то сочетать свою дипломатическую службу в Персии с проповедью христианства коренным жителям этой страны. Перед последним отъездом в Персию автор «Горя от ума» предчувствовал свою трагическую гибель. Тогда он долго и горячо молился в часовне Иверской Божией Матери (которую москвичи часто именовали Вратарницей и Матушкой-Заступницей), словно вверяя Ей свою судьбу….
Внутренний мир выдающегося художника был сложен, в чём-то парадоксален и не укладывается в общепринятые схемы. Будучи верующим человеком, А.С.Грибоедов был в то же время гуманистом и рационалистом, воспринимавшим идеи радикального преобразования общества как безусловное благо. Разумеется, противоречивость его мировоззрения не могла не отразиться в созданных им художественных образах.
Христианское миросозерцание Грибоедова проявилось в его сочувствии к угнетённым и зависимым представителям «низшего» сословия, волею обстоятельств страдающим от барского произвола. («...На них он выменял борзые три собаки!»). Протест против унижения человеческого достоинства, несомненно, содержит в себе духовную подоплёку: «простолюдин» — это прежде всего человек, созданный по образу и подобию Божьему. Вместе с тем сострадание к униженным и оскорблённым сочетается у Грибоедова с обличительным пафосом ниспровергателя традиций, возросшего на идеях европейского Просвещения.
Национальная самобытность стиля и языка комедии, меткость и справедливость саркастических выпадов Чацкого против поверхностного подражательства Западу парадоксально сочетается с европоцентричной системой ценностей Грибоедова — сторонника прогрессистских преобразовательных идей.
«Горе от ума» — сатирический памфлет и именно поэтому отличается субъективизмом. Александр Андреевич Чацкий противопоставляет себя фамусовской Москве, которая становится символом косного, отжившего, дряхлеющего крепостнического мира. Нельзя не отметить, что в бескомпромиссной критике произвола, самодурства и низкопоклонства было много справедливого. Вместе с тем серьёзное изучение навсегда отошедшей в прошлое эпохи убеждает нас в односторонности позиции Чацкого, не способного увидеть положительных сторон в сложившемся укладе московской жизни того времени. Кстати, в этой односторонности справедливо упрекали Грибоедова некоторые его современники (например, замечательный поэт П.А.Вяземский).
Всякий раз, возвращаясь к произведениям писателей-классиков, мы призваны заново отвечать на поставленные авторами злободневные и вечные вопросы, при этом учитывая опыт жизнедеятельности многих поколений, отделяющих нас от периода жизни и творчества создателя литературного шедевра. По словам известного литературоведа М.М.Дунаева, «злоба дня, того дня, когда произведение вновь является перед читателем, зрителем, слушателем, может отвлечь внимание от важнейшего, вневременного. С прошествием же времени высвобождается более важное, сущностное для всех времён, о чём и сам автор мог порой не подозревать и чего не прозревать в собственном сознании — парадокс искусства».
«Горе» Чацкого — не только в несовпадении его принципов с теми жизненными ценностями, которыми живёт фамусовское общество. Внутренняя причина «миллиона терзаний» — в нём самом: в ложной направленности рационалистического «ума», в стремлении к собиранию земных сокровищ, а главное — в необузданной страстности и гордыне. Именно гордыня побуждает главного героя комедии столь язвительно поносить «московское общество», вызывающе грубить Фамусову (отцу девушки, к которой Чацкий относится как к невесте), унижать окружающих хамоватым высокомерием и при этом ещё удивляться тому, что «свет» его отвергает и характеризует как «безумного». Трагическое заблуждение Чацкого — в его горячем, всепоглощающем стремлении к чисто внешним преобразованиям в обществе. При этом он не осознаёт важности внутренней борьбы со своим грехом во имя духовного преображения личности. Ведь и общество может стать более совершенным, если произойдут серьёзные изменения прежде всего в умах и сердцах людей. Верная направленность ума принесёт его обладателю благо, а не горе….
