Форум
В системе советских мифов один из ключевых – «великий перелом», сталинская индустриализация, предстающая неким «триумфом» советской экономики и образцом для подражания. Большинство критиков акцентирует внимание на её цене – миллионах жертв, связанных с коллективизацией и террором. Сталинисты отвечают рассказами в духе «победителей не судят». Но можно ли считать индустриализацию успехом в чисто экономическом смысле? Именно этот аспект мы и осветим.
В рассматриваемый период 1928-1939 гг. наблюдается экономический рост, c ростом ВВП на душу населения в среднем на 4,7% ежегодно. Поскольку в остальном мире бушует Великая депрессия, этот показатель кажется достаточно высоким. Но сравнение с другими странами в период индустриального перехода говорит об обратном. Например, Китай в 1983-1993 гг. рос на 6,5% ежегодно, Южная Корея в 1963-1973 гг. – на 7,9% (1). Модернизация – далеко не уникальное явление, через неё прошло большинство стран мира. Китай в 1983 и Южная Корея в 1963 находились на том же уровне развития, что и СССР в 1928, – и получили больший рост меньшей ценой.
Что ещё более существенно, рост 30-х гг. не очень велик в контексте долгосрочного развития. Этот вопрос уже рассматривался на (2). Несколько упрощая, можно сказать, что индустриализация стала лишь возвращением к долгосрочному тренду, но не радикальным рывком вперед (3).
НЭП с его двукратным ростом за неполные 7 лет (что позволило практически восстановить довоенный уровень) выглядит куда более выгодно. Дальнейшие развитие и расширение НЭПовской политики выглядит рельной альтернативой, но советофилы не приемлют «буржуйский» вариант.
Ещё одну альтернативу сталинской индустриализации показывают результаты другого исследования (5). Авторы провели экономическое моделирование, сравнив реальное развитие с различными альтернативными моделями. Наиболее интересна среди них «японская» модель, в которой предполагается отсутствие Первой мировой и революции и развитие по образцу Японии в тот же период. Эта модель достаточно правдоподобна: в начале XX века экономики Японии и России находились на одном уровне, развивались похожими темпами, сталкивались с похожими барьерами роста.
Что бы получила Россия, если бы этот сценарий стал реальностью? Уже к 1940 году подушевой ВВП был бы уровне Италии и Австрии, а общий выигрыш в сравнении с реальным развитием составил бы 43,2% – без насильственной коллективизации, голода и ГУЛага.
Впрочем, кроме массового насилия, сталинская индустриализация имеет ещё одну характерную черту – резкое падение производительности труда. Оно наблюдалось на начальном этапе (1928-1933 гг.) – как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Причем в промышленности было наиболее сильным – почти на 60% (в среднем по экономике – на 35%).
Для периода индустриального перехода падение производительности труда – абсурд, невозможный при технологическом рывке (которым и должна быть индустриализация). Но для плановой экономики с её варварскими методами (насильственная коллективизация, использование труда заключенных и т.д.), умноженными на плохое планирование и «гигантоманию», – обычное явление.
Как можно увидеть на графиках, производительность труда упала даже ниже дореволюционного тренда (который малореалистичен из-за неучёта трансформаций и получен простой экстраполяцией данных дореволюционного роста).
Второе радикальное отличие от других индустриальных переходов – катастрофическое падение уровня жизни. Оно тесно связано со спадом производительности, ведь в таких условиях рост экономики можно получить только изъятием ресурсов у населения, что и было сделано. В целом потребление в 1940 г. в сравнении с 1928 г. уменьшилось на 24%, при многократно возросшей эксплуатации рабочих (например, семидневная рабочая неделя была заменена на шестидневную с одним выходным).
Таким образом, рост экономики во время сталинской индустриализации был обеспечен насильственным перераспределением – фактически грабежом населения. При этом полученный рост нельзя назвать большим ни в контексте долгосрочного тренда, ни в сравнении с другими странами периода модернизации. Что особенно интересно, СССР 30-х проигрывает даже в сравнении с Россией 2000-х, которая для сталинистов – символ «стоящих заводов» и тотального упадка (при значительно меньшей базе роста).
