Форум
Церкви не дают голоса. На антицерковную статью Кончаловского ответил Чаплин
Церкви не дают голоса. На антицерковную статью Кончаловского ответил Чаплин, но его РГ не опубликовало. А недавно вышло ещё одно интервью с Кончаловским не менее критическая относительно и России, и веры. Поэтому ответ Чаплина был опубликован на другом ресурсе. Источник религаре: news.mail.ru/politics/15303917/?sent=1#articlepoll
Пусть история рассудит
Настоящая статья была представлена в "Российскую газету" в конце мая этого года как вклад в дискуссию о месте религии в жизни общества, начатую публикациями Андрея Кончаловского, диакона Андрея Кураева и Кшиштофа Занусси. Несмотря на многократные заверения редакции о том, что текст пока не публикуется лишь по техническим причинам и будет опубликован позднее, сегодня поступила информация, что руководством газеты принято решение вовсе не публиковать статью автора, ответственного в Церкви за поднимаемый в ней круг вопросов.
Очень рад тому, что вопросы веры и неверия, взаимосвязи религии и общественной жизни серьезно обсуждаются в "Российской газете". Признателен Андрею Кончаловскому за честный текст, спровоцировавший дискуссию, Кшиштофу Занусси и отцу Андрею Кураеву – за ее развитие через христианские ответы, читателям газеты – за заинтересованные, подчас эмоциональные, но почти всегда корректные отклики.
Накал дискуссии не случаен. Ведь на самом деле мы говорим о главном: о том, как будет устроена жизнь общества и что при этом для нас значит понятие конечной истины, которая, по крайней мере, с точки зрения верующего человека, всегда одна. Да, нас настойчиво призывают жить в мире плюрализма правд, но на самом деле даже самый последовательный постмодернист понимает: если нет двух правд в судебном процессе или в математике, то вряд ли могут они ужиться и в мировоззренческом споре.
Говорить о духовных и идейных основах жизни общества гораздо более важно, чем об экономических или политических "приоритетах" момента. Нашу судьбу решают не они. Политику и экономику по большому счету определяют тоже не они, а мировоззрение. Даже мелкий с точки зрения вечности "вопрос о власти" – и то определяется не ими. Поэтому начатый Андреем Кончаловским спор и вызвал столько откликов. Речь о векторе нашего пути в будущее. О том, какими станут личности и народ. Да и имеет ли право на жизнь народ как организм, как тело (а не как "гражданское общество" – атомизированное и построенное на сбалансированных противоречиях, да к тому же якобы обреченное на вечный конфликт с "властью").
Отец Андрей Кураев, наверное, бывает прав, когда утверждает, что в XXI веке религия, богословие становятся центральным фактором мировых процессов. Решительно опровергнуты жизнью прогнозы об отмирании религии не по мере старения забывших Бога и уставших от себя наций, а по мере экономического развития. Не совпали с жизнью и попытки навсегда отправить религиозность в сферу семейной, общинной, а "в идеале" – сугубо частной, "интимной" жизни, в forum internum, который никто не может проконтролировать, но до которого одновременно якобы никому не должно быть дела как до вещи социально незначимой. Религия и была, и остается неотделимой от коллективного сознания и коллективного действия. Недаром еще драфтеры Всеобщей декларации прав человека, язык которой потом заимствовался во многих международно-правовых документах, говорят о свободе "исповедовать (to manifest) свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком". Конституция России, также заимствуя международно-правовой язык, гарантирует свободу "иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними". Итак, свобода религии – что в контексте закона, что в контексте реальности – имеет не только индивидуальное, но и коллективное измерение, распространяется как на внутренний мир человека, так и на его общественно значимые действия.
И, значит, религиозные вопросы не могут не быть предметом общественной дискуссии. Вопреки мнению Андрея Кончаловского, спор между верой и неверием идет не только в России или мусульманских странах – идет он и в упомянутых кинорежиссером Болгарии и Греции, а совсем недавно он вырвался пламенем миллионных маршей из-под газонов "секулярнейшей" Франции. Андрей Сергеевич напоминает, что когда-то "богословы состязались в красноречии и логике даже на византийских базарах". Сейчас происходит то же самое – религиозные вопросы обсуждаются столь же живо. Я давно перестал ходить на интернет-"базары", столкнувшись на них с гибридом обмана и самообмана (во многом навязанного рядовому пользователю). Но вот и с попутчиками в метро, поезде или самолете, и с таксистами, и с продавцами, и с прохожими теперь оказываюсь должен практически всегда обсуждать духовно-общественные вопросы.