Н.В.Гоголь писал о персонажах комедии: «Все лица комедии Грибоедова суть такие же дети полупросвещения, как Фонвизиновы — дети непросвещения, русские уроды, временные, преходящие лица, образовавшиеся среди брожения новой закваски. Прямо-русского типа нет ни в ком из них; не слышно русского гражданина. Зритель остаётся в недоумении насчёт того, чем должен быть русский человек. Даже то лицо, которое взято, по-видимому, в образец, т.е. сам Чацкий, показывает только стремление чем-то сделаться, выражает только негодованье противу того, что презренно и мерзко в обществе, но не даёт в себе образца обществу». Подобная резкая оценка — приговор чужебесию и бездуховности, царящих в великосветских салонах первой трети 19 столетия. Для Н.В.Гоголя понятия русский и православный — синонимы. Именно поэтому он воспринимает «детей полупросвещения» как чужестранцев в собственном Отечестве, не теряя надежды, что им на смену придут люди с цельным духовным миросозерцанием.
Но неужели в московском обществе того времени не было по-настоящему достойных людей с чёткими нравственными принципами, кодексом чести и благородства? Как-то не хочется верить тому, что в «высшем свете» задавали тон лишь беспринципные стяжатели и карьеристы, раболепно склоняющиеся перед влиятельными особами. Сравнивая некоторых персонажей комедии с их прототипами, можно сделать вывод, что Грибоедов был не вполне справедлив к обличаемому им «московскому обществу». К примеру, прототипом Хлёстовой была помещица Анастасия Дмитриевна Офросимова, которую можно без преувеличения охарактеризовать как сильную и влиятельную личность консервативного направления. Она справедливо отстаивала всё, что было хорошего во времена её молодости, от души высмеивая всё дурное в новом поколении. Здравомыслящая и проницательная, одарённая от природы трезвым умом, А.Д.Офросимова выработала меткий взгляд на житейские обстоятельства и духовно-нравственный облик представителей высшего московского общества, к которому принадлежала по рождению и воспитанию. Её откровенность и правдивость не знали границ, а резкие «приговоры» по отношению к порокам и безнравственности отличались беспощадностью. Язвительные выпады Настасьи Дмитриевны против окружающих (особенно против молодёжи) были до того резки и прямолинейны, что женщина добрейшей души получила от современников эпитет «злоязычной».
Предвзятое отношение автора комедии к личностям, подобным Офросимовой, было следствием его либеральных, просветительских, гуманистических убеждений. Этот колоритный тип московской барыни, хранительницы традиций и «преданий старины глубокой», приобретает в художественном истолковании Грибоедова резко сатирические, гротескные и даже откровенно шаржированные черты. Вместе с тем, будучи умным и чутким художником, Александр Сергеевич был вынужден вскользь отметить такие положительные черты Хлёстовой, как справедливость (обличение героиней комедии безнравственного поведения Загорецкого) и сострадательность к Чацкому, которого и впрямь есть за что пожалеть.
Не будет лишним указать и на то, что А.Д.Офросимова — прототип не только Хлёстовой, но и графини Марии Дмитриевны Апраксиной из «Войны и мира». Однако Л.Н.Толстой в противоположность Грибоедову выводит этот образ с несомненной симпатией, акцентируя внимание на национальных и народных чертах характера своей героини. Мария Дмитриевна добра и прямодушна, а грубоватость её манер органично сочетается с присущей её душе сокровенной нежностью и сердечной теплотой. Характерно, что в отличие от большинства описанных в романе-эпопее завсегдатаев светского общества, говорящих по преимуществу на французском языке, графиня Апраксина всегда говорила по-русски. Отправив четырёх сыновей на войну, она, по собственному признанию, «не тужит», всецело уповая на Божью милость.
Много интересных, чрезвычайно поучительных и ценных для современного читателя сведений о столичном обществе первой четверти 19 века можно почерпнуть из книги «Грибоедовская Москва», принадлежащей перу историка литературы Михаила Осиповича Гершензона (1869-1925).
Автор этой замечательной книги нимало не идеализировал обычных выходцев из дворянского сословия той эпохи, но всё же отдавал им явное предпочтение перед своими современниками. В одном из писем к брату Михаил Осипович признавался в том, что подчас испытывал зависть к людям 20х–30х годов 19 столетия, с ненасытным упоением рассматривая картины, в которых изображался их уютный и неторопливый быт. В своём воображении он приобщался к миру существования современников Пушкина, Грибоедова, Вяземского, воспринимая время жизнедеятельности этих замечательных личностей как период расцвета отечественной культуры.
Исключительно благоговейное отношение к творческому наследию классиков золотого века русской литературы сочеталось у Гершензона с критическим мышлением и оригинальностью концепций в области отечественной культуры и философской мысли. Именно он в 1909 году выступил инициатором издания (а также как автор предисловия) сборника «Вехи», объединившего видных российских мыслителей и публицистов своего времени.