Подводя итог, можно сказать следующее: успешность сталинской индустриализации сомнительна, ведь за огромную цену был получен далеко не блестящий результат. Из всех возможных путей развития в XX веке реальностью стал худший из них.
В рассматриваемый период 1928-1939 гг. наблюдается экономический рост, c ростом ВВП на душу населения в среднем на 4,7% ежегодно. Поскольку в остальном мире бушует Великая депрессия, этот показатель кажется достаточно высоким. Но сравнение с другими странами в период индустриального перехода говорит об обратном. Например, Китай в 1983-1993 гг. рос на 6,5% ежегодно, Южная Корея в 1963-1973 гг. – на 7,9% (1). Модернизация – далеко не уникальное явление, через неё прошло большинство стран мира. Китай в 1983 и Южная Корея в 1963 находились на том же уровне развития, что и СССР в 1928, – и получили больший рост меньшей ценой.
Что ещё более существенно, рост 30-х гг. не очень велик в контексте долгосрочного развития. Этот вопрос уже рассматривался на (2). Несколько упрощая, можно сказать, что индустриализация стала лишь возвращением к долгосрочному тренду, но не радикальным рывком вперед (3).
НЭП с его двукратным ростом за неполные 7 лет (что позволило практически восстановить довоенный уровень) выглядит куда более выгодно. Дальнейшие развитие и расширение НЭПовской политики выглядит рельной альтернативой, но советофилы не приемлют «буржуйский» вариант.
Ещё одну альтернативу сталинской индустриализации показывают результаты другого исследования (5). Авторы провели экономическое моделирование, сравнив реальное развитие с различными альтернативными моделями. Наиболее интересна среди них «японская» модель, в которой предполагается отсутствие Первой мировой и революции и развитие по образцу Японии в тот же период. Эта модель достаточно правдоподобна: в начале XX века экономики Японии и России находились на одном уровне, развивались похожими темпами, сталкивались с похожими барьерами роста.
Что бы получила Россия, если бы этот сценарий стал реальностью? Уже к 1940 году подушевой ВВП был бы уровне Италии и Австрии, а общий выигрыш в сравнении с реальным развитием составил бы 43,2% – без насильственной коллективизации, голода и ГУЛага.
Впрочем, кроме массового насилия, сталинская индустриализация имеет ещё одну характерную черту – резкое падение производительности труда. Оно наблюдалось на начальном этапе (1928-1933 гг.) – как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Причем в промышленности было наиболее сильным – почти на 60% (в среднем по экономике – на 35%).
Для периода индустриального перехода падение производительности труда – абсурд, невозможный при технологическом рывке (которым и должна быть индустриализация). Но для плановой экономики с её варварскими методами (насильственная коллективизация, использование труда заключенных и т.д.), умноженными на плохое планирование и «гигантоманию», – обычное явление.
Как можно увидеть на графиках, производительность труда упала даже ниже дореволюционного тренда (который малореалистичен из-за неучёта трансформаций и получен простой экстраполяцией данных дореволюционного роста).
Второе радикальное отличие от других индустриальных переходов – катастрофическое падение уровня жизни. Оно тесно связано со спадом производительности, ведь в таких условиях рост экономики можно получить только изъятием ресурсов у населения, что и было сделано. В целом потребление в 1940 г. в сравнении с 1928 г. уменьшилось на 24%, при многократно возросшей эксплуатации рабочих (например, семидневная рабочая неделя была заменена на шестидневную с одним выходным).
Таким образом, рост экономики во время сталинской индустриализации был обеспечен насильственным перераспределением – фактически грабежом населения. При этом полученный рост нельзя назвать большим ни в контексте долгосрочного тренда, ни в сравнении с другими странами периода модернизации. Что особенно интересно, СССР 30-х проигрывает даже в сравнении с Россией 2000-х, которая для сталинистов – символ «стоящих заводов» и тотального упадка (при значительно меньшей базе роста).
Подводя итог, можно сказать следующее: успешность сталинской индустриализации сомнительна, ведь за огромную цену был получен далеко не блестящий результат. Из всех возможных путей развития в XX веке реальностью стал худший из них.
Хотя чего тебе говорить, это тоже самое что стоять перед транспарантом с лозунгами и пытаться ему чего-то доказать. 