Параллельно происходит обсуждение двух тем, доставшихся нам в наследство от ХХ века: межнациональных и социальных отношений. В области первых многим вдруг стало ясно: никакого "нового человека" создать даже в самых технологичных плавильных котлах пока не получилось и вряд ли получится. Люди разнятся и, похоже, всегда будут разниться по национальным характерам. Более того, у них не исчезает, но усиливается чувство принадлежности к более масштабному бытию – к сообществам с разными моделями идеального общества, причем такие модели могут быть противоположными друг другу и даже взаимоисключающими.
В экономико-социальной сфере жизнь и мысль оспаривают "аксиомы", еще недавно казавшиеся незыблемыми. Читатель "РГ" Ринат, споря с Андреем Кончаловским, пишет: "Человечество пришло к такому пределу, когда надо полностью пересматривать отношение к распределению ресурсов... Иначе не избежать глобальной катастрофы". Так сегодня считают многие. Сама возможность вечного экономического роста небезосновательно ставится под сомнение. Цикл развития, который начался в XVI веке протестантским "распечатыванием" библейского запрета на ссудный процент и продолжился эмансипацией экономики от "глупых запретов" и "устаревшей морали", похоже, заканчивается. Наиболее успешными в грядущем мире скудости ресурсов и невозможности экономических рывков наверняка окажутся те страны и сообщества, которые будут практиковать умеренность, восстановление связи финансовой экономики с экономикой товаров и услуг, да и просто умение довольствоваться малым. Что мы, Россия, должны делать в этой ситуации – пытаться любой ценой впрыгнуть в поезд, который, возможно, несется в пропасть, или подумать о том, чтобы проложить собственный маршрут?
Убежден, что наша история на самом деле свидетельствует: нам всегда было лучше, когда происходило второе. Когда власть не пыталась ориентироваться на внешние рецепты, даже поддержанные некоторой частью внутренней элиты, а слушала собственный народ. Андрей Сергеевич спрашивает: "Нынешнее руководство развалило Россию или Россия "развалила" его"? Ответим вопросом на вопрос: а кто сказал, что Россия, да и то самое руководство, так уж развалены? Произошло скорее другое: элита, пришедшая к власти на волне прозападного оптимизма девяностых, со временем поняла, что этот оптимизм не совпадает ни с волей народа, ни с его интуициями, ни с правдой жизни. И значит, надо меняться. И значит, народ оказался мудрее и сильнее "руководства", а уж тем более бывших олигархов и экспертной элиты. В этих условиях у власти и "руководящего слоя" было два пути – настаивать на безжизненных установках до конца (как Лжедмитрий, Петр, Ленин, Троцкий и Горбачев) или прислушаться к народу и подстроить политику под него (как первые и последние Романовы, нелюбимый и не оправдываемый мною Сталин, да и нынешняя власть, которую я отнюдь не идеализирую). Второй путь для России всегда был продуктивен, приводил к реальному и долгому, а не бутафорскому и скоротечному процветанию, да и просто обеспечивал людям счастливую жизнь. Не случайно господин Рахманин, наш читатель из Новосибирской области, написал: "Народ сам создает себя, как бы ему ни мешали".
Правильными я бы назвал и духовные интуиции народа. Почитание святынь, на мой взгляд, – не "язычество", а естественное для всех проверенных жизнью религиозных традиций понимание того, что Бог общается с нами, живущими в материальном мире, в том числе через материальные вместилища Своей благодати. Христос, ставший человеком, дает нам Свою Плоть и Свою Кровь – главную святыню христианства, вполне материальную. Более того, Он по-разному говорит с разными людьми – с кем-то через толстые книги и сложные слова, заставляющие напряженно работать пытливые умы, а с кем-то через солнечный свет, улыбку простой верующей женщины, несколько абзацев евангельской притчи, неожиданное чудо, святыню, способную пробудить простую, но искреннюю веру. И людей, слышащих именно это, большинство. Нам такая реальность может не нравиться, но Бог о ней знает.
