Форум
Протоиерей Андрей (Ткачев)
Известно, что добродетели превращаются в свою противоположность при отсутствии такого качества, как рассуждение. Если рассуждения нет, то легко назвать скряжничество – бережливостью, храбрость – дерзостью, а трусость – предусмотрительностью. Все добродетели превращаются в карикатуру при отсутствии рассуждения духовного. Вот почему великие отцы называли рассуждение большей и высшей добродетелью. Иначе, вся жизнь – «Мишкина услуга», когда муху желая убить, раскраивают череп спящему другу. Иначе – «на блох осердясь, и тулуп — в печь». Это очень не простой и непраздный вопрос. Человека можно сгноить и замучить под видом христианского воспитания, стоит только криво уразуметь что-то из отеческого наследия.
Примеры? Сколько угодно. Спившиеся и затравленные попы под крылом у «странных» святителей; беглые монахи, нигде места найти не могущие; люди, горевшие в юности, но начавшие коптить в зрелости и откровенно смердеть под старость – все это не случайные типы нашей церковности. Почему Алеши Карамазовы превращаются в Смердяковых? В чем здесь дело? Предлагаю такой взгляд на вопрос: какая добродетель наиболее нами превозносится?
Ответа долго искать не придется. Смирение и послушание. Вот они-то и извращаются у нас столетиями, портя всю жизнь так, как зловонные мухи портят мазь мироварника.
Мы ничего не имеем против подлинного смирения, вознесенного Господом, и послушания, Им Самим во имя Отца исполненного. Но спросим себя: во что извращается смирение, зная, что всякая добродетель извращается во что-то? Щедрость ведь извращается в мотовство, а аскетизм – в изуверство. Смирение, следовательно, извращается в трусость, затюканность, безынициативность. Прошу вас, не путайте эти понятия и состояния. Совершенный Божий человек, по учению Апостола Павла, должен быть смирен, но он должен быть и на всякое благое дело приготовлен, как говорится несколько раз в послании к Титу. Кроток был Моисей, водивший Израиля и убивавший врагов. Смирен был Суворов, не проигрывавший сражений. Не надо кислый вид, прошу вас, рифмовать со смирением. Смирение, это – другое.
Если человек ни на какое доброе дело не готов, не бодр, но напротив – загнан под некий плинтус, унижен, бессловесен, лишен инициативы, низведен до состояния мебели, то какое же это смирение? Тот, кто сознательно культивирует среди своих послушников подобный «подвид» смирения – просто преступник. Конечно, духовный преступник, поскольку светский закон в тонкости духовных дефиниций не вникает, да и не может.
Есть, ой, есть у нас немало духовных лже-вождей, которые только об одном смирении и разглагольствуют, сами будучи гордыми, как демоны, и любящие данную тему только из одного желания иметь под рукой безмолвное стадо, шелестящее одеждами при удалении на исполнение любого приказа. Может, при благоверных царях немецких кровей и при загруженной трудами Тайной канцелярии сей вид смирения и признавался за единственно верный, но пора уже поставить вещи на свои места. Пора перестать называть тьму – светом, а сладкое — горьким. Смиренный человек это все еще человек, то есть существо, наделенное свободной волей и само за себя перед Богом отвечающее. Кто мыслит иначе, тот, видимо, записал себя преждевременно во святые, но «мощи» его никто эксгумировать не потщится.
Так же, как смирение, можно извратить и послушание. Кто-то где-то вычитал, что послушник поливал сухую палку посреди пустыни пока на ней апельсин не вырос, или – лимон. Какая красота! И вот уже некий начальник, близко не стоящий рядом с тем отцом древнего Патерика и даже отдаленно не разумеющий образ его мыслей, рад стараться. Он готов втыкать сухие палки в какую угодно землю и заставлять людей их поливать в надежде обрести «плод послушания». Жизнь многих самодуров как раз и заключается в том, чтобы утыкать вокруг себя все сухими палками и заставить всех их поливать. Сию гадость можно временами терпеть на пределе возможностей, но называть ее нормой и культивировать есть грех против самой Церкви и Духа, Ею управляющего.