Почтительная любовь Гершензона к стародворянской культуре не могла не сочетаться с резким неприятием критического, обличительного пафоса Чацкого, направленного против этой культуры и характерного для Москвы тех лет духовного, бытового, психологического уклада жизни. Полемически опровергая односторонность критики фамусовского общества, Гершензон в «Грибоедовской Москве» неопровержимо свидетельствовал о России периода царствования Александра Павловича как о «потерянном рае», как об обществе людей с «насыщенным», а потому и цельным мировоззрением.
Главным лицом художественного исследования «Грибоедовская Москва» можно назвать Марию Ивановну Римскую-Корсакову. Ей принадлежал двухэтажный московский особняк с фасадом, выходящим на Страстную площадь (впоследствии здесь размещалось здание 7-й мужской гимназии). Именно этот особняк — «прототип» дома Фамусова, в котором от начала до конца развёртывается действие грибоедовской комедии. Автор «Грибоедовской Москвы» указывает на характерную для Марии Ивановны (как и для других зажиточных московских дворян) благотворительность: в её доме на правах членов семьи постоянно жили нищие старушки и слепой старичок Пётр Иванович; сама хозяйка дома ласково называла своих жильцов «инвалидной командой».
Мария Ивановна была своего рода живым олицетворением московского быта и образа жизни. Она принадлежала к тому же высшему светскому обществу, что и её сверстница А.Д.Офросимова, и между этими представительницами старомосковской знати было немало сходства. Основными чертами характера Марии Ивановны были такие свойства, как жизнелюбие, весёлость, непосредственность, бойкость. «А как бойка она на язык! Её письма так и пестрят меткими словами и сочными характеристиками».
Сыновья Марии Ивановны Павел и Григорий были достойными, доблестными патриотами Российской державы, участниками Отечественной войны 1812 года. М.И.Римская-Корсакова дала своим детям исключительно нравственное воспитание, приучая их к «честным правилам»: «кто их имеет, тот и счастлив, а все побочные неприятности в сей жизни, не надо так сокрушаться, сносить с терпением, и всё будет хорошо». Но главным достоинством этой московской барыни было свойственное ей православное благочестие: каждое воскресенье, а подчас и в среду, она усердно молилась на богослужении либо в одном из домовых храмов, либо в Страстном монастыре. Она была убеждена в том, что «всякое дело надо начинать с молитвою, а особенно где зависит счастие человека. <...>. Причащается она обыкновенно в субботу на Страстной или в Светлое Воскресенье. Ездит она и в Ростов на богомолье; в 4 поутру ложится в кибитку, — туда 3 дня, там 3 дня да назад 3».
Можно не сомневаться в том, насколько бы преобразилась наша повседневная жизнь, если бы усилия тратились не на погоню за призрачным и сиюминутным, а на созидание и приумножение того лучшего, что завещали нам наши благочестивые предки. Москва издревле отличалась самобытным укладом жизни, который воплотился в реальность лишь благодаря самоотверженному труду представителей разных сословий. Высшее московское общество состояло не из одних молчалиных, репетиловых, загорецких, но из честных, деятельных патриотов, воинов и созидателей. Именно они защищали Отечество в 1812 году и в меру своих способностей укрепляли российскую государственность. Украшением этого общества, как говорилось выше, были и такие благочестивые хранительницы традиций, как А.Д.Офросимова и М.И.Римская-Корсакова.
Один из рецензентов книги «Грибоедовская Москва» историк литературы Николай Лернер писал: «Рассказчик вводит нас в роскошный дворянский цветник, выросший на крепостном навозе, в эту сытую, «грешную и пустую», но не во всём грешную и пустую жизнь. Было в ней что-то хорошее, а главное, и такое встречалось, чему мы, люди более сложного и нравственно требовательного века, не можем не позавидовать. Это — духовная цельность, с которою жили и умирали такие натуры, как главная героиня «Грибоедовской Москвы»; внутренняя и внешняя законченность слов и поступков, свойственная только людям, выражающим собою некую замкнутую, завершённую, успокоившуюся в достигнутом времени культуру».