Со многими Господь говорит и через общественное действие. Не случайно большинство народов, включая наш, стали христианскими именно вследствие решений, принятых властью и воспринятых обществом. На призыв Христа отвечают не только индивидуумы, тем более "анонимные", как предполагает Андрей Сергеевич, но и целые народы. Соглашусь со своим многолетним добрым собеседником Кшиштофом Занусси в том, что вера не должна инструментализироваться в угоду власти. Но вот с тем, что это "грех Константина", я все-таки не согласен. Когда власть, Церковь и народ вместе придерживаются евангельских идеалов – это не только не "грех", это вершина христианского устроения общества, и именно так мыслило большинство святых, древних и недавних. Да, идеал симфонии подчас искажался – то ради греховного стремления духовенства к мирской власти, то ради не менее опасного стремления подчинить Церковь чисто земным интересам, интересам власть имущих или оппозиционеров. Но отказываться от этого идеала – значит отказываться от самой сути христианского общественного наследия, подневольное забвение которого приводит в тупик многие западные христианские общины и в возвращении к которому – их шанс на новую жизнь.
Как ни странно, я бы не хотел делать из этих размышлений какие-то выводы. В любом случае наш нынешний диалог, диалог верующих и неверующих, надо продолжать. И хорошо, если его итогом будет хотя бы признание друг за другом права предлагать обществу – не только российскому, но и мировому, безо всякой изоляции – свои пути устроения жизни и определения места в ней религии. Без попыток начать разговор с того, чтобы отказать одному из мировоззрений в праве если не на жизнь, то на общественное влияние. А там посмотрим... Пусть история рассудит, что у кого получится.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Согласна с отцом Всеволодом, что подчас некоторые вопросы веры приходиться обсуждать в разном обществе и в разных местах. И это практически самый важный аспект человеческой жизни.
источникorum-svyatynya.ukraine7.com/t1320-topic#7364
Церкви не дают голоса. На антицерковную статью Кончаловского ответил Чаплин, но его РГ не опубликовало. А недавно вышло ещё одно интервью с Кончаловским не менее критическая относительно и России, и веры. Поэтому ответ Чаплина был опубликован на другом ресурсе. Источник религаре: news.mail.ru/politics/15303917/?sent=1#articlepoll
Пусть история рассудит
Настоящая статья была представлена в "Российскую газету" в конце мая этого года как вклад в дискуссию о месте религии в жизни общества, начатую публикациями Андрея Кончаловского, диакона Андрея Кураева и Кшиштофа Занусси. Несмотря на многократные заверения редакции о том, что текст пока не публикуется лишь по техническим причинам и будет опубликован позднее, сегодня поступила информация, что руководством газеты принято решение вовсе не публиковать статью автора, ответственного в Церкви за поднимаемый в ней круг вопросов.
Очень рад тому, что вопросы веры и неверия, взаимосвязи религии и общественной жизни серьезно обсуждаются в "Российской газете". Признателен Андрею Кончаловскому за честный текст, спровоцировавший дискуссию, Кшиштофу Занусси и отцу Андрею Кураеву – за ее развитие через христианские ответы, читателям газеты – за заинтересованные, подчас эмоциональные, но почти всегда корректные отклики.
Накал дискуссии не случаен. Ведь на самом деле мы говорим о главном: о том, как будет устроена жизнь общества и что при этом для нас значит понятие конечной истины, которая, по крайней мере, с точки зрения верующего человека, всегда одна. Да, нас настойчиво призывают жить в мире плюрализма правд, но на самом деле даже самый последовательный постмодернист понимает: если нет двух правд в судебном процессе или в математике, то вряд ли могут они ужиться и в мировоззренческом споре.