Люди добрые! Поймем ли мы, что всякое слово это не только то, «что сказано». Это еще и нечто, о чем спрашивают: «кем сказано?» Если сказавший нечто – просто попугай, повторяющий звуки чужого голоса, то должен ли я бросаться на исполнение звуков? Звуков, но не слов. Совесть велит не метаться на исполнение. Совесть велит трезвиться и не дерзать на повторение великих дел, не имея великой жизни.
Насколько часто мы слышим слова о послушании и смирении, настолько часто мы сталкиваемся с извращенными понятиями об этих родных для Евангелия добродетелях. Царство антихриста это и есть, напомним, не царство цифр и кодов, но царство извращенных добродетелей, возвещенных Евангелием.
Память святителя Игнатия (Брянчанинова) празднуется повсеместно. Иногда даже – с любовью и пониманием. Не он ли говорил, что прежде вверения старцу своей души, нужно испытать старца на предмет соответствия его духовного устроения Слову Божию и Преданию. Это нужно, чтобы вместо врача не ввериться убийце, и вместо пастыря не найти волка. Так вот – владыка Игнатий писал все верно и сдержанно, точно и аккуратно. Пером его двигал Утешитель. Нужно вникнуть в его словеса, особенно в части таких тем, как «послушание и смирение».
Нельзя калечить народ Божий извращенно понимаемыми добродетелями. Нельзя бредить временами всевластия ушедших веков и плевать на бороду в благодушной самоуверенности, тогда как новые тучи уже собираются на горизонте. Или Церковь – Тело Иисусово и Она постоянно учится жить деятельной любовью, или Церковь – всего лишь некий админаппарат, собирающий налоги, снимающий шкуру с подчиненных, маринующий просителей в прихожих, ищущий защиты властей и проч. Тогда революции оправданы. Тогда и кровь неизбежна. И неужели историю не учат те, кто сегодня командуют жизнью. Ведь их кровь, при пренебрежении множеством повседневных ошибок, прольется в числе первых.
Нельзя Бога гневить. Он долго ждет, но больно бьет. Культивируя смирение, нужно самому смиряться. Говоря о послушании, нужно самому вслушиваться в голос совести и голос Слова.
Иначе я даже плакать откажусь со временем над трупами тех, кто слишком долго пользовался Евангелием, не исполняя Его слова на деле. Так уже было в истории, и было это, до боли, недавно.
Известно, что добродетели превращаются в свою противоположность при отсутствии такого качества, как рассуждение. Если рассуждения нет, то легко назвать скряжничество – бережливостью, храбрость – дерзостью, а трусость – предусмотрительностью. Все добродетели превращаются в карикатуру при отсутствии рассуждения духовного. Вот почему великие отцы называли рассуждение большей и высшей добродетелью. Иначе, вся жизнь – «Мишкина услуга», когда муху желая убить, раскраивают череп спящему другу. Иначе – «на блох осердясь, и тулуп — в печь». Это очень не простой и непраздный вопрос. Человека можно сгноить и замучить под видом христианского воспитания, стоит только криво уразуметь что-то из отеческого наследия.
Примеры? Сколько угодно. Спившиеся и затравленные попы под крылом у «странных» святителей; беглые монахи, нигде места найти не могущие; люди, горевшие в юности, но начавшие коптить в зрелости и откровенно смердеть под старость – все это не случайные типы нашей церковности. Почему Алеши Карамазовы превращаются в Смердяковых? В чем здесь дело? Предлагаю такой взгляд на вопрос: какая добродетель наиболее нами превозносится?
Ответа долго искать не придется. Смирение и послушание. Вот они-то и извращаются у нас столетиями, портя всю жизнь так, как зловонные мухи портят мазь мироварника.
Мы ничего не имеем против подлинного смирения, вознесенного Господом, и послушания, Им Самим во имя Отца исполненного. Но спросим себя: во что извращается смирение, зная, что всякая добродетель извращается во что-то? Щедрость ведь извращается в мотовство, а аскетизм – в изуверство. Смирение, следовательно, извращается в трусость, затюканность, безынициативность. Прошу вас, не путайте эти понятия и состояния. Совершенный Божий человек, по учению Апостола Павла, должен быть смирен, но он должен быть и на всякое благое дело приготовлен, как говорится несколько раз в послании к Титу. Кроток был Моисей, водивший Израиля и убивавший врагов. Смирен был Суворов, не проигрывавший сражений. Не надо кислый вид, прошу вас, рифмовать со смирением. Смирение, это – другое.