В.К.Кюхельбекер вспоминал в своём «Дневнике» о том, как Грибоедов любил перечитывать начальные пять глав книги пророка Исайи. А С.Н.Бегичев утверждал, что Александр Сергеевич мечтал о возможности как-то сочетать свою дипломатическую службу в Персии с проповедью христианства коренным жителям этой страны. Перед последним отъездом в Персию автор «Горя от ума» предчувствовал свою трагическую гибель. Тогда он долго и горячо молился в часовне Иверской Божией Матери (которую москвичи часто именовали Вратарницей и Матушкой-Заступницей), словно вверяя Ей свою судьбу….
Внутренний мир выдающегося художника был сложен, в чём-то парадоксален и не укладывается в общепринятые схемы. Будучи верующим человеком, А.С.Грибоедов был в то же время гуманистом и рационалистом, воспринимавшим идеи радикального преобразования общества как безусловное благо. Разумеется, противоречивость его мировоззрения не могла не отразиться в созданных им художественных образах.
Христианское миросозерцание Грибоедова проявилось в его сочувствии к угнетённым и зависимым представителям «низшего» сословия, волею обстоятельств страдающим от барского произвола. («...На них он выменял борзые три собаки!»). Протест против унижения человеческого достоинства, несомненно, содержит в себе духовную подоплёку: «простолюдин» — это прежде всего человек, созданный по образу и подобию Божьему. Вместе с тем сострадание к униженным и оскорблённым сочетается у Грибоедова с обличительным пафосом ниспровергателя традиций, возросшего на идеях европейского Просвещения.
Национальная самобытность стиля и языка комедии, меткость и справедливость саркастических выпадов Чацкого против поверхностного подражательства Западу парадоксально сочетается с европоцентричной системой ценностей Грибоедова — сторонника прогрессистских преобразовательных идей.
«Горе от ума» — сатирический памфлет и именно поэтому отличается субъективизмом. Александр Андреевич Чацкий противопоставляет себя фамусовской Москве, которая становится символом косного, отжившего, дряхлеющего крепостнического мира. Нельзя не отметить, что в бескомпромиссной критике произвола, самодурства и низкопоклонства было много справедливого. Вместе с тем серьёзное изучение навсегда отошедшей в прошлое эпохи убеждает нас в односторонности позиции Чацкого, не способного увидеть положительных сторон в сложившемся укладе московской жизни того времени. Кстати, в этой односторонности справедливо упрекали Грибоедова некоторые его современники (например, замечательный поэт П.А.Вяземский).
Всякий раз, возвращаясь к произведениям писателей-классиков, мы призваны заново отвечать на поставленные авторами злободневные и вечные вопросы, при этом учитывая опыт жизнедеятельности многих поколений, отделяющих нас от периода жизни и творчества создателя литературного шедевра. По словам известного литературоведа М.М.Дунаева, «злоба дня, того дня, когда произведение вновь является перед читателем, зрителем, слушателем, может отвлечь внимание от важнейшего, вневременного. С прошествием же времени высвобождается более важное, сущностное для всех времён, о чём и сам автор мог порой не подозревать и чего не прозревать в собственном сознании — парадокс искусства».
«Горе» Чацкого — не только в несовпадении его принципов с теми жизненными ценностями, которыми живёт фамусовское общество. Внутренняя причина «миллиона терзаний» — в нём самом: в ложной направленности рационалистического «ума», в стремлении к собиранию земных сокровищ, а главное — в необузданной страстности и гордыне. Именно гордыня побуждает главного героя комедии столь язвительно поносить «московское общество», вызывающе грубить Фамусову (отцу девушки, к которой Чацкий относится как к невесте), унижать окружающих хамоватым высокомерием и при этом ещё удивляться тому, что «свет» его отвергает и характеризует как «безумного». Трагическое заблуждение Чацкого — в его горячем, всепоглощающем стремлении к чисто внешним преобразованиям в обществе. При этом он не осознаёт важности внутренней борьбы со своим грехом во имя духовного преображения личности. Ведь и общество может стать более совершенным, если произойдут серьёзные изменения прежде всего в умах и сердцах людей. Верная направленность ума принесёт его обладателю благо, а не горе….