Говорить о духовных и идейных основах жизни общества гораздо более важно, чем об экономических или политических "приоритетах" момента. Нашу судьбу решают не они. Политику и экономику по большому счету определяют тоже не они, а мировоззрение. Даже мелкий с точки зрения вечности "вопрос о власти" – и то определяется не ими. Поэтому начатый Андреем Кончаловским спор и вызвал столько откликов. Речь о векторе нашего пути в будущее. О том, какими станут личности и народ. Да и имеет ли право на жизнь народ как организм, как тело (а не как "гражданское общество" – атомизированное и построенное на сбалансированных противоречиях, да к тому же якобы обреченное на вечный конфликт с "властью").
Отец Андрей Кураев, наверное, бывает прав, когда утверждает, что в XXI веке религия, богословие становятся центральным фактором мировых процессов. Решительно опровергнуты жизнью прогнозы об отмирании религии не по мере старения забывших Бога и уставших от себя наций, а по мере экономического развития. Не совпали с жизнью и попытки навсегда отправить религиозность в сферу семейной, общинной, а "в идеале" – сугубо частной, "интимной" жизни, в forum internum, который никто не может проконтролировать, но до которого одновременно якобы никому не должно быть дела как до вещи социально незначимой. Религия и была, и остается неотделимой от коллективного сознания и коллективного действия. Недаром еще драфтеры Всеобщей декларации прав человека, язык которой потом заимствовался во многих международно-правовых документах, говорят о свободе "исповедовать (to manifest) свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком". Конституция России, также заимствуя международно-правовой язык, гарантирует свободу "иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними". Итак, свобода религии – что в контексте закона, что в контексте реальности – имеет не только индивидуальное, но и коллективное измерение, распространяется как на внутренний мир человека, так и на его общественно значимые действия.
И, значит, религиозные вопросы не могут не быть предметом общественной дискуссии. Вопреки мнению Андрея Кончаловского, спор между верой и неверием идет не только в России или мусульманских странах – идет он и в упомянутых кинорежиссером Болгарии и Греции, а совсем недавно он вырвался пламенем миллионных маршей из-под газонов "секулярнейшей" Франции. Андрей Сергеевич напоминает, что когда-то "богословы состязались в красноречии и логике даже на византийских базарах". Сейчас происходит то же самое – религиозные вопросы обсуждаются столь же живо. Я давно перестал ходить на интернет-"базары", столкнувшись на них с гибридом обмана и самообмана (во многом навязанного рядовому пользователю). Но вот и с попутчиками в метро, поезде или самолете, и с таксистами, и с продавцами, и с прохожими теперь оказываюсь должен практически всегда обсуждать духовно-общественные вопросы.
Параллельно происходит обсуждение двух тем, доставшихся нам в наследство от ХХ века: межнациональных и социальных отношений. В области первых многим вдруг стало ясно: никакого "нового человека" создать даже в самых технологичных плавильных котлах пока не получилось и вряд ли получится. Люди разнятся и, похоже, всегда будут разниться по национальным характерам. Более того, у них не исчезает, но усиливается чувство принадлежности к более масштабному бытию – к сообществам с разными моделями идеального общества, причем такие модели могут быть противоположными друг другу и даже взаимоисключающими.
В экономико-социальной сфере жизнь и мысль оспаривают "аксиомы", еще недавно казавшиеся незыблемыми. Читатель "РГ" Ринат, споря с Андреем Кончаловским, пишет: "Человечество пришло к такому пределу, когда надо полностью пересматривать отношение к распределению ресурсов... Иначе не избежать глобальной катастрофы". Так сегодня считают многие. Сама возможность вечного экономического роста небезосновательно ставится под сомнение. Цикл развития, который начался в XVI веке протестантским "распечатыванием" библейского запрета на ссудный процент и продолжился эмансипацией экономики от "глупых запретов" и "устаревшей морали", похоже, заканчивается. Наиболее успешными в грядущем мире скудости ресурсов и невозможности экономических рывков наверняка окажутся те страны и сообщества, которые будут практиковать умеренность, восстановление связи финансовой экономики с экономикой товаров и услуг, да и просто умение довольствоваться малым. Что мы, Россия, должны делать в этой ситуации – пытаться любой ценой впрыгнуть в поезд, который, возможно, несется в пропасть, или подумать о том, чтобы проложить собственный маршрут?