Если человек ни на какое доброе дело не готов, не бодр, но напротив – загнан под некий плинтус, унижен, бессловесен, лишен инициативы, низведен до состояния мебели, то какое же это смирение? Тот, кто сознательно культивирует среди своих послушников подобный «подвид» смирения – просто преступник. Конечно, духовный преступник, поскольку светский закон в тонкости духовных дефиниций не вникает, да и не может.
Есть, ой, есть у нас немало духовных лже-вождей, которые только об одном смирении и разглагольствуют, сами будучи гордыми, как демоны, и любящие данную тему только из одного желания иметь под рукой безмолвное стадо, шелестящее одеждами при удалении на исполнение любого приказа. Может, при благоверных царях немецких кровей и при загруженной трудами Тайной канцелярии сей вид смирения и признавался за единственно верный, но пора уже поставить вещи на свои места. Пора перестать называть тьму – светом, а сладкое — горьким. Смиренный человек это все еще человек, то есть существо, наделенное свободной волей и само за себя перед Богом отвечающее. Кто мыслит иначе, тот, видимо, записал себя преждевременно во святые, но «мощи» его никто эксгумировать не потщится.
Так же, как смирение, можно извратить и послушание. Кто-то где-то вычитал, что послушник поливал сухую палку посреди пустыни пока на ней апельсин не вырос, или – лимон. Какая красота! И вот уже некий начальник, близко не стоящий рядом с тем отцом древнего Патерика и даже отдаленно не разумеющий образ его мыслей, рад стараться. Он готов втыкать сухие палки в какую угодно землю и заставлять людей их поливать в надежде обрести «плод послушания». Жизнь многих самодуров как раз и заключается в том, чтобы утыкать вокруг себя все сухими палками и заставить всех их поливать. Сию гадость можно временами терпеть на пределе возможностей, но называть ее нормой и культивировать есть грех против самой Церкви и Духа, Ею управляющего.
Люди добрые! Поймем ли мы, что всякое слово это не только то, «что сказано». Это еще и нечто, о чем спрашивают: «кем сказано?» Если сказавший нечто – просто попугай, повторяющий звуки чужого голоса, то должен ли я бросаться на исполнение звуков? Звуков, но не слов. Совесть велит не метаться на исполнение. Совесть велит трезвиться и не дерзать на повторение великих дел, не имея великой жизни.
Насколько часто мы слышим слова о послушании и смирении, настолько часто мы сталкиваемся с извращенными понятиями об этих родных для Евангелия добродетелях. Царство антихриста это и есть, напомним, не царство цифр и кодов, но царство извращенных добродетелей, возвещенных Евангелием.
Память святителя Игнатия (Брянчанинова) празднуется повсеместно. Иногда даже – с любовью и пониманием. Не он ли говорил, что прежде вверения старцу своей души, нужно испытать старца на предмет соответствия его духовного устроения Слову Божию и Преданию. Это нужно, чтобы вместо врача не ввериться убийце, и вместо пастыря не найти волка. Так вот – владыка Игнатий писал все верно и сдержанно, точно и аккуратно. Пером его двигал Утешитель. Нужно вникнуть в его словеса, особенно в части таких тем, как «послушание и смирение».
Нельзя калечить народ Божий извращенно понимаемыми добродетелями. Нельзя бредить временами всевластия ушедших веков и плевать на бороду в благодушной самоуверенности, тогда как новые тучи уже собираются на горизонте. Или Церковь – Тело Иисусово и Она постоянно учится жить деятельной любовью, или Церковь – всего лишь некий админаппарат, собирающий налоги, снимающий шкуру с подчиненных, маринующий просителей в прихожих, ищущий защиты властей и проч. Тогда революции оправданы. Тогда и кровь неизбежна. И неужели историю не учат те, кто сегодня командуют жизнью. Ведь их кровь, при пренебрежении множеством повседневных ошибок, прольется в числе первых.
Нельзя Бога гневить. Он долго ждет, но больно бьет. Культивируя смирение, нужно самому смиряться. Говоря о послушании, нужно самому вслушиваться в голос совести и голос Слова.
Иначе я даже плакать откажусь со временем над трупами тех, кто слишком долго пользовался Евангелием, не исполняя Его слова на деле. Так уже было в истории, и было это, до боли, недавно.