Н.В.Гоголь писал о персонажах комедии: «Все лица комедии Грибоедова суть такие же дети полупросвещения, как Фонвизиновы — дети непросвещения, русские уроды, временные, преходящие лица, образовавшиеся среди брожения новой закваски. Прямо-русского типа нет ни в ком из них; не слышно русского гражданина. Зритель остаётся в недоумении насчёт того, чем должен быть русский человек. Даже то лицо, которое взято, по-видимому, в образец, т.е. сам Чацкий, показывает только стремление чем-то сделаться, выражает только негодованье противу того, что презренно и мерзко в обществе, но не даёт в себе образца обществу». Подобная резкая оценка — приговор чужебесию и бездуховности, царящих в великосветских салонах первой трети 19 столетия. Для Н.В.Гоголя понятия русский и православный — синонимы. Именно поэтому он воспринимает «детей полупросвещения» как чужестранцев в собственном Отечестве, не теряя надежды, что им на смену придут люди с цельным духовным миросозерцанием.
Но неужели в московском обществе того времени не было по-настоящему достойных людей с чёткими нравственными принципами, кодексом чести и благородства? Как-то не хочется верить тому, что в «высшем свете» задавали тон лишь беспринципные стяжатели и карьеристы, раболепно склоняющиеся перед влиятельными особами. Сравнивая некоторых персонажей комедии с их прототипами, можно сделать вывод, что Грибоедов был не вполне справедлив к обличаемому им «московскому обществу». К примеру, прототипом Хлёстовой была помещица Анастасия Дмитриевна Офросимова, которую можно без преувеличения охарактеризовать как сильную и влиятельную личность консервативного направления. Она справедливо отстаивала всё, что было хорошего во времена её молодости, от души высмеивая всё дурное в новом поколении. Здравомыслящая и проницательная, одарённая от природы трезвым умом, А.Д.Офросимова выработала меткий взгляд на житейские обстоятельства и духовно-нравственный облик представителей высшего московского общества, к которому принадлежала по рождению и воспитанию. Её откровенность и правдивость не знали границ, а резкие «приговоры» по отношению к порокам и безнравственности отличались беспощадностью. Язвительные выпады Настасьи Дмитриевны против окружающих (особенно против молодёжи) были до того резки и прямолинейны, что женщина добрейшей души получила от современников эпитет «злоязычной».
Предвзятое отношение автора комедии к личностям, подобным Офросимовой, было следствием его либеральных, просветительских, гуманистических убеждений. Этот колоритный тип московской барыни, хранительницы традиций и «преданий старины глубокой», приобретает в художественном истолковании Грибоедова резко сатирические, гротескные и даже откровенно шаржированные черты. Вместе с тем, будучи умным и чутким художником, Александр Сергеевич был вынужден вскользь отметить такие положительные черты Хлёстовой, как справедливость (обличение героиней комедии безнравственного поведения Загорецкого) и сострадательность к Чацкому, которого и впрямь есть за что пожалеть.
Не будет лишним указать и на то, что А.Д.Офросимова — прототип не только Хлёстовой, но и графини Марии Дмитриевны Апраксиной из «Войны и мира». Однако Л.Н.Толстой в противоположность Грибоедову выводит этот образ с несомненной симпатией, акцентируя внимание на национальных и народных чертах характера своей героини. Мария Дмитриевна добра и прямодушна, а грубоватость её манер органично сочетается с присущей её душе сокровенной нежностью и сердечной теплотой. Характерно, что в отличие от большинства описанных в романе-эпопее завсегдатаев светского общества, говорящих по преимуществу на французском языке, графиня Апраксина всегда говорила по-русски. Отправив четырёх сыновей на войну, она, по собственному признанию, «не тужит», всецело уповая на Божью милость.
Много интересных, чрезвычайно поучительных и ценных для современного читателя сведений о столичном обществе первой четверти 19 века можно почерпнуть из книги «Грибоедовская Москва», принадлежащей перу историка литературы Михаила Осиповича Гершензона (1869-1925).
Автор этой замечательной книги нимало не идеализировал обычных выходцев из дворянского сословия той эпохи, но всё же отдавал им явное предпочтение перед своими современниками. В одном из писем к брату Михаил Осипович признавался в том, что подчас испытывал зависть к людям 20х–30х годов 19 столетия, с ненасытным упоением рассматривая картины, в которых изображался их уютный и неторопливый быт. В своём воображении он приобщался к миру существования современников Пушкина, Грибоедова, Вяземского, воспринимая время жизнедеятельности этих замечательных личностей как период расцвета отечественной культуры.