Убежден, что наша история на самом деле свидетельствует: нам всегда было лучше, когда происходило второе. Когда власть не пыталась ориентироваться на внешние рецепты, даже поддержанные некоторой частью внутренней элиты, а слушала собственный народ. Андрей Сергеевич спрашивает: "Нынешнее руководство развалило Россию или Россия "развалила" его"? Ответим вопросом на вопрос: а кто сказал, что Россия, да и то самое руководство, так уж развалены? Произошло скорее другое: элита, пришедшая к власти на волне прозападного оптимизма девяностых, со временем поняла, что этот оптимизм не совпадает ни с волей народа, ни с его интуициями, ни с правдой жизни. И значит, надо меняться. И значит, народ оказался мудрее и сильнее "руководства", а уж тем более бывших олигархов и экспертной элиты. В этих условиях у власти и "руководящего слоя" было два пути – настаивать на безжизненных установках до конца (как Лжедмитрий, Петр, Ленин, Троцкий и Горбачев) или прислушаться к народу и подстроить политику под него (как первые и последние Романовы, нелюбимый и не оправдываемый мною Сталин, да и нынешняя власть, которую я отнюдь не идеализирую). Второй путь для России всегда был продуктивен, приводил к реальному и долгому, а не бутафорскому и скоротечному процветанию, да и просто обеспечивал людям счастливую жизнь. Не случайно господин Рахманин, наш читатель из Новосибирской области, написал: "Народ сам создает себя, как бы ему ни мешали".
Правильными я бы назвал и духовные интуиции народа. Почитание святынь, на мой взгляд, – не "язычество", а естественное для всех проверенных жизнью религиозных традиций понимание того, что Бог общается с нами, живущими в материальном мире, в том числе через материальные вместилища Своей благодати. Христос, ставший человеком, дает нам Свою Плоть и Свою Кровь – главную святыню христианства, вполне материальную. Более того, Он по-разному говорит с разными людьми – с кем-то через толстые книги и сложные слова, заставляющие напряженно работать пытливые умы, а с кем-то через солнечный свет, улыбку простой верующей женщины, несколько абзацев евангельской притчи, неожиданное чудо, святыню, способную пробудить простую, но искреннюю веру. И людей, слышащих именно это, большинство. Нам такая реальность может не нравиться, но Бог о ней знает.
Со многими Господь говорит и через общественное действие. Не случайно большинство народов, включая наш, стали христианскими именно вследствие решений, принятых властью и воспринятых обществом. На призыв Христа отвечают не только индивидуумы, тем более "анонимные", как предполагает Андрей Сергеевич, но и целые народы. Соглашусь со своим многолетним добрым собеседником Кшиштофом Занусси в том, что вера не должна инструментализироваться в угоду власти. Но вот с тем, что это "грех Константина", я все-таки не согласен. Когда власть, Церковь и народ вместе придерживаются евангельских идеалов – это не только не "грех", это вершина христианского устроения общества, и именно так мыслило большинство святых, древних и недавних. Да, идеал симфонии подчас искажался – то ради греховного стремления духовенства к мирской власти, то ради не менее опасного стремления подчинить Церковь чисто земным интересам, интересам власть имущих или оппозиционеров. Но отказываться от этого идеала – значит отказываться от самой сути христианского общественного наследия, подневольное забвение которого приводит в тупик многие западные христианские общины и в возвращении к которому – их шанс на новую жизнь.
Как ни странно, я бы не хотел делать из этих размышлений какие-то выводы. В любом случае наш нынешний диалог, диалог верующих и неверующих, надо продолжать. И хорошо, если его итогом будет хотя бы признание друг за другом права предлагать обществу – не только российскому, но и мировому, безо всякой изоляции – свои пути устроения жизни и определения места в ней религии. Без попыток начать разговор с того, чтобы отказать одному из мировоззрений в праве если не на жизнь, то на общественное влияние. А там посмотрим... Пусть история рассудит, что у кого получится.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Согласна с отцом Всеволодом, что подчас некоторые вопросы веры приходиться обсуждать в разном обществе и в разных местах. И это практически самый важный аспект человеческой жизни.
источникorum-svyatynya.ukraine7.com/t1320-topic#7364