Исключительно благоговейное отношение к творческому наследию классиков золотого века русской литературы сочеталось у Гершензона с критическим мышлением и оригинальностью концепций в области отечественной культуры и философской мысли. Именно он в 1909 году выступил инициатором издания (а также как автор предисловия) сборника «Вехи», объединившего видных российских мыслителей и публицистов своего времени.
Почтительная любовь Гершензона к стародворянской культуре не могла не сочетаться с резким неприятием критического, обличительного пафоса Чацкого, направленного против этой культуры и характерного для Москвы тех лет духовного, бытового, психологического уклада жизни. Полемически опровергая односторонность критики фамусовского общества, Гершензон в «Грибоедовской Москве» неопровержимо свидетельствовал о России периода царствования Александра Павловича как о «потерянном рае», как об обществе людей с «насыщенным», а потому и цельным мировоззрением.
Главным лицом художественного исследования «Грибоедовская Москва» можно назвать Марию Ивановну Римскую-Корсакову. Ей принадлежал двухэтажный московский особняк с фасадом, выходящим на Страстную площадь (впоследствии здесь размещалось здание 7-й мужской гимназии). Именно этот особняк — «прототип» дома Фамусова, в котором от начала до конца развёртывается действие грибоедовской комедии. Автор «Грибоедовской Москвы» указывает на характерную для Марии Ивановны (как и для других зажиточных московских дворян) благотворительность: в её доме на правах членов семьи постоянно жили нищие старушки и слепой старичок Пётр Иванович; сама хозяйка дома ласково называла своих жильцов «инвалидной командой».
Мария Ивановна была своего рода живым олицетворением московского быта и образа жизни. Она принадлежала к тому же высшему светскому обществу, что и её сверстница А.Д.Офросимова, и между этими представительницами старомосковской знати было немало сходства. Основными чертами характера Марии Ивановны были такие свойства, как жизнелюбие, весёлость, непосредственность, бойкость. «А как бойка она на язык! Её письма так и пестрят меткими словами и сочными характеристиками».
Сыновья Марии Ивановны Павел и Григорий были достойными, доблестными патриотами Российской державы, участниками Отечественной войны 1812 года. М.И.Римская-Корсакова дала своим детям исключительно нравственное воспитание, приучая их к «честным правилам»: «кто их имеет, тот и счастлив, а все побочные неприятности в сей жизни, не надо так сокрушаться, сносить с терпением, и всё будет хорошо». Но главным достоинством этой московской барыни было свойственное ей православное благочестие: каждое воскресенье, а подчас и в среду, она усердно молилась на богослужении либо в одном из домовых храмов, либо в Страстном монастыре. Она была убеждена в том, что «всякое дело надо начинать с молитвою, а особенно где зависит счастие человека. <...>. Причащается она обыкновенно в субботу на Страстной или в Светлое Воскресенье. Ездит она и в Ростов на богомолье; в 4 поутру ложится в кибитку, — туда 3 дня, там 3 дня да назад 3».
Можно не сомневаться в том, насколько бы преобразилась наша повседневная жизнь, если бы усилия тратились не на погоню за призрачным и сиюминутным, а на созидание и приумножение того лучшего, что завещали нам наши благочестивые предки. Москва издревле отличалась самобытным укладом жизни, который воплотился в реальность лишь благодаря самоотверженному труду представителей разных сословий. Высшее московское общество состояло не из одних молчалиных, репетиловых, загорецких, но из честных, деятельных патриотов, воинов и созидателей. Именно они защищали Отечество в 1812 году и в меру своих способностей укрепляли российскую государственность. Украшением этого общества, как говорилось выше, были и такие благочестивые хранительницы традиций, как А.Д.Офросимова и М.И.Римская-Корсакова.
Один из рецензентов книги «Грибоедовская Москва» историк литературы Николай Лернер писал: «Рассказчик вводит нас в роскошный дворянский цветник, выросший на крепостном навозе, в эту сытую, «грешную и пустую», но не во всём грешную и пустую жизнь. Было в ней что-то хорошее, а главное, и такое встречалось, чему мы, люди более сложного и нравственно требовательного века, не можем не позавидовать. Это — духовная цельность, с которою жили и умирали такие натуры, как главная героиня «Грибоедовской Москвы»; внутренняя и внешняя законченность слов и поступков, свойственная только людям, выражающим собою некую замкнутую, завершённую, успокоившуюся в достигнутом времени культуру».
